Валерий Гергиев: «Мы очень зависим от спроса на билеты»
Мировой финансовый кризис ударил даже по Мариинскому театру
С Валерием Гергиевым мы беседовали в антракте концерта, который он проводил с оркестром Венской филармонии в главной церкви Дрездена – Фрауэнкирхе. Только что отзвучала Первая симфония Сибелиуса. Перед грозой в церкви парило как в сауне, так что музыкантам во фраках и дирижеру, затянутому в плотный френч, приходилось нелегко. Духота царила и в маленькой комнатке, отведенной для отдыха маэстро...– Валерий Абисалович, вы впервые выступаете в Дрездене?– Я впервые выступаю здесь с оркестром Венской филармонии. Я приехал сюда в первый раз еще в 1979 году: тогда многие здания еще лежали в руинах, их только начинали восстанавливать. Мы выступали в Дрездене с оркестром Мариинского театра два или три раза, точно не помню.– Я слышала от директора Дрезденского музыкального фестиваля, что оркестр Мариинского театра приглашен на фестиваль в будущем году?– Да, но я пока не знаю, что мы будем играть в Дрездене. У нас сейчас другие заботы: теперь не знаешь, на какие риски можно пойти, с этим кризисом все стало так неопределенно... Многие люди потеряли работу. Как это отражается на их благосостоянии, на настроении? Пойдут ли они в театр, на оперу, смогут ли покупать билеты? Ведь бюджет Мариинского театра складывается, в частности, из кассовых поступлений. Мы привыкли принимать на «Звездах белых ночей» большое количество иностранных гостей. Но сейчас туристическая индустрия переживает спад, а иностранные туристы летом давали ощутимую долю кассы. Все последние годы сохранялся устойчивый спрос на 10–12 самых кассовых спектаклей. А мы очень сильно зависим от спроса на билеты.– А что, спонсоры театра отпали?– Не отпали, но многие взяли паузу на год, на два. Сказали, что в этот сложный период пока не могут поддерживать театр. В Германии же фестивали, похоже, почти не ощущают последствий финансового кризиса, им не урезают финансирование. Во-первых, у них меньше оборотных средств. А у нас на «Звездах белых ночей» за два месяца проходит более 100 событий. И все время что-то случается. Вот только что сообщили: Ефим Бронфман заболел, отменил концерт, пришлось срочно искать замену. Вместо него концерт сыграл молодой пианист Алексей Володин. Надеюсь, там все удачно прошло, я отсюда из подвала даже дозвониться в театр не могу, сигнал глушится.– Если финансовое положение театра так неопределенно, как вы говорите, означает ли это сокращение количества постановок на будущий год? – Не могу сказать, что мы сократим количество постановок. Но то, что мы должны быть осторожнее, – совершенно точно.– Но ведь у Мариинского театра еще есть президентский грант...– Грант есть, но он идет как прибавка к основной зарплате. Но мы во всех совместных постановках зависим от курса доллара-евро. Особенно евро, очень тяжелый для нас курс. Понятно, что наша доля в рублевом эквиваленте сильно вырастает, почти вполовину. А мы собираемся ставить «Троянцев» Берлиоза, и это будет очень серьезная, большая постановка.– И с кем вы собираетесь делать «Троянцев»?– У нас несколько партнеров. Основной – La Fura dels Baus – очень эффективная постановочная группа мирового уровня, с международной известностью, из Испании. Если воспользоваться лексиконом московских журналистов, они не менее знамениты, чем Митя Черняков.– У вас, я гляжу, Черняков прямо занозой в памяти сидит. Чуть что – сразу поминаете...– Почему, я Юру Александрова вспоминаю не меньше. Я считаю, это замечательно, что у нас есть возможность приглашать в театр самых разных людей, в том числе и Митю. Я все время шучу, а вокруг думают, что я не могу его забыть. Если хотите знать, из них двоих я вижу огромный шаг вперед скорее у Ратманского, нежели у Чернякова.– А зачем сравнивать балетного хореографа и оперного режиссера?– А потому что я пригласил в театр и того, и другого – абсолютно никому не известных мальчишек.