«Писатель – не посторонний судья»
Сегодня Александру Солженицыну исполнилось бы 90 лет. О его уроках размышляли накануне юбилея участники Писательского клуба в Доме Набокова
«Творчество Александра Исаевича, его личная судьба и судьба страны так тесно переплелись, перекрутились, что впору говорить о феномене Солженицына – невозможно представить писателя без России, как и современную Россию без Солженицына. В начале шестидесятых годов, после публикации в «Новом мире» рассказа «Один день Ивана Денисовича», наше общество получило внятный сигнал к переменам. КГБ и идеологический отдел ЦК встревожились, они по первому выстрелу распознали, что стрелок опытный, бывалый, тертый жизнью человек и следующие выстрелы окажутся вовсе не холостыми, а еще более опасными для власти. Бывшего лагерника взяли под неусыпное наблюдение. А после того как на Западе стали печататься его произведения, Солженицын и вовсе угодил в опалу. В результате – арест, высылка, Нобелевская премия, проживание с семьей в США и триумфальный возврат на родину в 1994 году после крушения Советского Союза. Многим тогда казалось, что вернувшегося писателя пустят в большую политику, будут внимать каждому его слову, ждать, как от пророка, новых откровений, но очень скоро о Солженицыне стали деликатно умалчивать, его острую передачу на телевидении прикрыли, политики не захотели «обустраивать Россию» по его советам, а то и вовсе махали рукой: «Да ну этого старца с его советами! Какое там «Жить не по лжи»! Вон какие крутые дела творятся, успевай хватать да разворачиваться!» Показательно, что Солженицын со своей правдой в то время оказался не нужен ни своей стране, круто изменившей траекторию развития, ни либеральному Западу, который он критиковал не менее остро, чем в свое время критиковал коммунистический режим. Солженицын отказался принять орден из рук Ельцина, заявив, что не считает возможным получать награду от власти, которая не может выплатить пенсии старикам и зарплаты рабочим. Вернувшись из ссылки, он написал много неприятного для власти, оставаясь в убеждении, что одно слово правды весь мир перетянет… И его жизнь в стремительно изменяющейся России чем-то напоминала затворничество Толстого в Ясной Поляне. Тогда, веком раньше, яснополянский старец, отчаявшись, что его произведения не столь быстро меняют нравы, тоже писал нелицеприятную публицистику, обращаясь к обществу напрямую, чем вызвал осуждение и богатых прихожан, и Церкви… Что это? Схожесть судеб крупных мыслителей? Почему творчество Солженицына так слабо оказалось востребованным в реформаторской России? Повторение библейского «Нет пророка в своем отечестве»? Феномен всякой неординарной личности?»Это сказал, открывая заседание Писательского клуба, писатель Дмитрий Каралис.В разговоре о творческом наследии и жизненном пути крупнейшего русского писателя XX века приняли участие: Андрей Арьев, писатель, литературовед, соредактор литературного журнала «Звезда»; Георгий Васюточкин, литератор, публицист, автор множества работ о Солженицыне; Алексей Грякалов, писатель, заведующий кафедрой истории философии Педагогического университета им. А.И. Герцена; Марио Корти, писатель, итальянский журналист, помогший переправить архив высланного писателя в Европу, бывший директор русской службы радио «Свобода», консультант Балтийской медиа-группы, в которую входит газета «Невское время»; Тамара Кириллова, гид-переводчик, занимавшаяся тайным распространением в СССР книг опального писателя; Станислав Ларьков, председатель Общества библиофилов Санкт-Петербурга, корреспондент Александра Солженицына. К сожалению, газетная площадь не позволяет опубликовать материалы заседания Писательского клуба в полном объеме.Алексей Грякалов: Безусловно, и судьба Солженицына, и его произведения – это единый феномен. Своею жизнью и творчеством он показал, каким может быть человек в ситуации мощного тоталитарного давления, лагеря, войны, ссылки, несправедливости. Его целостность носит чудесный характер. Очень важно осознать феноменальность Солженицына и в связи с тем, что его произведения будут теперь введены в школьные и университетские программы.