Ирина Богачева: «Научиться энергетике невозможно»
Отмечая юбилей, народная артистка СССР, почетный гражданин
Санкт-Петербурга и просто прославленная певица вспоминает свои победы на конкурсах и двойки по сольфеджио
Накануне торжеств и открытия музыкального фестиваля в ее честь мы с Ириной Петровной встретились в одном из просторных кабинетов Консерватории, профессором которой она является. Пока шла беседа, дверь кабинета распахивалась каждые пять минут, обращая наше внимание на веселые и слегка растерянные лица студентов: видно, что ребята не могут прожить без Ирины Богачевой и получаса. Ее постоянно окружают молодые артисты. Вот только недавно Богачева вернулась из Испании, куда ездила со своими учениками на международный конкурс.– Ирина Петровна, а вы помните свой первый конкурс?– Да, это был конкурс имени Глинки в 1962 году. Помню, я после второго тура по очкам шла на первую премию, но программу на третий тур мы с педагогом Ираидой Павловной Левандо не успели подготовить. Тогда она приехала в Москву и говорит: «Ируш, что же мы с тобой делать будем, дорогая, у нас третий-то тур почти не готов!» Мы и не рассчитывали ни на что! Думали, что я просто побуду на конкурсе, почувствую дух соревнования. И получила я вторую премию. Правда, меня после второго тура уже пригласили в Большой театр. Но как только я вернулась в Ленинград, меня сразу вызвали в Кировский театр и говорят: «Дорогая наша, вы что, собираетесь в Москву уезжать? Нет, мы вас не отпускаем. Вы нам здесь нужны. Пока учитесь, мы будем вам платить стипендию, не пойте в театре, просто дайте слово, что вы в Москву не поедете». И я, естественно, дала слово, что не уеду, занималась в Консерватории, а когда окончила, сразу была зачислена в штат театра.– На том конкурсе первое место заняла Елена Образцова. В Консерватории вы были подругами. Не испортились ли ваши отношения после этого?– Мы всегда были подругами в Консерватории, вместе к экзаменам готовились. Понимаете, конкурс – это случай. Все зависит от твоей нервной системы, от того, как ты можешь собраться, от того, как ты подготовлен. В тот момент, на третьем курсе, она была подготовлена лучше, чем я. Во втором туре я прошла первым номером, а не она, – уж не знаю, по каким признакам судило жюри. Это все лотерея, игра. У нас сейчас хорошие отношения. Она тогда сразу уехала в Большой театр, а я не поехала, потому что меня многое связывало с Ленинградом – семья, родители, друзья, театр. У каждого своя судьба.– Вы были прилежными ученицами?– Всякое бывало. И списывали, и подсказывали друг другу, и шпаргалки писали, и однажды даже мы с ней по сольфеджио двойки получили. Потому что не ходили на занятия – то ли перед конкурсом, то ли еще почему. Но, правда, потом ректор Павел Серебряков возмутился: «Вы что, они гордость нашей Консерватории, а вы им двойки ставите!» И, конечно, эти двойки нам быстро исправили.– Волновались, выходя впервые на сцену Мариинского театра?– Конечно, ох, это был позор. Я пела Полину в «Пиковой даме», и романс «Подруги милые» я как начала на полтона выше, так и допела до конца.– Наверное, на конкурсах у вас были самые красивые концертные платья. Вы же, насколько я знаю, до Консерватории были швеей в ателье мод?– Это называлось «мастером индивидуального пошива». Когда в 1955 году у меня умерла мама, я не могла думать о том, что буду учиться в университете, как мой папа рассчитывал (он умер в 1947 году), или что буду петь, или что стану драматической актрисой (меня в театральный институт тоже приводили). Поскольку я осталась одна с двумя младшими сестрами, мне было не до сцены, не до пения – ни до чего. Я поняла, что должна что-то уметь делать руками, потому что в Ленинграде у меня никого нет. Мне было 16 лет, сестер забрали в детский дом, на что было жить? Я подала документы после 10-го класса в техническое училище индивидуального пошива. Отучилась и должна была отработать. Поэтому, когда я пошла в Консерваторию, мне сказали: «Только на вечернее отделение, потому что государство на вас деньги потратило, вы должны их отработать». И я работала в ателье, но совсем недолго. Я сожгла костюм. Поставила утюг на пиджак – и себе пою! Дым пошел, директриса прибежала: «Боже мой, ну зачем нам такая работница, это позор, вон отсюда!» А мне только это было и нужно. Я ушла из ателье и пришла в Консерваторию – навсегда.