Антон Адасинский: «В Германии нас зовут лечить людей»
Театр DEREVO, давно переехавший на Запад, возвращаться назад не собирается
Продвинутая питерская публика, завидев афиши DEREVO, загодя начинает предвкушать впечатление от спектаклей, жанр которых в одно слово не вместишь: это и пластическая пантомима, и буффонада, и клоунада, и музыкальная комедия, и философская драма. Артисты DEREVO кажутся сверхлюдьми, космическими пришельцами – их полуобнаженные тела будто не имеют пола, они пластичны, гуттаперчевы до невероятности. Головы их выбриты, будто очищены для потоков энергии… На спектаклях DEREVO публика заполоняет все проходы и ступеньки зрительного зала, готова ко всяческим провокациям и неожиданностям. Вот и премию «Золотая маска» в прошлом году театру выносили по окончании спектакля «Кецаль» на сцену, напоминающую пруд, и вручали ее исполнителям в брызгах воды. Основатель, руководитель и артист DEREVO Антон Адасинский, с которым встретилась корреспондент «НВ», под стать своему театру – неожиданный, полный энергии, спонтанный. – Антон, вы уже более десяти лет живете в Германии, в России бываете наездами. Каким вы сегодня находите Питер?– Город я особо не вижу. И театры тоже – но если бы что-то крутое происходило, я бы обязательно был там, ноги привели бы. Я вижу изменения в самих людях. Они все больше и больше говорят о проблемах, все сильнее ругают власть, сетуют на жизнь. Шуток, юмора – нет. Анекдоты пропали! А раз нет анекдотов, это показатель того, что люди перестают сопротивляться юмором какому-то напряжению. – В таком состоянии людям, получается, не до театров?– Да нет, как раз нет! Насколько я могу судить, люди в Питере ломятся в театры. Они идут туда с надеждой, что встретят яркий праздник, что-то необычное, прекрасное. А зрителей часто обманывают, они видят совсем не то – более черное, матерщинное, что-то круто поданное, но не позитивное, а негативное. Но они еще надеются на какой-то свет – и ходят, и ходят, и ходят. Мы же, DEREVO, позволяем окунуться в другой мир. Это наша главная задача. И потому мы не смотрим телевизор, не слушаем радио, мы совершенно по-своему валяем дурака, мы себя воспитываем, чтобы на сцене реализовать свои идеи. – Ваши спектакли пересказать невозможно, всегда думаешь: а как же они рождаются?– Спонтанно! Многое возникает в общей компании, в обсуждениях, это может произойти от бокала красного вина, услышанной песни, увиденного спектакля, от похода в зоопарк. Однажды мы в Дрездене увидели, как грациозная лисица смешно застряла между прутьями клетки. Мы хохотали, и при этом, уверен, каждый запоминал картинку, чтобы потом ее использовать на сцене. Каждую минуту идет работа, мы, актеры, подвержены каким-то вибрациям, влияниям, энергиям, впрочем, как и все люди. Но просто мы заточены на передачу того, что видим, пластикой, движением. И мы очень хорошо чувствуем друг друга даже на расстоянии. – Спектакль «Однажды...» такая замечательная романтическая сказка – кто пишет в DEREVO пьесы?– Никто! Мы никогда ничего не пишем. Кто-то, посмотрев спектакль, за нами что-то записывает, выходит с этим на интернет-форум, и получается действительно пьеса, по которой может еще кто-нибудь поставить свой спектакль.– Вы приезжаете в Россию с какой-то идеей?– Конечно! Взбудоражить, расшевелить публику. Воздействие тут на зрителей огромное. Бывали случаи – люди, посмотрев наши спектакли, резко меняли свою жизнь. Олег Жуковский работал в театре Андрея Могучего. Посмотрел наш спектакль, босиком побежал домой, собрал манатки и приехал к нам, он был просто счастлив, когда стал работать в DEREVO. А вот еще в Бразилии было: пришел парень и говорит: «Антон, привет! Ты помнишь, я приходил в Питере к тебе на спектакль – я все поменял в своей жизни: я развелся, я все продал, и я приехал за вами следом». Класс, согласитесь! Правда, такие случаи пока только с русскими происходят. – Интересно, а как воспринимают ваши спектакли за границей? Так же как в России?– Нет, там все по-другому. Там в театры ходят не за надеждой, а потому, что так принято – например, в выходной сходить развлечься в театр. Там театр – часть хорошего ужина, часть культурной программы. В Дрездене, где мы живем сейчас, DEREVO выступает так же, как в Питере, – нечасто, мы там тоже как гости, у нас гастроли по всему миру. Немцы – необычные зрители, они думают в течение всего спектакля и долго размышляют после. Вся информация проходит через голову, как-то там устаканивается, подвергается анализу и потом отправляется внутрь, в какую-то сердечную ноту. – Вы это чувствуете или знаете?– Чувствуем. Волна, на которой мы работаем, сообщает нам об этом. И потом нам приходят письма от немцев, которые посмотрели спектакль месяца 3–4 назад, и они до такого могут додуматься, что уму непостижимо. А итальянские зрители совсем другие – сразу ощущают действие, хохочут, грустят, но после спектакля все тут же забывают. – Вам комфортно в Германии?