Жизнь – на обнаженном нерве...
60 лет назад родился Юрий Демич
РОДИЛСЯ Юра на Колыме, где с тридцать седьмого по пятьдесят седьмой отбывал свой срок его отец, прекрасный актер Александр Иванович Демич. По доносу другого артиста, парторга, взяли Александра Ивановича в Москве прямо из Ермоловского театра, и первые восемь лет провел он в магаданских рудниках. Потом, уже в лагере, встретил актрису того же Ермоловского, которая отказалась подписать донос коллеги-парторга на Александра Ивановича и за это поплатилась... В 1948-м у них появился сын...Когда мы познакомились, Юре было тридцать два, а его актерский стаж составлял уже пятнадцать лет. Не знаю, есть ли еще в каком другом театре страны подобный феномен, лично я не встречал никогда. И хотя отлично понимаю, что на основании этих двух цифр слишком категорические выводы делать не стоит, но согласитесь: взятые сами по себе, они ведь тоже свидетельствовали тогда о многом, в частности – об исключительно напряженном жизненном ритме, который Юрий Демич определил для себя раз и навсегда еще в юности (это уже было на Волге, в Куйбышеве, который теперь, слава Богу, снова зовется Самарой). В той самой юности, что, по убеждению немалого, увы, еще числа шестнадцатилетних, а заодно – и их родителей, должна быть бездумной, беззаботной и вообще «розовой»...Спустя годы, работая над Гамлетом, он постарался донести до зрителя прежде всего такую мысль: молодой человек должен уметь сказать «да» и «нет» в ситуации, которая требует только однозначного ответа. И еще хотелось артисту, чтобы зритель понял: стыдно свою нерешительность в подобной ситуации оправдывать «юностью», поскольку юность – это именно та ступень жизни, когда человек окончательно формирует свой характер, свою принципиальность и способность смело отвечать на вопросы времени. Во всяком случае, сам он в ту пору старался жить только так...***ДА, НАЧАЛОСЬ все именно с того, что Юрий сумел принять решение. Школа, где он учился, была «с уклоном»: после окончания одиннадцатого класса одним из них предстояло стать авторемонтниками, другим – программистами. Демичу выпадал второй путь, и вполне вероятно, что из него бы получился в результате вполне приличный специалист, однако, добросовестно отсидев девять школьных лет, Юрий понял, что еще два года на пути «в программисты» станут откровенной кражей времени и у себя, и у других. И, чтобы не терять это время понапрасну, он однажды сказал отцу, что хочет поступить в училище при театре, и, если можно, сразу на второй курс. Относительно «сразу второго курса» – это был первый и последний случай, когда сын решил воспользоваться авторитетом отца. Дело в том, что Александр Иванович Демич, как я уже говорил выше, человек трудной и светлой судьбы, который достойно нес звание Народного артиста, играл в этом же театре и преподавал в этом же училище. В смысле выбора профессии он на сына никогда не «давил», правда, помогал готовить отрывки из «Теркина» для школьных вечеров, приучая при этом читать не столько «звонко» (увы, есть такой штамп в художественной самодеятельности – читать непременно «звонким» голосом), сколько – понимая глубинный смысл того, про что читаешь. Так вот, повторяю, «в артисты» отец сына отнюдь не тянул, но Юрий в театре бывал часто и, самое главное, видел, как отец работает дома, какой это порой, оказывается, изнурительный, просто адский труд. И, еще не полюбив эту таинственную и заманчивую актерскую профессию, Юрий уже ее очень уважал.Полюбил он ее – через боль – гораздо позднее. Потому что, сдав экстерном экзамены за первый курс и занимаясь параллельно – в студии и в вечерней школе, он должен был каждодневно доказывать свое право на сцену. Доказывать прежде всего своим же сокурсникам, которые были старше и, случалось, бросали в адрес Юры реплики насчет того, что, мол, попал сюда «по блату»... В ответ он работал по двадцать четыре часа в сутки, и вот, наверное, через эту боль, через эту обиду, через эту хорошую злость («Я имею право занимать здесь место!») и родилась любовь к профессии.***ОН ЖИЛ уже на том нерве, в том ритме, какой выбрал для себя единственно возможным. Семь сезонов на куйбышевской сцене, почти сорок ролей – и каких ролей! Не только розовские «мальчики», не только герои Эдуардо де Филиппо, Арбузова, Рощина, но и – царевич Федор, Глумов, Жадов, Гамлет, наконец... Когда в 1970-м их театр, который великолепно возглавлял Петр Львович Монастырский, гастролировал на берегах Невы, младшего Демича ленинградцы заметили сразу. Спектакли куйбышевцев проходили на сцене БДТ, и Юрий, буквально благоговевший перед этим коллективом, даже на мгновение не мог себе вообразить, что спустя три года Георгий Александрович Товстоногов предложит ему совместную работу. И снова Демичу нужно было доказать – новым коллегам, зрителю, самому себе, что прославленный режиссер вовсе не ошибся, пригласив его в этот дом на Фонтанке...Что ж, тогда это ему удалось. Причем все его роли пронзал какой-то удивительный, совершенно особого накала нерв, когда кажется: человек уже не «играет», не просто текст роли произносит, а само сердце свое обнажает, вовсе не заботясь о том, что для сердца это отнюдь не безвредно...