Помимо всего прочего Солженицын создал особый образ литератора. Он постоянно актуализировал литературу, совершал с ее помощью конкретные дела и поступки. Это особый стиль работы, когда жизнь писателя вплетается в жизнь страны и выполняется главное дело литературы – предписывать миру смысл, откликаться на произошедшее, давать названия тому, что происходит. Его жизнь и творчество – это единый узел, который не развязать, не разрубить. Андрей Арьев: Солженицын – гений всяческой кары. Он скорее монархист, чем демократ. И, по-моему, он относился к людям односторонне. Не то чтобы понимал односторонне, а именно относился. Например, вышла гениальная книжка «Бодался теленок с дубом», и потом он приписал к ней главы «Невидимки» – ей-богу, лучше бы не писал. Потому что там, где нужно похвалить, он хвалит так, что неохота читать об этом. Получается, что хороши только те, кто ему служил. Он, конечно, имеет в виду, что служили общему делу, но все эти «невидимки» превращаются у него в каких-то марионеток. Замечательный писатель Борис Можаев у него просто какой-то Борька. Ну что это такое? Или Лидия Корнеевна и Елена Цезаревна Чуковские, тоже верой и правдой ему служившие. Он пишет за них, что они должны были думать, что переживать. Нельзя так, они живые люди…Георгий Васюточкин: Творчеством Солженицына я занимаюсь с 1962 года, когда в ноябрьской книжке журнала «Новый мир» был опубликован «Один день Ивана Денисовича». Я – антикоммунист с пеленок, и для меня появление рассказа было, как явление Христа народу. Сейчас большую часть своего времени я затрачиваю на раскрытие проблемы «Солженицын – провидец», «Солженицын – союзник России в противостоянии рыночному либерализму», «Солженицын – человек, который возрождает нравственность в мировом масштабе», и все глубже вижу, что острие его пафоса было направлено не в сторону коммунизма, а в сторону разлагающегося и агрессивного Запада.Андрей Арьев: У Александра Исаевича был совершенно особый взгляд на жизнь – на все происходящее в мире он смотрел с точки зрения России. Солженицын был не просто человеком верующим, христианином, православным. Он ощущал себя больше, чем смиренным прихожанином какой-то церкви. Он ощущал себя грозным мечом в руках Бога, человеком, который призван карать, карать и карать все непослушные стада, народы и целые цивилизации. И это ему действительно блестяще удалось, когда он боролся с безбожной властью в своей стране. Ничего более высокого и важного, чем «Архипелаг ГУЛАГ», я никогда в жизни не читал. Хотя я понимаю и Варлаама Шаламова, с досадой, с обидой сказавшего после прочтения «Одного дня Ивана Денисовича»: «Вот еще один лакировщик появился». Потому что та правда, которая сказана в «Иване Денисовиче», не была настоящей глубокой правдой о лагерях, которую знал, но не мог опубликовать тот же Варлаaм Шаламов или Домбровский, писатели для меня в художественном отношении гораздо более значительные, чем Солженицын. Эти двое прошли настоящий ад, в отличие от Александра Исаевича, который начал с «шарашки» и никакой Колымы и того, что описывали и Домбровский, и Шаламов, не видевший. Тем не менее роль, которую сыграл Солженицын, не сравнима с ролью, которую сыграли замечательные писатели, мною названные. Ему удалось разрушить миф о коммунизме, причем, как это ни странно, он разрушил его на Западе, а не у нас. Мир уже представлял, что такое коммунизм, а вот мир левой интеллектуальной элиты на Западе колебался в оценках. И в этом смысле по своей силе «Архипелаг ГУЛАГ» – вещь непревзойденная. Я благодарен за этот коллективный текст, написанный всем страдающим народом и оформленный Солженицыным. А коммунизма в России он никакого не сокрушал, коммунизм рухнул сам, он изжил себя, все живое было самими коммунистами уничтожено. А вот в умах всего мира Солженицын коммунизм сокрушил, и в этом его огромная заслуга.Дмитрий Каралис: У Солженицына во все времена, бесспорно, были добровольные помощники и поклонники и в СССР, и в России, и за рубежом. Один из них – итальянский журналист Марио Корти, в свое время он был директором русской службы радио «Свободы»…Марио Корти: У меня с Солженицыным было две встречи, и есть некоторые истории, с этим связанные. В начале 70-х годов я работал в итальянском посольстве в Москве. Я относился к административному персоналу, у меня был не дипломатический, а служебный паспорт. Что, естественно, ограничивало мою свободу действий. Солженицын уже был в Цюрихе, его выслали, и на меня вышла Екатерина Фердинандовна Светлова, мать жены Солженицына, она попросила отправить на Запад пять тяжелых чемоданов. Мы это организовали. Из одной машины в другую, потом ко мне, потом в посольство. По случайному и счастливому стечению обстоятельств одна дама с дипломатическим паспортом уезжала в Париж через два дня. Я совершенно в открытую попросил ее взять с собой этот багаж. Она согласилась. Дмитрий Каралис: Она знала, что в чемоданах?