Дмитрий Харатьян: «Я человек конфузливый»
Когда популярному артисту было пять лет, на него упал телевизор, и с тех пор он «из телевизора не вылезает»
Дмитрий Харатьян говорит, что «каждый артист эксклюзивен, самобытен, штучен». Правда, это сказано о творчестве. В жизни же сам он далеко не так романтичен, как Алеша Корсак («Гардемарины»), совсем не похож на прожженного политикана Мин Херца («Тайны дворцовых переворотов») и не имеет ничего общего с отъявленным Казановой, к каковым его причисляет желтая пресса. Дмитрий Вадимович – самый обыкновенный талантливый человек, которому ничто человеческое, как говорится, не чуждо.– Как случилось, что вы, романтик, переквалифицировались в киномерзавца?– Мерзавца, но обаятельного! С легкой руки Светланы Дружининой я после «Тайн дворцовых переворотов» играю исключительно отпетых гаденышей и негодяев. И это прекрасно! Потому что менять сложившийся актерский образ очень сложно. Такие вещи – сплошь и рядом. Александр Демьяненко – блистательный был актер! – так всю жизнь и оставался Шуриком, а Михаил Боярский все еще расплачивается за успех Д’Артаньяна. Вы, наверное, хотите узнать, каково мне было расставаться с образом романтического секс-символа? Меня в последнее время все ваши коллеги спрашивают о кризисе возраста. И я всегда отвечаю одно и то же: стоит чуть-чуть сместить акценты, и в жизни появляется другой смысл.– Говорят, что образы, которые воплощает актер, на него тоже влияют. Вы на себе это чувствуете?– В некоторой степени. Любой актер примеряет на себя характеры, которые играет. Но злодеи от меня очень далеки. И, кстати, от некоторых ролей я даже отказывался. Мне, например, предлагали роль Люцифера в постановке «Адама и Евы». Но я посоветовался со своим духовником и решил, что не могу себе позволить нести людям такую идею. – Вы – верующий человек? – Человек вообще не может жить без веры, хотя иногда осознает это, только когда впадает в депрессию и понимает, что кроме Бога ему никто не может помочь. Апатия и депрессия – это нормально. Они – инстинкт самосохранения. Организм как бы уходит в «режим ожидания». – Вы ведь, Дмитрий Вадимович, – настоящий «многостаночник». В вашем арсенале и кинематограф, и театр, и шоу-бизнес!– Гм… Вы, похоже, не очень-то следите за моим творчеством. Я не позиционирую себя как певец – дисков не выпускаю, клипов не снимаю. То есть пел-то я, конечно, всегда. Но эстрада, если вы заметили, отнюдь не стала моей профессией. Все это есть. Но я не делаю на это ставку. Это для меня – не главное.– А что главное?– Чтобы я не был сутулым! На меня же все-таки миллионы смотрят!– И как вы относитесь к своей славе?– Откровенно говоря, я очень конфузливый, скромный человек, и, когда ко мне пришла популярность, стал совсем замкнутым. Для меня вся эта слава – просто оболочка. Актерство – такая же профессия, как и любая другая, от шофера до президента. Артист просто гораздо сильнее зависит от удачи и везения, чем слесарь или учитель. И, что касается лично меня, никаких подвигов, чтобы стать звездой, я точно не совершал.– Но был же в вашей жизни момент, когда вы поняли, что обязательно, вольно или невольно, станете мегапопулярным? – А как же! Когда мне было лет пять, на меня упал телевизор. Он стоял на тумбочке для белья, я хотел зачем-то ее открыть, дернул дверцу, ну и меня так накрыло телевизором, что я буквально оказался внутри экрана. С тех пор из телевизора и не вылезаю. И, мне кажется, иду по правильному пути.– Почему вы так поздно пришли работать в театр?– Так ведь в нашей жизни случайностей не бывает, и все всегда происходит вовремя! Да, в моем дипломе об образовании написано: «актер драмы и кино», только вот я себя долгое время не ощущал театральным артистом. Но наша профессия имеет «накопительное действие», и однажды наступил день, когда я осознал готовность попробовать себя на театральных подмостках. После чего, конечно же, начал барахтаться на сцене, как котенок, которого бросили в воду.– С вашим-то опытом?!– Я же вам говорю: кинематограф и сцена – два абсолютно разных способа существования! Две большие разницы, как говорят в Одессе! То, что в кино выглядит как наигрыш и фальшь, в театре оказывается органичным. Чтобы зрители меня видели и слышали, пришлось заново учиться артикулировать, подавать голос и располагаться в пространстве. И на это «второе образование» понадобилось года два, не меньше.– А что помогает работе в сериалах?– У сериалов, на мой взгляд, хорошее будущее. Или вы хотите меня спровоцировать на разговор о плохом качестве наших «мыльных опер»? Даже не пытайтесь! Они для любого артиста – результативный вид искусства. И, знаете, можно сразу сыграть Гамлета, а можно долго-долго играть в сериалах и подспудно идти к какой-то большой и серьезной роли. Это не значит, конечно, что мне нравится все, что приходилось делать. К сожалению, у меня есть несколько таких картин, которые лучше бы вообще не выходили. Но, если вы сейчас начнете меня о них расспрашивать, я могу немедленно впасть в депрессию…– Чего вы ждете от нового года?– Я думаю, что не только мне, но и всей стране 2009 год принесет много радостей и свершений.– Это в кризисные времена-то?– И что теперь? Сидеть и ждать, что станет совсем плохо? Мне, во всяком случае, это не нравится. Мне кажется, наоборот, – сейчас время хорошее. Ну, я так ощущаю по крайней мере. Мы с вами совсем не так давно жили куда тревожнее, чем сегодня. Вы же помните – каждый день впереди маячило что-то неприятное. Так вот. Я не буду ничего прогнозировать ни в экономическом смысле, ни в политическом. То есть я, как и все, наблюдаю, что в нашей стране пока еще не все благостно и гладко. Но – подчеркиваю – именно наблюдаю. Потому что любым делом должны заниматься профессионалы, и уж такими серьезными вещами – тем более… – И что у вас в планах на будущий год? – Прожить его так, «чтобы не было мучительно больно»! Булат Окуджава однажды про себя сказал: «Это у Алены Апиной творческие планы, а я просто работаю». Вот и я тоже просто работаю. Чего, собственно, и всем своим коллегам желаю.