Баварская опера превратилась в Вавилон
Интендант Баварской оперы Николаус Бахлер признается, что создание оперного спектакля сродни приготовлению блюда.
Город Мюнхен известен всему миру двумя событиями: изобильным и веселым Октоберфестом, на котором выпиваются тысячи гекалитров молодого пива, и Мюнхенским оперным фестивалем. Последний - ничуть не меньшая приманка для культурно ориентированных туристов, чем Октоберфест - для любителей пива. В том числе - из России. С каждым годом количество россиян в оперном зале прибывает; я познакомилась в этом году с неким Леонидом, который прибыл в Мюнхен с конкретной целью: слушать оперу. А еще - с Брайаном, американцем из Нью-Йорка, и с Кшиштофом из Кракова, тоже оперными фанатами. Вообще впечатление такое, что Баварская опера в эти дни фестиваля превратилась в какой-то Вавилон.Оперное меню, предлагаемое Баварской оперой, по изысканности и разнообразию превосходит все европейские аналоги. Нигде, даже в Зальцбурге, вам не предложат двадцать разных постановок за месяц с небольшим. Мюнхенская фестивальная модель проста и рациональна: в афишу попадают премьеры последнего и предыдущего сезонов, парочка возобновлений и собственно фестивальная продукция - премьеры, показанные во время фестиваля. Внутри программы обязательно складывается мини-сюжет: три года назад был заявлен барочный дискурс, связанный с операми Генделя и Монтеверди. Год назад акцент был сделан на операх Рихарда Штрауса - благо мюнхенцы считают его своим. В этом году, с приходом в театр нового интенданта Николауса Бахлера, репертуарная политика фестиваля ощутимо сместилась в сторону демократизации. В фокусе оказались шесть опер Верди, причем самые популярные: "Аида", "Отелло", "Фальстаф", "Макбет", "Набукко" и "Луиза Миллер". И это репертуарное смещение весьма многозначительно.Бахлер, в бытность свою интендантом венского Бургтеатра, зарекомендовал себя как деятельный, успешный и весьма креативный арт-менеджер. Имея дело с драматическим театром, который априори более радикален и дерзок по сценической лексике и проблематике, нежели более консервативный оперный театр, Бахлер твердо намерен обновить, омолодить и освежить как состав оперной публики, так и исполнительские составы. Первым делом Бахлер уволил из театра седовласых почтенных капельдинеров и нанял новых - молодых и длинноногих. Не продлил контракты с теми, кто проработал в театре более 15 лет. Но самое главное - Бахлер постепенно меняет круг постановщиков, сложившихся при Питере Джонасе, заменяя их новыми персонами, из мира драмтеатра. И не всегда эти замены бывают удачными.В своем интервью Бахлер честно признался, что постановка спектакля - дело непредсказуемое и чем-то похоже на приготовление нового блюда. А работа театра - на кухню, где это блюдо варится. "Можно взять самые лучшие ингредиенты, смешать их, нарезать, но вовсе не факт, что блюдо получится вкусным". Именно так и вышло с постановкой "Лоэнгрина" - главной фестивальной премьерой, на которую делалась большая ставка.Вроде бы Бахлер все сделал правильно: пригласил на титульную партию немецкую "мегазвезду" - тенора-красавчика Йонаса Кауфмана, от сладкого голоса которого млеют дамы и вздыхают кавалеры. Доверил постановку проверенным людям: английскому режисеру Ричарду Джонсу и художнику, скрывающемуся под псевдонимом Ультц, неоднократно работавшему в Баварской опере ("Ксеркс", "Милосердие Тита", "Похождения повесы").Сам Ричард Джонс поставил в 1994 оперу Генделя "Юлий Цезарь в Египте" - первую генделевскую постановку в Мюнхене. Получилось смешно, иронично, вовсе не скучно - несмотря на крайне запутанный сюжет.Однако ирония и насмешка не срабатывают в пространстве насквозь мистических, напоенных волшебно вздувающимся звуковым веществом опер Вагнера. Попытки принизить, конкретизировать, лишить мифологического ореола идеи вагнеровских опер оканчиваются, как правило, печально: не для музыки Вагнера, а для постановщика. Материал не просто сопротивляется режиссерской ломке - он попросту торжествует над неубедительными попытками режиссера подмять его под себя.Так получилось и с "Лоэнгрином": метафора стройки, примененная к волшебной истории о лучезарном рыцаре, приплывшем на лебеде в Брабант, оказалась крайне неуместной. Захламленное мешками, кирпичами и строительным хламом пространство; кудрявый мачо Кауфман в вытянутых на коленях трениках; неуклюжий хор, застывший рядами на авансцене. Визуальный ряд никак не удовлетворял звучанию музыки. А ведь за пультом стоял Кент Нагано, и под его руками оркестр звучал упоительно красиво, томительно, романтично. Прекрасно спела партию Эльзы красавица и умница Аня Хартерос, на хрупких плечах которой - а вовсе не на Кауфмане - держался весь спектакль. Но и ее постановщики умудрились изуродовать мешковатым комбинезоном, и всю дорогу принцесса Брабанта таскала кирпичи, строя дом, - то есть метафорически занималась строительством крепкой семьи.Словом, рецепт, примененный Бахлером к культовому для баварцев "Лоэнгрину", не сработал. И вообще, сложно рассчитывать наверняка, берясь за такой сложный синтетический жанр, как оперный спектакль. Скажем, Бахлер, человек из драмтеатра, не учел, что у Кауфмана типично вердиевский, страстный и теплый, проникнутый "итальянской слезой" голос. Для партии Лоэнгрина надобен голос иной природы: более светлый и легкий, мягкий, парящий. Музыкантам это очевидно, Бахлеру - нет. Между тем именно интендант решает, кого приглашать на постановку, он производит кастинг. Конечно, вместе с Generalmusikdirektor'ом театра, коим является Нагано. Но, видимо, соблазн придать премьере налет сенсационности, пригласив Кауфмана, оказался превыше художественных соображений.После премьеры Бахлер пытался оправдаться: "Интендант не должен вмешиваться в творческий процесс, он должен доверять артистам, их мастерству и профессионализму. Продолжая сравнение с кухней, скажу, что интендант может слегка подогреть или охладит готовое блюдо. Но изменить его состав он не может".В общем, первый блин, изготовленный Бахлером на мюнхенской оперной кухне, вышел комом. Посмотрим, что будет дальше.