Хор нарядили в дерюжки
В Консерватории показали премьеру оперы «Орфей» в полуконцертном исполнении
«Орфей» Глюка на сцене Оперного театра Консерватории оказался зрелищем до обидного невразумительным и нелепым. Минусы постановки и исполнения явно перевешивали очевидный плюс – сам факт обращения к полузабытому в России шедевру. Между тем «Орфей» – это классика жанра, одна из самых репертуарных опер, в которой блистают в титульной партии выдающиеся контральто нашего времени. Такие, как Магдалена Кожена и Веселина Казарова.У нас же, в Петербурге, стыдно признать, «Орфея» не ставили с 1911 года, со времен знаменитого спектакля Мейерхольда – Фокина – Направника. Упоминание имени хореографа Фокина в постановочной триаде не случайно: такова специфика «Орфея», в котором балетных сцен не меньше, чем оперных.В программке нынешнего спектакля корректно указано: «Хореография и мизансцены – Константин Чувашев». Попросту говоря, Чувашев осуществил минимальную «разводку» персонажей: научил хрупкого Амура изящно выворачивать руки и ножки в балетных позициях (Наталия Москвина), резво пятиться назад – Орфея (Елена Веденеева) и томно опускать очи долу – нежнейшую, но практически безголосую Эвридику (Наталья Бирюкова). Слонялся по сцене хор, облаченный в унылые, бесформенные хламиды мышиного цвета. И хотя звучал Камерный хор Юлии Хуторецкой вполне прилично, выразительность музыки не восполняла безрадостную серость визуального ряда. Декораций не было никаких, что в предложенных условиях полуконцертного исполнения вполне допустимо. Черный фон, бело-золотые костюмы героев, клубящийся в софитах дым и светящийся в глубине сцены фрагмент античной мозаики (художник – Татьяна Ястребова) демонстрировали типичную «эстетику нищеты» – примету низкобюджетного спектакля. Спектакль шел без антракта, примерно два часа. Это нормально: во всем мире «Орфея» ставят целиком, опера недлинная. Недаром Глюк боролся за естественное слияние музыки и слова, отрешившись от длиннот и высокопарных риторических котурнов оперы-seria.Стремительно развертываемое действие, сцены, перетекающие одна в другую, чарующая красота музыки – кто не знает арию «Потерял я Эвридику» или флейтовую «Мелодию»! Знаменитое соло флейты – меланхолическая элегия, звучащая в полях Элизиума, – хит всех времен и народов. Поэтому, когда Сергей Стадлер, дирижер и музыкальный руководитель постановки, вдруг отложил палочку и взялся за скрипку, многие сидящие в зале испытали шок. Право, это смешно: во всех трех редакциях оперы, включая позднейшую редакцию Берлиоза (которую взяли за основу в данном случае), «Мелодия» идет именно у флейты, в сопровождении струнных инструментов. Скрипка в заданных Глюком – Берлиозом оркестровых условиях звучит плохо, некрасиво и неуместно. Понятно тщеславное стремление музыкального руководителя выигрышно показать себя со всех сторон. Ясно также, что на концертной эстраде «Мелодию» играют по-всякому, в аранжировках для разных инструментов. Но ведь играют чаще всего «под рояль» и в концерте, а не внедряются в тело оперы, нарушая гармоничность оркестрового образа! Это была не только тактическая, но и позиционная ошибка Стадлера, и, к сожалению, не единственная.Оркестр заиграл увертюру грубо, громогласно, тяжеловесно, нарушив все классицистические каноны соразмерности и умеренности звучания. Дальше дело пошло несколько лучше: тихие и медленные фрагменты прошли удовлетворительно, иногда на удивление мягко. Стадлер сумел вытянуть форму оперы, не ослабив нерва драматургии ни на миг. Да, киксовали трубы, плошала чуть не вся духовая группа, но струнники звучали вполне прилично. Огорчали вокалисты: Елена Веденеева со своим уникально низким, густым контральто отчаянно гнусавила. Голос ее оказался малоподвижен, инертен, и потому при всей ее могучей голосовой фактуре быстрые фиоритуры в ариях у нее тотально не пропевались. Эвридику – заторможенную Наталью Бирюкову – вообще не было слышно. Амур производил балетные экзерсисы, старательно, по-ученически выпевая партию: понятно, что ни о какой вокальной свободе и раскованности во всех трех случаях говорить не приходится. Впрочем, это родовые недостатки русской вокальной школы. В целом она не учит естественности звукоизвлечения, чтобы слово спетое было столь же ненатужно и летуче, как слово произнесенное. И пока у нас не появятся вокальные педагоги, владеющие европейскими системами обучения, не видать нам новой генерации певцов, способных петь Генделя, Глюка и Моцарта так, чтобы не резало слух.