– Там великолепные люди, они умеют жить спокойно, не напрягать друг друга. Чувствуешь большую свободу – делай что хочешь. А тут сбоку, сверху, сзади – со всех сторон ощущаешь та-акое! В России люди излучают что попало, их переполняет энергия. И не обязательно черная – всякая. И позитивная, и веселая, и сумасшедшая, и пьяная. И они не знают, куда ее направить – выливают на людей, кошек, собак.– Расскажите, какова «кровеносная система» DEREVO?– Периодически происходит вливание новых людей, причем вовсе не из числа профессиональных танцовщиков – академическая школа как раз мешает осваивать нашу пластику и наш ритм. Главное, чтобы человек хотел изменить образ своей жизни. Чтобы он готов был к аскезе, к физическим лишениям: не есть мяса, спать часа четыре, много тренироваться – по 8–10 часов ежедневно. В моей компании 12 актеров, есть техники, есть офис – всего 20 человек. Но в разных спектаклях это разные люди. А в больших проектах мы все вместе работаем. Съезжаемся из разных стран – в Дрездене только шесть человек живут. Но мы все делаем по одним и тем же законам, по одним и тем же правилам. У нас единый ритм жизни. – Вас когда-нибудь приглашали на… детские утренники?– Приглашали, в Германии. Мы выступали в больницах, в дурдомах. Никакого отношения к сцене это не имело, это скорее была арт-терапия. Есть форма танца, форма движения, мантры, они в каждой религии существуют, молитвенные позы, которые вызывают у больного человека положительные эмоции. В Праге нас тоже заметили на уличном выступлении и пригласили в клинику для душевнобольных. Были одни девочки и я, в белых одеждах. Мы взялись за руки с этими людьми и медленно, плавно двигались. Это было очень интересно и здорово. Да, а еще в Германии мы выступали для детей, которые страдают зависимостью от компьютеров. Они были потрясены, когда увидели на сцене настоящих людей, которые умеют создать мир, похожий на компьютерный. Мы танцевали почти обнаженными и демонстрировали, что можем практически все делать со своим телом – какие угодно позы, движения. – А вас самих не используют в компьютерных играх?– Создали одну игру, но она получилась неинтересная: попытка сделать человека, который летает в воздухе, похожего на насекомое, на Дроссельмейера, которого я играю в балете «Щелкунчик» Михаила Шемякина.– При всей подвижности, подозреваю, ваши спектакли предельно доработаны, отрепетированы… – Нет, не всегда. Мы делаем импровизации. Они могут быть один раз нами сыграны и больше никогда не повторяться. Кстати, в марте мы будем представлять такие импровизации в клубе «Антресоль». Будет «Евангелие от Антона» – шесть импровизаций, и работа моей ученицы Елены Штыковой «Тула». И еще будет фильм «Юг. Граница» в Доме кино. Все это смелые, рискованные вещи, я их буду делать на маленькое количество людей, может быть, я заговорю со зрителями. Шепотом. Но я это могу делать только в России. На Западе эти вещи публике не интересны.– Видела ваш спектакль в Кронштадте позапрошлым летом на фестивале уличных театров. Потрясла не только пластика, но какой-то антураж необычный.– У нас было всего три часа на то, чтобы сочинить какой-нибудь перфоманс. Мы 20 часов не спали накануне, только с самолета. Это как раз то самое подходящее состояние для творчества, когда находишься в почти невесомом парении, в ирреальности. В Японии актеры, работающие в подобных театрах, не спят по двое суток. Так вот, мы посмотрели на большую городскую площадь, на храм и попросили восемь ржавых топоров. Решили взять их в руки, ходить по кругу, а дальше все произошло спонтанно, как это бывало не раз. Сработали наши внутренние связи, мы нащупали общие точки – и пошла импровизация. – Раньше уезжали на Запад за свободой и материальным благополучием. А вы?– Мы за тем и за другим. На Западе мы ни от чего не зависим. У нас есть поддержка государства, нормальные гонорары, много спектаклей. Мы можем себе позволить купить все, что нужно для спектакля, и репетировать в свое удовольствие, и отдыхать, когда нам хочется. Мы совершенно свободные люди. Если работа качественная и группа классная, можно спокойно выживать, работая только на сцене, причем делая только то, что мы хотим, а не то, что требуют от нас другие.– А если бы вам сказали: мы создаем все условия – будет помещение, приличные заработки – только возвращайтесь, вернулись бы?– Я просто в это не верю. Столько было обещано и столько раз обманывали в родном Питере. На всех уровнях. Приходят более богатые и влиятельные, и то место, где мы репетируем и выступаем, покупают. Наш контракт кончается – и все, мы за бортом. Поэтому… от добра добра не ищут.