Марио Корти: Про Солженицына я им сказал, а что именно в чемоданах – они не знали. Честно скажу – я открыл, там были книги и множество карточек с пометками. Чемоданы из Парижа попали в Тулузу, а оттуда в Милан. Я прилетел в Милан, получил эти чемоданы, сел в поезд и поехал в Цюрих. Там мы и встретились с Солженицыным. Я передал эти чемоданы, недолго посидели за столом. Потом Солженицын написал: «А вот Марио Корти привез мне мою революционную библиотеку». Примерно так.Мне кажется, Солженицын с точки зрения его исторического наследия страшно актуален для сегодняшней России. Я бы назвал это завещанием Солженицына. Он дал реальную программу того, что можно было осуществить в России во второй половине XX века. Начертав и пути страны в веке нынешнем. В его творчестве множество прагматических моментов. И думаю, мы все понимаем, почему его призывы жить не по лжи и организация местного самоуправления сейчас не востребованы… Он теперь герой, и его даже запоздало включили в список «Имя России». Георгий Васюточкин: Кто-то из классиков сказал: «Великие – это те, кого все почитают, но никто не читает». Солженицын стопроцентно реализует этот парадокс. Задайте филологу вопрос, какие выдуманные персонажи в объеме пяти-шести имен он знает из «Красного колеса», и вы убедитесь. С лагерями покончено. Сейчас главное для нас – публицистика Солженицына. Гарвардская речь, темплтоновская лекция, нобелевская лекция, «Раскаяние и самоограничение», «Угодило зернышко промеж двух жерновов» – до боли обидно, но это все совершенно непрочитанное. Поэтому Солженицын и воспринимается только как разрушитель коммунистической системы. А на самом деле нет более современного лидера русской культуры, чем Солженицын. Напоминаю. «Раскаяние и само-ограничение» впервые делает упор на истощение ресурсов планеты в рваческой погоне за обогащением. Приводятся конкретные данные, которые сходятся с данными Римского клуба. И 35 лет спустя экс-вице-президент Соединенных Штатов Америки Эл Гор получает Нобелевскую премию за свою монографию «Неудобная правда» о том, как общество, основанное на капиталистическом расчете, съело землю. И недавняя работа Гора – «Атака на разум» – перекликается с публицистикой Солженицына. Хотя человек совершенно другой идеологии, другой религиозной конфессии. Гарвардская речь тоже нацелена против капитализма. Потому что капитализм – это позднее Возрождение, это идеология протестантизма. Это идеология личного успеха и счастья. Но Солженицын говорит: если бы человек был создан для счастья, он не был бы смертен. Множество людей и сейчас полагают, что созданы для легкого добывания благ и радостного их проживания. Совершенно ложная идея, которая все дальше заводит человечество в тупики, кризисы, войны. Алексей Грякалов: Прошу прощения, это общеизвестные вещи. Тут интересно, что Солженицын добавил в эти размышления. Георгий Васюточкин: Простите, кто слышал об этом до гарвардской речи? Он эту гарвардскую речь произнес еще в европейской эмиграции, беседуя с итальянскими журналистами. И когда дошел до кризиса гуманизма, они поскучнели: «Вы нам ничего понятнее не можете сообщить?» Следующий вывоз истины на массы – нобелевская лекция. О чем он говорит? О том, что разошлись нравственные мерки у разных сообществ, у разных культур. И вообще, пропала единая точка отсчета, мы оказались в пространстве без координат, утратили общие нормы нравственности. Вот в чем современное значение Солженицына! Солженицын показывает, насколько бесперспективен путь рыночного либерализма. Сейчас, в условиях, слава Богу, возникшего кризиса мировой системы финансового либерализма, он для нас главный полководец и главный заступник.Дмитрий Каралис: Почему значительная часть сочинений Солженицына оказалась не прочитанной российским обществом? «Ивана Денисовича» прочитали, «Архипелаг» прочитали, «В круге первом» прочитали и посмотрели, а дальше – на любителя. Знают, слышали. Но настольной книгой у населения его публицистика не стала. И та часть жизни писателя, которая началась после его триумфального возращения на родину, интересовала людей значительно меньше. Георгий Васюточкин: Я удостоился дважды быть адресатом его неожиданных телефонных звонков и расскажу, что слышал от Александра Исаевича лично. Так вот его выход к широкому читателю блокируется на двух уровнях. Первый, о котором мы не подозреваем, – издательский. Когда я спросил его, почему не выходят некоторые важные вещи, он ответил: «Если б вы знали, как трудно издавать настоящие вещи! Ведь у меня с руками рвут «Денисовича», «Раковый корпус», «Крохотки», переиздают множество раз. А «Красным колесом» никто не хочет заниматься. Уровень работы издательств удручающе низок, их останавливает каждое мое