Мы чувствовали этот нерв в его Пашке из придуманного Вампиловым таежного городка Чулимска, который грубостью и хамством защищал собственную хрупкость и РАНИМОСТЬ, так неумело борясь за свою любовь...И его Женька Тулупов из «Трех мешков сорной пшеницы» Тендрякова был тоже весь на нерве, хотя чувства свои запрятал поглубже. Он воевал, по ранению оказался в тылу и тут вдруг понял, что на фронте легче, потому что там ты точно знаешь, кто твой враг, и встречаешься с ним – лицо в лицо. Ну а здесь, в тылу, Женька судил замаскированного подлеца собственной СОВЕСТЬЮ, и, следя за их поединком, зритель остро ощущал: совесть – это то, что непременно должно мучить человека...И его Влас из горьковских «Дачников» был пронизан этим нервом, потому что наконец-то становился человеком, способным на ПОСТУПОК...И его Михаил Земцов из «Жестоких игр» Арбузова тоже был нам очень интересен, потому что обладал великим даром – НЕ-ИСТОВО ЛЮБИТЬ...И его Михаил Кошевой из шолоховского «Тихого Дона» постоянно сжигал себя одной СТРАСТЬЮ – преданностью революции, хотя сейчас, понимаю, подобная преданность совсем не в моде...Наконец, его Ленька Шиндин в пьесе Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся...» был весь преисполнен ВЕРОЙ в то, что жить нужно так, а не иначе. И зрительный зал всякий раз взрывался овацией на такие вот Ленькины слова: «Любить Родину – это не березки целовать. Это – помогать, поддерживать и защищать самых преданных и самых честных людей, когда им бывает плохо»...Накал этого спектакля был необычаен – прежде всего из-за Демича. Лично я до сих пор не представляю, как на таком нерве можно выдержать тридцать, сорок, пятьдесят вечеров... Как-то даже по-дружески посоветовал Юре чуть сбросить градус, но он взорвался:– Чушь! Только вот такой градус и необходим, если у человека болит сердце и если человек делает это не на голой эмоции, не на потном крике, а потому, что считает: ИНАЧЕ такие вопросы решать просто НЕЛЬЗЯ! Если их решать не с такой силой, как Леня Шиндин, то это вообще теряет смысл... Человек на сцене должен жить страстно – убежден в этом. Конечно, я вовсе не «крик» имею в виду, а то, что в организме актера должна быть бешеная температура, не «тридцать шесть и шесть». Если только «тридцать шесть и шесть», то сказать тебе зрителю нечего. И решаться на сцене, по моему глубокому убеждению, должны вопросы только экстремальные, которые ставятся только в том случае, когда не могут быть не поставлены. Лишь тогда, по-моему, и бывает театр...***ВОТ на таком обнаженном нерве, в таком ритме существовал этот человек – и на сцене, и в жизни, и на своих творческих вечерах. А еще – кинороли, среди которых и такие значительные, как совестливый и бескомпромиссный Николай Курков в фильме «Надежда и опора». А еще – телевидение, радио, концертные программы. Ах, как он читал Рубцова:С каждой избою и тучею,С громом, готовым упасть,Чувствую самую жгучую,Самую смертную связь...Да, он очень спешил жить, и не могли его ублажить ни награды, ни почетные звания: заслуженный артист РСФСР, лауреат Государственной премии СССР, лауреат премии Ленинского комсомола...***НО УЖЕ начиналась беда...«Пламенными до безумия и прямолинейными до гибели» – так охарактеризовал его персонажей некий театральный критик. Вероятно, еще и поэтому у красавца Демича возникла масса поклонниц, которые по-женски мудро оценили всех его романтических мучеников идеи. К тому же Юра, сильный и спортивный (бассейн, теннис, каратэ), увы, все больше и больше от самого себя отступал, все крепче привязывался к проклятой водке... Страдала жена (Ирина Демич и сейчас актриса все того же МДТ, додинского «Театра Европы»), страдал сын... В результате хорошая семья развалилась...Да и в родном БДТ, где Товстоногов, известно, алкоголиков на дух не переносил, стали у Юры возникать проблемы. И вот однажды на спектакле «Амадей», в котором Демич играл Моцарта, Стржельчик (Сальери) громогласно возмутился: «Он же пьян!» – и потребовал, чтобы дали занавес.Так и сделали. Товстоногов был в ярости. Демича уволили с большим скандалом...Юра перебрался в Москву, оказался в труппе Ермоловского театра, но ничего путного там не вышло... Когда в 1989-м Георгий Александрович скончался, он предпринял попытку вернуться в БДТ, но Лавров, новый руководитель Большого драматического, отказал. И Демич опять впал в запой...Однако скоро все ж взял себя в руки, как говорится – «завязал», и в 1990-м даже весьма успешно по стране концертировал. Увы, продолжалось это недолго: во время одной такой гастрольной поездки, 19 декабря, ночью случился разрыв вен пищевода, сильное кровотечение. Его новая жена (тоже актриса) Таня Люкшина вызвала «скорую», которая появилась лишь через сорок минут. Юра потерял много крови, потом, уже на больничной койке, впал в кому, и 24-го – конец...Ему было всего сорок два.Последнее упокоение нашел в Москве, на Ваганьковском... А сегодня очень хорошему артисту Юрию Александровичу Демичу могло бы исполниться шестьдесят.Ужасно несправедливо, что он ушел так рано...