Свои и чужие
Даже серьезные научные исследования на исторические темы вызывают общественный резонанс. История – процесс непрерывный, и самые давние события стучат сегодня в нашу дверь.
Недавно в редакции журнала «Звезда» Владимир Лапин представлял свою новую книгу «Армия в Кавказской войне XVIII–XIX вв.». Владимир Викентьевич – известный знаток военной истории. Книга его информативна и прекрасно написана, что, увы, редкость для научной монографии. Нет пустых мест, композиция выверена и каждая фраза наполнена смыслом. Да и рассказывая о книге, Лапин говорил емко и образно, сообщая аудитории неизвестные факты, делясь нетривиальными суждениями. Лапин убежден: войной можно назвать только тот период, когда гремит артиллерия. Когда в ходу одно только стрелковое оружие, перед нами полицейские операции. Историк ставит началом войны поход Петра Великого 1722 года, а конец определяет подавлением Чеченского восстания в 1877–1888 годах. Современные нам чеченские войны – первая и вторая – в рамки Большой Кавказской войны не укладываются, но рифмуются с ней весьма точно. Если не по методам и средствам ведения, то по принципам и уровню осмысления – безусловно. Лапин считает, что армия на Кавказе сама оказалась одной из причин войны, а не только ее средством. Десятки тысяч людей были набраны в российской провинции и пригнаны в горы. Там они едва ли не впервые столкнулись с людьми, существующими по совершенно иным законам, и не смогли с ними ужиться. Цивилизационный конфликт – вот емкое определение военного противостояния на Кавказе.Владимир Лапин считает, что одна из причин военных стычек между регулярной армией и горцами – нежелание обеих сторон считаться с чужими обычаями. Вот конкретный пример, состоящий из двух эпизодов… Во время второй чеченской войны два бронетранспортера въехали в чеченский аул. Пехотинцы, сидевшие на броне, изнемогали от жары и разделись по пояс. Только машины остановились на площади, из-за домов загремели автоматные очереди… Летом 1832 года в горском селении примерно при тех же обстоятельствах был истреблен полуэскадрон нижегородских драгун. Выдался особенно жаркий день. Всадники «растелешились» по пояс и покачивались в седлах, пока кони лениво передвигали копыта. Десятки горцев неожиданно накинулись с четырех сторон и перекололи разморенных солнцем кавалеристов. Причина была та же: раздетый чужак в ауле – нестерпимое оскорбление для любого мужчины. За это надо либо немедленно отомстить, либо надеть женское платье. А русские солдаты даже не подозревают, что один их вид является оскорбительным жестом.Проблема еще и в том, что та же самая армия, заняв укрепление рядом с аулом, немедленно включается в процесс чужой жизни. Лапин вспоминает историю, как рядом с аулом, где жил маленький тейп, возвели крепость. Чеченцы немедленно перешли в русское подданство, выпрямились и сказали соседям-обидчикам: «Ну, что?!» Они поняли и почувствовали, что теперь за оскорбление, нанесенное любому члену их рода, мстить будут не только горстка джигитов, но и два батальона русской пехоты.Книга историка Лапина посвящена войне XVIII и XIX столетий. Но она ясно показывает, что отступать нам уже некуда. Мы пришли в столкновение с чужой цивилизацией, нам уже больше не увернуться. Даже если предположить, что кто-то решится отвести армию – уже и не знаю куда, – это ничего не решит. Когда гора не идет к Магомету, Магомет сам приезжает к ней в гости.…Одна моя знакомая отправилась погулять по столице бывшей Британской империи. Хороший выдался день, солнечный, жаркий. Дама знала город неважно и всего через полчаса оказалась в мусульманском квартале. Молодая женщина в топике и шортах! Ей пришлось уходить достаточно быстро.Я не уверен, что цивилизационные конфликты следует разрешать силой, но убежден: армия и полиция долгое время будут гарантом спокойствия граждан любой державы. В преддверии Дня Победы расскажу небольшую историю. Девятого мая лет эдак сорок тому назад вернулся я с дружеской вечеринки и увидел, как отец со своим другом отмечают святой день. Оба они прошагали войну, на своих двоих все четыре ее страшных года. Одного сбила пуля с танка в январе 43-го под Сестрорецком, другой в это же время вырвался из ссылки и был зачислен в состав зенитной батареи. С ней он и пришел к маю 45-го в Восточную Пруссию. Я спросил отца: как же так получается – у него в тридцать восьмом арестовали отчима, мать отправили в ссылку, друзей пораскидали по всей необъятной Родине, самого выгнали из Политеха, а в сорок первом он добровольцем попросился сначала в диверсионный отряд, потом уже в регулярную армию? Отец задержался с ответом, а я, разгоряченный вином и глупый в шестнадцать лет, добавил еще сдуру: «Вот если бы с моей семьей так, я бы ни за что, никогда…» И тут батя нашелся. До ранения он серьезно занимался волейболом, и челюсть у меня болела недели полторы, если не больше.Вы спросите, как моя личная история соотносится с той, о которой рассказал нам Владимир Лапин? Слушая историка и читая, я еще раз уверился в справедливости давнего суждения: в момент серьезного противостояния, подобного конфликту цивилизаций, нет уже больше ни правых, ни виноватых, а есть только свои и чужие.