– Тяжелое было время…– Тяжелое, конечно, детство, да. Я родилась перед войной, мы в Ленинграде почти всю блокаду были. Потом нас, детей, перевезли с мамой в Костромскую область, откуда родом наши родители, а папа еще остался в городе.– Где вы жили в Ленинграде во время блокады?– На улице Желябова, дом № 5. Когда меня спрашивали: «Деточка, скажи, пожалуйста, как тебя зовут?» Я отвечала: «Я Ирочка, я живу: уличка девяточка, дом петь, квартира петь я». Дом пять, квартира 5А. Потом мама мне все время говорила: «Посмотри-ка, ты точно должна петь. Раз и дом «петь», и квартира «петь». Потом семья переехала в дом два, тоже на улице Желябова, сейчас это Большая Конюшенная.– Каким вы нашли город после войны?– Это было ужасно. У меня было такое ощущение, что все вокруг серое, черное, грязь, вечный дождь со снегом… Послевоенный Ленинград оставил отвратительное впечатление. Наверное, это оттого, что все детство мы были в эвакуации в Костромской области, а там хороший климат, если лето – то солнце, сухо... Но потом я пошла в школу, ко всему привыкла, потом город стал потихонечку меняться… Сначала все голодали, все страдали – после войны всем было тяжело, и нам тоже. Папа был заведующим кафедрой черной металлургии Политехнического института, и только он защитил докторскую диссертацию – жизнь, казалось бы, должна налаживаться, – как он умер… Конечно, это пережить было очень трудно. Очень. Я помню, сядем на диван – мама (у нее был такой замечательный голос, она играла на гитаре), трое ее детей, бабушка – и под гитару поем песни, романсы. Папы нет, есть нечего, и мы поем, на несколько голосов… У моей сестренки абсолютный слух, и вот она всегда подстраивала второй голос, третий голос. А я – первым голосом обязательно.– Те годы вообще были богаты на таланты. Помимо Елены Образцовой, вы учились на одном курсе с Евгением Нестеренко, Станиславом Гаудасинским… Почему такого нет сейчас? Пропадают же ребята из поля зрения, мало кого мы знаем из тех, кто оканчивает сейчас Консерваторию.– Ну, не пропала же Анна Нетребко, хотя она не окончила Консерваторию, не пропала же Ольга Бородина, которая у меня окончила, не пропала же Олеся Петрова, которая получила премию на конкурсе Чайковского? Ничего не заканчивается, все продолжается.– В целом падает уровень образованности современной молодежи по разным дисциплинам. Читают меньше, чем предыдущее поколение… Как решить эту проблему?– Да, это есть. Но на этот вопрос мне трудно ответить. Что касается наших студентов, вокалистов, конечно, их больше волнует музыкальная литература. Это естественно, ведь для того, чтобы по-настоящему войти в музыку, надо очень много читать именно этой литературы, надо учить языки, петь на этих языках, входить в репертуар – у нас слишком много задач. Может быть, поэтому студенты читают больше литературы о выдающихся певцах, музыкантах, композиторах. На Западе – вообще всегда дают узкопрофильное образование, это у нас всегда было образование везде и во всем, а когда везде и во всем – это ни в чем.– В чем секрет энергетики артистки?– Это только природа. Энергетике научить нельзя, это то, что называют «разговаривает человек с Богом». Вдруг в один момент рождается какая-то мысль, непонятно почему. И ты начинаешь ее осуществлять. Научиться петь можно. Конечно, необходимо иметь голос, но бывает голос хуже или лучше. Если человек научен, то можно сделать этот голос больше и красивее, можно отработать движения, походку... Но научиться энергетике – чтобы вдруг тебя осенило и ты нес эту мысль – невозможно, это только от Бога.– Это зависит от внутреннего содержания человека?– Безусловно. Голосов-то ведь очень много. «Голосов миллионы, а певцов единицы», – говорил маэстро Барра, у которого я училась в «Ла Скала». Даже бывает, что человек не очень умен, не очень образован, но интуитивно все чувствует. В момент он может преобразиться и сделать что-то невероятное – вот это есть талант, и ему не научить.