Евгений Евтушенко: «Сейчас много смертельно скучных нытиков»

Сейчас он живет и преподает русскую литературу в США, много пишет, путешествует, читает свои стихи по всему миру. Словом, гражданин мира Евтушенко в нашем городе – гость не частый. Зная, что Евгений Александрович собирается в Петербург с программой «Человек, похожий на... Евтушенко», «НВ» обратилось к нему с просьбой принять участие в заседании «Писательского клуба в доме Набокова». Он дал принципиальное согласие, но, как это часто бывает, не сложилось. И единственный корреспондент из печатных СМИ, для которого поэт выкроил время, был наш.

– Евгений Александрович, в вашей жизни постоянно что-то происходит. Что важного, достойного внимания наших читателей случилось за последнее время?

– Самое невероятное, что со мной произошло, – это приглашение 9 Мая в Германию, где я читал стихи в Гейдельберге. Там до сих пор бережно сохраняют так называемый Philosophenweg («дорога философов». – Ред.) – философскую тропинку, протоптанную лучшими мыслителями Германии. Увы, даже они не предполагали, что на их земле может появиться такое чудовище, как Гитлер. Для выступления в Гейдельберге у меня было одно особое стихотворение. Это своего рода стихотворный репортаж из прошлого века о первом после войны футбольном матче между СССР и ФРГ. В 1955 году свидетелем этого матча был я сам. Немцы тогда стали чемпионами мира. Возглавлял команду Фриц Вальтер, оказавшийся бывшим русским пленным. Помню, перед этим важным спортивным событием старались «очистить» Москву от безногих инвалидов, катавшихся по улицам на деревянных платформах-самоделках, поставленных на подшипники, – единственный вид инвалидных колясок, доступный в те годы. Отталкивались от земли инвалиды приспособлениями тоже самодельными, похожими на деревянные утюги. В день матча тысячи таких инвалидов появились как из-под земли и направились к стадиону «Динамо». Они напоминали призраков войны. На груди у многих висели фанерки с надписями «Бей фрицев!» и словами похлеще. Нам с моим близким другом-поэтом Евгением Винокуровым стало тогда страшновато. Да и многие болельщики опасались, что инвалиды не выдержат нервного напряжения, прорвутся на поле и что разгорится побоище. К счастью, ничего такого не случилось... Эти давние впечатления меня и вдохновили на стихотворение.

В Гейдельберге и Шпейере я был потрясен тем, как его слушали немцы. У многих по лицам катились слезы, в финале вся аудитория встала и долго аплодировала.

– Коль уж мы заговорили о выступлениях – как прошло ваше выступление в Петербурге?

– На петербургском творческом вечере, организованном продюсерским центром Андрея Базанова, стихотворение о футбольном матче я тоже прочел, почитал новые любовные стихи. Кроме новинок, почитал кое-что из документальной прозы: из записок о встречах с Никсоном и Рейганом. И, разумеется, по просьбам зрителей исполнил старое, но нестареющее. Должен признаться, что в Питере я всегда выступаю с особым чувством…

– В одном из интервью вы говорили, что политики должны учиться у поэтов. Чему необходимо учиться политикам сегодня?

– Любовь к поэзии всем людям, а не только политикам прививает тонкость мироощущения, чувство красоты, поэзия преподает брезгливость к любому нравственному уродству, учит отвращению к тирании, в том числе к актуальной сегодня тирании «вещизма» и «деньгизма». Сегодня меня интересы молодежи пугают иногда больше поступков политиков. Приходится признать, что среди современных молодых людей карьерная философия популярней, чем настоящая, большая философия. В результате исчезает то, что я называю гигиеной духа. Хотя с каждым годом на моих концертах я вижу все больше и больше молодых людей, которые, похоже, ощущают духовное родство со мной, моими стихами... Что касается политики, то я по-прежнему не собираюсь заниматься ей профессионально, потому что понимаю, что нет власти сильнее, чем власть слова. Поэзия помогает не потерять совесть, а это, по-моему, задача сильнее, чем политическая, ибо она «всепартийна».

– Большинство ваших стихов публицистичны, если не сказать – политичны. Они – из разряда гражданской лирики, которые лучше читать с трибуны. Потому что они призывают…

– А разве обязательно призывать? Вот Сталин считал, что людей для порядка и для «урока» другим надо держать в лагере. А я уверен, что людей надо держать в совести. Это вовсе не означает, что совесть – это территория трибунной политики. Просто людям надо напоминать об уникальной драгоценности жизни. А у нас сейчас слишком много смертельно скучных нытиков и энергичных прожектеров. Абсолютный пессимизм, как и полный оптимизм, есть трусливое бегство от действительности. Пожалуй, единственное, к чему я призываю, так это не бегать от действительности, открывать в университетах кафедры любви к жизни.

– Существует ли модель идеального взаимодействия поэта и государственной машины?

– Если государство превращается просто-напросто в машину, с ним немыслимо идеальное взаимодействие. Главная задача демократии как раз в том и состоит, чтобы максимально «размашинизировать» государство, очеловечить его. Если мы, конечно, не подзабыли, что после перестройки, кажется, намеревались именно таким строительством заняться…

– В истории принято придумывать метафоры десятилетиям. «Оттепель», «застой», «перестройка»… Как бы вы назвали первое десятилетие нового века?

– Его отличительная черта – «плазменное общество». Оно само еще до конца не знает, каким оно хочет быть. Ничего страшного в этом нет. Но сейчас нам как никогда нужны крупные философы, которые могли бы объяснить все происходящее, помочь сориентироваться в нем. Однако, если философов нет, не нужно ждать их сложа руки. Надо самим становиться немного философами. И начинать надо все-таки с собственной этики: сформулировать для себя самого, что делать достойно, а что неприлично… А пока приходится констатировать, что этика у нас разболталась, что у этики нашей крыша поехала.

– Как вы полагаете, что ждет Россию и мир в ближайшие десять-двадцать лет?

– Я многого жду от поколения «девяностиков». Но они добьются этого «многого» только в случае, если претворят в жизнь идеалы «шестидесятников» и, возможно, пойдут еще дальше, понимая свободу личности как продуманную ответственность. Ну а про возможное «антибудущее» говорить не буду. Чтобы избежать его в России, начинать надо все-таки с дорог и дураков.