Олег Кулик: «Я могу вызывать омерзение»

Те, кто побывал в Центре современного искусства им. Сергея Курехина и увидел видеоинсталляции украинско-российского художника с мировым именем Олега Кулика, еще раз могли убедиться в четкой последовательности его пути. Некоторые называют художника хулиганом, сумасшедшим, кто-то подозревает в спекулировании на обостренных чувствах страха, испуга, жалости, возмущения, кто-то обвиняет в зоофилии. Скандален, мол, потому знаменит. Можно сказать по-другому: Кулик – художник, который своим собственным телом прочертил ту границу свободы, за которую до него не решались заходить. А возможно, и не хотели. И для этого надо иметь немалое мужество.

На больших экранах зрители одновременно могли видеть фильмы разных лет «Новая проповедь», «Бешеный Пес, или Последнее Табу, охраняемое Одиноким Цербером», «Кулик – это все-таки птица», «Миссионер», «Собачий Дом», «Я кусаю Америку, Америка кусает меня». Обнаженный человек летит на веревке между деревьями, выходит с цепью на шее на улицы Москвы, бросается на машины и людей, ползает на четвереньках у входа в магазин в Цюрихе.

– Зачем я это делал? А делал я эти опыты с обнаженным телом в течение нескольких лет в 1990-е, – рассказал Олег Кулик корреспонденту «НВ». – Это провокация, вызов. И это был мой вполне осознанный шаг. Искусство сбилось на производство: храм разрушен, Бог умер, ангелочков изготовляют партиями. Артели художников, потеряв какой-либо замысел, выдавали ложь, фальшь, к искусству никакого отношения не имевшие. Мне хотелось действительно взвыть от всего этого – и чтобы мой голос был услышан.

– Это было страшно – первый раз раздеться догола и выйти к людям?

– Конечно, каждый раз страшно. В первый раз это вообще было сделано просто в состоянии аффекта. Моя видеоинсталляция была частью проекта только появившейся в Москве галереи Марата Гельмана. Марат – человек решительный, и он буквально заорал на меня, когда я было на попятную пошел. Меня на веревке вывели на улицу. Было холодно, очень неуютно. И может быть, чтобы разогреть самого себя, я бросился на какую-то женщину и, кажется, даже укусил ее. А это оказалась шведская журналистка, впервые приехавшая в Россию писать о нашем нарождающемся демократическом обществе. Представляете, какие статьи появились в шведских газетах через некоторое время?

– А сейчас вы уже такого не проделываете?

– Всему свое время. Наверное, я стал старше, мудрее. Но я и сейчас обнажен, только по-другому. Недаром же фотографии моих перформансов с животными были недавно арестованы в Париже на выставке современного искусства FIAC. Это искусство было воспринято слишком буквально, я был обвинен в зоофилии, насилии и порнографии! Хотя такой скандал оказался мне на руку. Часть работ была продана, даже находясь запертой в сейфах выставки.

– В фильме режиссера Евгения Митты «Олег Кулик: вызов и провокация» вы рассказываете о том, что, когда сидели в Нью-Йорке, подобно дикому псу, на цепи и на вас приходили глазеть посетители выставки современного искусства, вы ощутили в десять раз более сильную, чем где-либо в Европе, волну доброжелательности…

– Действительно, Америку я ощутил через какие-то волны, вибрации, я же не ходил там в кино, рестораны, в гости – я был «собакой», которая кусала. А Америка кусала меня. Но как-то ласковей, чем где-то еще. Это просто чувствовалось по реакциям людей. И я там вовсе не всегда был диким и необузданным, иногда я расслаблялся и ластился к тем, кто решался заходить ко мне в «клетку».

– Почему вы начали использовать образ собаки?

– Я бывал и в образах птицы, обезьяны, быка, рыбы. Думаю, в любом животном кроется нечто более чистое и первозданное, чем в человеке, в какие бы маски любви к ближнему он ни рядился. У кого-то я в образе пса вызывал омерзение, страх, а у кого-то – сочувствие, сопереживание. Вот этому, я считаю, и призвано служить искусство – тормошить, будоражить и, в конце концов, даже на каком-то отрицании рождать любовь. Без любви, без соблюдения десяти заповедей человечество погибнет, у него не будет шансов на выживание. И я, много работая в Зоологическом музее, изучая образы животных, задумал арт-проект, где животные будут заниматься бизнесом. Думаю, только животные могут построить что-то толковое в этой дикой ситуации.

– Ситуации экономического кризиса?

– Скорее кризиса этического. Я, художник, его таким ощущаю. И мне сейчас вовсе не плохо, я чувствую, что мы вошли в период перемен. Иллюзии рушатся, туман рассеивается, и зерна отделяются от плевел. Голос любого художника, звучащий искренно, будет услышан.

– Несколько слов о вашем театральном проекте во Франции.

– Признаюсь, подустав от образа человека-собаки, быка и червяка, я путешествовал по Тибету, и там меня застало предложение сделать постановку на сцене парижского театра оперы «Шатле» – литургию Монтеверди «Вечерня Девы Марии». Я воспринял это как знак судьбы. В этом театре ровно сто лет назад с грандиозным успехом прошли Дягилевские русские балетные сезоны. Я принял предложение.

Но когда я прибыл в Париж, был ошарашен: театр «Шатле» подобен Большому или Мариинскому! Роскошный зал с лепниной, позолотой на две с половиной тысячи мест. Я думал, все будет гораздо скромнее. Дирижер Жан-Кристоф Спинози поставил передо мной условие: «Вечерню» надо слушать в темноте. Я пришел в театр, сидел там в полном мраке, следовал за своими ощущениями, пока не стал видеть образы будущей литургии. И я придумал, что будет подсвечиваться не сцена, а каждый зритель.

Зал мы решили перекроить стеклом, зеркалами и лазерной установкой, музыканты будут играть не в оркестровой яме, а на сцене, хористы предстанут в образе героя Киану Ривза из фильма «Матрица». Контролеров и гардеробщиков мы решили переодеть в одежды священников и в звериные шкуры. Главная моя задача – организовать некое сакральное действо, чтобы зрители могли испытать совершенно необычные эмоции, вплоть до обморока. Премьера намечена на конец января будущего года. Так что будете в Париже – приходите.