слово». Ну представьте себе, на компьютерах его язык получит уйму подчеркиваний – это я уже от себя добавляю. Он даже переписал «Красное колесо» в сокращенном виде – пошел навстречу публике. А второе – то, что в стране произошел раскол поколений по способу восприятия информации. Знакомый профессор матлингвистики преподает студентам-математикам – что бы вы думали? – курс владения русским языком! Она читает им Чехова, восстанавливает навыки чтения, потому что нынешнее поколение перешло, по ее замечательному определению, на доязыковый уровень общения! Вот двухступенчатое объяснение того, почему Солженицын сейчас якобы непопулярен, якобы не прочитан. Андрей Арьев: В стране есть прекрасные молодые люди – образованные, с совестью, не покореженной ни комсомолом, ни рынком. Говорить о том, что мы впали в деградацию, – это во многом подчиняться диктату Александра Исаевича Солженицына. Что стало с его положительной программой, почему она не воспринята? А потому, что она не могла быть воспринята. Его положительную программу надо высматривать сквозь сплошной гневный поток, обрушенный им на демократию в России. Многие ждали, что он, сокрушив коммунизм, начнет демократии как раз помогать. Этого не произошло. Демократия для него – такой же апокалипсис, как и коммунизм. Возможно, ему понравилась бы идеальная монархия. Но монархия в России невозможна – уже нет народа, который хотел бы монархию, и нет силы, способной превратить бывших членов Политбюро или нынешних депутатов Государственной думы в новую аристократию. И пафос нашего гневного ангела Александра Исаевича обратился в первую очередь на критику и разрушение того, что могло быть сделано. Но люди почему-то уже не хотят собираться, объединяться ни за деревенской околицей, ни на городской площади. Хотят что-то улучшить лишь в своем собственном доме – без всякого «местного самоуправления».Марио Корти: Римский папа говорит созвучно с тем, что говорил Солженицын. Но Александр Исаевич болел за Россию, это была его миссия, а историю нельзя писать с болью. Однако это нисколько не умаляет его значения как исторического персонажа, как человека, который действительно изменил историю. Думаю, сегодня он не востребован в России по причине своей революционности. Если внедрить его программы в жизнь, опять случится революция. Его статья «Жить не по лжи» и призыв к устройству местного самоуправления – это революция. Поэтому он не может сейчас восприниматься. Я бы только сделал «Архипелаг ГУЛАГ» обязательным чтением в школе. Алексей Грякалов: Солженицын, как честный человек, болеющий за Россию, – критик наших недостатков. Но более всего он критик в показе тупиков, критик предостерегающий. Например: путь лагеря абсолютно бесперспективен, он закончится тем, чем закончился. Он критик либеральной стратегии в России. Он критик новой революции как потенциальной опасности для страны. Он показывает потенциальные возможности и опасности того, что может случиться со страной, с народом. Наша задача – отнестись к нему как к великому писателю, если угодно – помочь, чтобы он занял свое место в истории русской литературы вслед за Достоевским и Толстым. Не нужно его ни переоценивать, ни недооценивать. Его критичность – и есть форма утверждения. Дмитрий Каралис: Лично мне чрезвычайно симпатично, что Александр Исаевич вернулся в обновленную Россию, а не стал подавать советы издалека, не стал ездить между американскими и европейскими университетами с лекциями, блистать на высоких приемах и давать поучительные интервью мировым информационным агентствам. У него было обостренное чувство справедливости и родины… Что стоит одно лишь цитирование в современной России Августина Блаженного: «Государство без справедливости – шайка разбойников»! Какой власти понравится такой радикальный обличитель-советчик? Во многом он повторил творческую судьбу Толстого – не понят народом, отлучен от Церкви, а душа за Россию болит… Трагедия честного человека, борца. Искренняя боль за Россию и судьба, подтвержденная непростой биографией, дают ему право быть непоследовательным, непонятым, иметь противоречия и с властью, и с обывателями. Солженицын остро чувствовал свою ответственность писателя и гражданина за все происходящее в мире. В своей нобелевской лекции он сказал: «Однажды взявшись за слово, уже потом никогда не уклониться: писатель – не посторонний судья своим соотечественникам и современникам, он – совиновник во всем зле, совершенном у него на родине или его народом». Мне кажется, это был человек, который будет востребован нашим обществом еще не раз – и в трудные минуты, и в светлые.