«Живу воспоминаниями и размышлениями»
Народный артист СССР Донатас Банионис считает, что сыграл только 7–8 хороших ролей в кино, а самой сложной в его карьере была работа с Тарковским
Тихая улочка недалеко от центра Вильнюса. Скромная уютная квартира на третьем этаже с видом на зеленый дворик. Здесь живет великий советский и литовский актер, народный артист СССР, человек-легенда, кумир многих поколений, выдающийся мастер сцены и кино – Донатас Банионис. Ему 85. Он обаятелен и строг. Без него невозможно представить серьезное советское кино. Он снимался в культовых фильмах у культовых режиссеров. Он – обладатель всевозможных кино- и театральных премий, правительственных и общественных наград за вклад в искусство. Я собирался говорить с Донатасом на родном ему литовском языке, но, зная, что интервью он будет давать для «Невского времени», актер перешел на русский. – Вы часто бывали в Петербурге, там работали. Какие у вас ассоциации с этим городом? Что он для вас значит?– Для меня это очень приятные воспоминания. Все началось давным-давно, в конце 40-х. Еще в начале моей работы в театре я приехал в тогдашний Ленинград. Тогда мы гуляли по городу, потом пошли посмотреть Эрмитаж. Для меня это было колоссальное духовное потрясение. Я увидел сокровища искусства. До сих пор помню то ощущение трепета от работ Рембрандта. Потом я там много работал, снимался. Именно в Ленинграде начинались съемки фильма «Мертвый сезон», после которого я стал известен на весь Союз, и фильма «Гойя». Уже гораздо позже я познакомился с замечательными людьми из театра «Балтийский дом» и стал ездить к ним в Петербург очень часто. Ленинград, Санкт-Петербург для меня был и остался великим городом. – Вы работали с выдающимися актерами, режиссерами, замечательными личностями. Скажите, кто из них произвел на вас самое яркое впечатление?– Трудно сразу сказать. Этих имен было так много. Но вот одним из первых людей не из театра был прекрасный человек и замечательный художник Юрий Межиров. На подготовках к съемкам фильма «Гойя», где я играл главную роль – гениального испанского живописца, он учил меня, как надо правильно держать кисть, как смотреть на холст – как работает художник. В БДТ колоссальное впечатление на меня произвел Евгений Лебедев. А вообще мне трудно кого-то выделить. Всех их я помню и каждому благодарен за что-то свое.– Вы снялись у Андрея Тарковского в фильме «Солярис». Как работать с режиссером мирового уровня?– Да, это было не просто. Не тяжело и не легко, а именно – не просто. Сложная картина. Трудные съемки. Я относился к этой работе очень серьезно. Там без текста надо было играть так, чтобы передать переживания человека, попавшего в фантастическую и даже метафизическую ситуацию. Фантастику вообще играть непросто. Я не мог брать примеры из жизни. Например, играя в «Мертвом сезоне», я встретился с моим прототипом. Это был реальный разведчик Конон Молодый. Я на него смотрел, слушал и на площадке передавал то, что видел. В «Солярисе» надо было очень сосредоточиться и много думать. Я делал то, что мне подсказывал Тарковский. Он был очень требовательным. – А свой личный жизненный опыт приходилось воплощать на сцене? – Это очень сложный вопрос. Мой первый театральный режиссер, учитель, можно сказать, отец – Юозас Мильтинис говорил, что я должен раскрыть то, что у человека внутри, а не на поверхности, и показывать не себя, а мир моего героя. Этот опыт я перенес из театра в кино. Но это «срабатывало» только когда режиссер был очень высокого уровня: Жалакявичус, Кулиш, Козинцев или Тарковский. Только у них. У других режиссеров я ничего хорошего не создал. У меня было около 70 картин, но из них только 7–8, которые имеют какую-то ценность, остальное – проходящие роли. Я актер психологической школы. Думать меня заставляли выдающиеся режиссеры. Они требовали от меня глубины. – Вы сказали, что в кино для вас имеют смысл всего 7–8 сыгранных ролей... – Первая – роль Вайткуса в фильме «Никто не хотел умирать». Это была моя четвертая картина, но я считаю ее первой своей большой работой в кино. Фильм заслуженно получил широкое признание и в СССР, и на международных фестивалях. Потом роль Ладейникова в фильме «Мертвый сезон». Там я создавал не «штамп» разведчика, а образ реального человека. Я пытался понять, как Конону Молодому было трудно, ведь он каждый день рисковал жизнью. На эту роль пробовались Вячеслав Тихонов, Олег Видов и другие известные актеры с «героико-романтической» внешностью. По мнению сценаристов, моя внешность не соответствовала теме фильма. Я играл не стереотипного героя-разведчика, а живого и где-то несчастного человека. За это меня даже хотели снять с роли, но меня отстояли режиссер и сам Конон Молодый. Потом еще была небольшая, но очень интересная работа у Козинцева в «Короле Лире». Там я играл герцога Олбенского. И, конечно, «Солярис» Андрея Тарковского, где я сыграл главную роль – Криса Кельвина. Для меня это была очень сложная роль. Перед съемками я посмотрел запрещенный тогда фильм Тарковского «Андрей Рублев». Я был потрясен личностью Рублева и глубиной искусства Тарковского. Рублев создавал свою Троицу, не взирая на всякие ужасы, потому что его красота была в душе. Это мне помогло сыграть Криса. Вот эти роли, пожалуй, самые значимые.– Что вы хотели бы донести до зрителя, до человека?– Знаете, я не философ, чтобы так обобщать, и не критик. Мне сложно рассуждать на такие темы. Предназначение художника – раскрывать вечные темы. Для меня это тоже важно. Но это придумал не я. Меня так учил Мильтинис. Искусство – это не увеселение публики. Надо стремиться раскрыть суть. Сейчас в искусстве главное – выделиться, красиво и оригинально пошутить и посмеяться. Важно не то, почему Гамлет думает «быть или не быть?», а напустить на него побольше дыма, дождя и чтоб он скакал на одной ноге. И все будут рады. Многим это нравится больше, чем Тарковский. – Вы сейчас заняты в театре или кино?– Нет. Сейчас абсолютно нигде. Возраст такой, что живу воспоминаниями и размышлениями.