Андрей Звягинцев: «Не хочу разговаривать на языке толпы»
Известный кинорежиссер не обещает зрителю легкой жизни и «не опускается ниже плинтуса»
Его часто называют феноменом. И, по правде сказать, есть за что. Он же старательно уклоняется от любых контактов с журналистами. Однако зрительский интерес к неординарному режиссеру не утихает. Практически никому не известный до 38 лет актер, спонтанно решивший стать режиссером, снял свой первый фильм и тут же получил за него двух «Золотых львов» и сопряженные с ними 100 000 евро на Венецианском кинофестивале. Затем, продав дебютную картину в 32 страны мира, на четыре года пропал из виду критиков, киноведов и простых любителей кино. А когда все решили, что «Возвращение» – случайная удача, повторить которую режиссеру-дилетанту, конечно же, не удастся, тот неожиданно появился вновь. Теперь уже с «Изгнанием», ставшим сенсацией в Каннах. После чего снова исчез. Все рассказы о том, что Звягинцев-де окончательно зазнался и позволяет себе отказываться даже от работы в Голливуде (!), так и остались в категории непроверенных слухов. – Скажите, Андрей Петрович, это правда, что вы не согласились участвовать в проекте продюсера Эмманюэля Бенбии?– Вы спрашиваете о ленте «Париж, я люблю тебя»? Да, так вышло… Но я не смотрю на эту историю как на трагедию.– И вас не привлекли имена согласившихся снимать аналогичные новеллы Натали Портман, Энтони Мингелла и Скарлетт Йоханссон? – Я об этом думал меньше всего. – А о чем вы думали?– О том, что за 5 минут, которые должна была длиться моя часть фильма, можно успеть сделать только одно – рассказать анекдот.– Но на этот, как вы говорите, анекдот, предполагался бюджет в 150 тысяч долларов!– На самом деле это ничего не значило. Кино вообще дорогостоящее производство. А производство, как известно, выпускает продукцию. Но я не люблю слово «продукция»! Оно не имеет никакого отношения к искусству, творчеству, образности. – Если я правильно понял, вам не понравилась сама идея снять коммерческий фильм? – Вы не поняли. Честно говоря, я думаю, что понимание между большинством людей вообще невозможно… Вообще-то это проблема… Но чтобы расставить точки над «i», скажу: я делал и впредь буду делать только такое кино, которое хочу делать. Мне совершенно неинтересно думать о том, какими окажутся мои дивиденды. Я не хочу разговаривать на языке толпы! И, уж поверьте мне на слово, те, кто рассуждает о том, что нужно потакать интересам публики, не занимаются искусством. Они просто-напросто обслуживают население. – Но погодите! Разве режиссер делает кино не для тех, кого вы назвали… населением? – Нет конечно! Зрителей тысячи, все они разные, так разве можно пытаться угодить всем? Простите, но, на мой взгляд, это непродуктивно и просто неправильно! Кино снимается только для себя и из себя! Делается интуитивно, иррационально, не-осознанно! Критерий один – представления самого режиссера о том, где кончается конструкция фильма, а где начинается его тело. И если лента потом становится объектом зрительского интереса, это уже совсем другая история. – Но вам же не все равно, что будут говорить люди, посмотрев кино, которое вы сделали! – Мне совершенно наплевать, что думают о моем фильме другие! Кто-то выходит из кинозала и говорит: «Что за ерунду вы наснимали?» Другие после просмотра подходят, благодарят за то, что я, кстати один из немногих в российском кинематографе, не опускаюсь ниже плинтуса, а пытаюсь общаться с людьми без ужимок и подмигиваний.– Вот уж чего в ваших лентах нет, так это подмигиваний, согласен. Однако многие, кто видел и «Возвращение», и «Изгнание», считают, что они слишком сложны для восприятия…– Не помню, чтобы я когда-то обещал устраивать зрителю легкую жизнь… Любая картина просто по определению обязана быть загадкой, и задача пришедшего ее посмотреть именно в том и заключается, чтобы разгадать ее самостоятельно. Я ему, конечно, по мере своих сил помогаю. Кто-то понимает, что я хочу сказать, а кто-то – нет. И пусть! Я не собираюсь пускаться во все тяжкие, как это происходит сегодня в кинематографе и на телевидении. – Что значит «пускаться во все тяжкие»?