– Почему неизвестных? Черняков ко времени приглашения на постановку «Китежа» уже поставил «Молодого Давида» в Новосибирском театре. А Ратманский ко времени постановки «Среднего дуэта» уже сделал по заказу Нины Ананиашвили три балетных миниатюры для Большого театра, я сама их видела.– А еще до заказа Ананиашвили я сидел в Москве с одним своим приятелем. Он сказал: «Есть очень хороший, перспективный хореограф, он работал в Копенгагене и в Киеве, с ним уже разговаривали о постановке в Москве». И тогда я сказал: «Пусть подъедет!»– Да, но сначала был все-таки поставлен балет для Ананиашвили, а уж потом Ратманский поставил «Средний дуэт» и «Поэму экстаза» для Мариинского театра.– Наверное, но я считаю, проблема в другом – в том, как продается тот или иной спектакль. Нам очень трудно продать билеты на «Китеж» и «Ивана Сусанина».– А я считаю «Иван Сусанин» выдающимся спектаклем.– Ну, меня немного настораживает там «Польский акт». С балеринами и автоматами. Мне очень нравится, как Митя трактовал семью, детей Сусанина...– Да, с такой теплой, почти интимной интонацией...– Но как его продавать? Почему публика не чувствует то, что делает Черняков?– Что мы все о Чернякове да о Чернякове! Давайте лучше поговорим о судьбе Мариинского театра.– А что о ней говорить? Судьба хорошая, по-моему. А будет еще лучше.– Что со строительством второй сцены?– Занимаемся этим вовсю.– Ее построят при нашей жизни? – Нам трудно. Но положительная динамика есть, и мы продвигаемся вперед. Мы же построили концертный зал за девять месяцев. Никто не знал, что мы его строили, – вот и построили. Люди пришли – и увидели зал, а в нем играет музыка. И теперь в нем проходят не только концерты, но и оперные спектакли. Например, «Свадьба Фигаро». Кстати, мы хотим показать «Фигаро» в будущем сезоне, в рамках благотворительных общедоступных представлений огромному количеству студентов и школьников. Перевод, по-моему, неплохой, с такой «русской окраской» юмора Бомарше. Для театра «Фигаро» – важная работа. Да, без чрезмерных интеллектуальных претензий, не рассчитанная на то, чтобы побить самые крикливые и амбициозные постановки. Мы хотели сосредоточиться именно на «Свадьбе Фигаро», ее либретто и музыке. И потом, все-таки своих, российских, постановщиков я тоже должен в театр приглашать. У меня, правда, был очень разочаровывающий опыт с Юрой Александровым, с его «Мазепой».– Но согласитесь, у нас в стране вообще имеются большие проблемы с оперными режиссерами. Их просто очень мало, а драматические режиссеры редко чувствуют оперную специфику.– Да уж, известно, что у нас самые лучшие режиссеры – это музыкальные критики.– Просто они по роду своей деятельности видят, оценивают и сравнивают гораздо больше спектаклей, чем режиссеры. Да и книжек читают больше. Но, может быть, стоит чаще приглашать в театр известных западных режиссеров? Стефан Херхайм, Роберт Карсен, Кристоф Лой, да мало ли хороших постановщиков? Сами же говорите, что Мариинский театр интегрируется в мировое оперное пространство. Это, в частности, означает постоянный обмен творческими силами.– У нас творческих обменов больше, чем нужно. Вот, недавно Мариуш Трелиньски поставил «Алеко» и «Иоланту». А в прошлом сезоне – «Короля Рогера» Шимановского – очень хорошая работа, я считаю. В Эдинбурге, на фестивале ее приняли замечательно. Огромная польская делегация на спектакль приехала, все охали и ахали, как хорошо звучит у наших певцов польский язык. И Чайковского он трактовал очень интересно. У него необычная точка зрения на «Иоланту», ну так что же? А с другой стороны, кто ставит вообще «Иоланту», чтобы говорить: «Вот так ставить – правильно, а так – неправильно». И «Алеко» давно не ставили...– Ну, положим, «Иоланта» много лет шла в Саратовском оперном театре, а «Алеко» шел в Большом театре до начала девяностых годов, правда, замшелая была постановочка.– Я и говорю. Как там Досифей поет: «Вы говорить горазды, они же делают». Мы это сделали. «Алеко» у нас идет. И «Иоланта» тоже. А вопрос, в джинсах, или в длинных платьях, – это побочный вопрос.