– Делать фильм в расчете на то, что «пипл схавает»! Обесценивать понятие искусства! Вам не кажется, что зрелища, которые предлагают сегодня людям, таковы, что очень скоро придется ставить зазывал у дверей театров и кинозалов? – Зачем? Почему? – Да потому, что самый распространенный афишный слоган обычно сводится к фразе: «Ты никогда не забудешь это, потому что увидишь, как он ее и она ему»... Это же совершенно отбивает желание идти смотреть этот фильм! Зачем? Все и так ясно! Это же бодяга, корм для животных! – Не знаю… Мне кажется, такие слоганы составляют профессионалы, которые точно просчитывают, чем можно привлечь зрителя. – Да на самом деле этого не знает никто! Эмманюэль Бенбии как-то сказал, что люди, которые определяют политику кинопроката, на самом деле тычут пальцем в небо. Человек идет в зрительный зал, чтобы увидеть некий сон. А ведь когда ложишься спать, никогда не знаешь, какой сон тебе приснится. Ты его просто смотришь, вот и все. – И по каким параметрам вы безошибочно отличаете подделку от истинного кино?– Элементарно! Просто смотрю, слушаю, думаю о том, что мне предлагают, и вычленяю из этого свою субъективную реальность. Правда, признаюсь: я бываю в своих оценках очень яростен…– Любопытно, что именно вызвало у вас в последнее время ярость… Расскажете? – Конечно нет. Я очень редко и мало кому говорю всю правду о том, что думаю и ощущаю.– Боитесь, что неправильно поймут или – еще хуже – вывернут где-нибудь в интернет-блоге ваши слова наизнанку?– Насчет понимания я уже сказал – оно невозможно в принципе. Бояться я, конечно, ничего не собираюсь – если всего пугаться, обязательно начинаешь ошибаться и творить страшные, непростительные вещи. А вот насчет интернета – интересно. Что сейчас пишут обо мне в блогах?– Разное… В основном пытаются просчитать или угадать, какую следующую картину вы снимете.– Да я и сам этого еще не знаю! Все мы, как слепые котята, ищем свой путь. До тех пор, пока не наступает момент, когда неожиданно для тебя происходит подводный взрыв.Как же мне вам это объяснить?.. Это эмоция высокого порядка. Как будто ты сидишь в темной комнате и не знаешь, чем бы тебе заняться. И вдруг – молния! Она вспыхивает и освещает мир вокруг тебя так, что начинают казаться понятными все законы, все связи. Приходит замысел, появляются образ и понимание, о чем пойдет речь в будущем фильме. И тогда ты можешь начинать работать…– Наверное, именно это и называется вдохновением?– Если честно, не знаю. Во всяком случае, воздержусь от определений.– Конечно вдохновение! То наитие свыше, которое позволяет сделать по-настоящему фестивальное кино. – Любопытно, а как вы себе представляете процесс делания фестивального кино?– Ну, наверное, это творчество в чистом виде, когда умный, талантливый человек имеет возможность и позволяет себе рассказать миру, что у него на душе.– Тратить годы своей жизни, чтобы снять фильм для фестиваля, – это бессмыслица! Фестивалей много, и у каждого своя специфика, потому что жюри – всего лишь определенный набор людей. Будь он другим – и награды получали бы совсем другие картины. – То есть, снимая свои фильмы, вы и не рассчитывали ни на венецианских «львов», ни на каннскую «Пальмовую ветвь»? – По крайней мере, такой задачи мы себе не ставили. Снимали кино себе в удовольствие, в радость. Я, кстати, еще на «Возвращении» все время говорил Ване Добронравову: «Если будешь так играть, то по каннской лестнице точно не пойдешь»! – Но тем не менее случилось то, что случилось, и вам теперь только «Оскара» не хватает. – Да? Может быть… Но, мне кажется, призов мне точно уже больше никто никогда не даст.– Почему? – Скажут: слишком много одному.