Юрий Мамин: «Мафия погубила кино»
Известный кинорежиссер ведет безуспешную борьбу с пиратами
Выпустив прошлой зимой после большого перерыва новый фильм «Не думай про белых обезьян», Юрий Мамин неожиданно для себя столкнулся с новыми реалиями российского кинематографа…– Юрий Борисович, знаю, что вашу картину «Не думай про белых обезьян» разворовали. Как это случилось?– Пиратство – это мафия, сговор между преступными бизнесменами и преступными чиновниками. При потакании чиновников, которые распределяют деньги, нечестные на руку люди получают возможность совершать любые денежные эксперименты с тем, что им досталось. Во многих городах работают заводы, где существуют непроверяемые цеха, которые день и ночь тиражируют пиратскую продукцию всего, что выходит за рубежом, у нас, и с этим не может справиться никто. Хотя лидеры зарубежных стран неоднократно ставили России условие для заключения договоров на самом высоком уровне покончить с пиратством. Бывало столько случаев: кино еще не вышло в Штатах, его показали только на закрытом просмотре, а оно – с головами зрителей, с плохим звуком – выходит уже здесь на DVD.– То есть кино воруют на закрытых просмотрах?– Не только. Был случай, когда режиссер дал бросовый диск своему товарищу из России, а сын товарища дал посмотреть своим приятелям – и все: она появилась в интернете.– Выходит, это проблема не только кинотеатров, где не следят, чтобы зрители не проносили записывающую аппаратуру?– Это проблема кинотеатров, фестивалей, конкурсов. Я по приглашению отправил фильм на «Нику». Что вы думаете? В интернете появились копии с грифом «Ника». Раньше это просто не обсуждалось: как можно издавать фильм, если на пленке все время есть надпись: «Иван Иванычу» или «Ника»? Теперь это никого не смущает. В таком виде картина попадает в интернет – еще до выхода в прокат. Причем прокат мы осуществляли не для того, чтобы заработать деньги. Прокат приносит прибыль тогда, когда выходит от 600 до 1 тысячи копий и они рекламируются. Тогда при мощной рекламе можно получить прибыль. Но реклама – это гигантские деньги, каких у нас не было. Прокат должен был обратить внимание на картину, и сарафанное радио – разнести впечатления зрителей, чтобы люди стали покупать DVD. Но картина сначала появилась в интернете – на сотнях сайтов. Мои помощники стали бороться, сделали даже при помощи нотариусов копии этих сайтов с тем, чтобы подать в суд. Мы же потеряли зарубежные контракты: нашу картину должны были приобрести за несколько миллионов долларов по договорам, которые были заключены еще за год до выхода фильма! Это бы перекрыло ее производственную стоимость. Но мне написали: «Мы не можем с вами заключить соглашение, потому что вы не можете нам предоставить исключительные права. Они уже у вас украдены, в Америке вся русская диаспора уже посмотрела вашу картину».– Если фильм идет под грифом «Ника», почему нельзя было обратиться в оргкомитет премии?– Картина поступает на просмотр к академикам «Ники». Ее рассылают – и все. Вы ничего не можете сделать. Ее сотни человек смотрели, кого они могут призвать к ответственности?– А организаторам это безразлично?– Конечно. Они говорят, что надо присылать под грифом – вот я дал под грифом. Это уже не играет роли. Раньше крали из Госкино. Я тогда обращался к Армену Медведеву: «Как нам обезопасить картины?» Он сказал: «Если помечено «Госкино» – кто будет воровать?» Да кто угодно! Отовсюду! Она поступила на телевидение – на телевидении. На просмотр – на просмотре. Сейчас пираты моментально все копируют. Поэтому опытные люди откладывают значительные средства в смету с тем, чтобы платить сопровождающим фильм, когда он уходит в регионы. Нанимают людей, которые следят, чтобы картину не пересняли и не пустили диски, пока она еще не вышла официально. Кое-кто из режиссеров находит контакт с пиратами и платит им сотни тысяч долларов: «Ну не берите мою картину!» Можно дать взятку каким-то милицейским тузам, они на полмесяца – на месяц оградят вас. Но не больше. Недавно в интернете читал, что московское правительство получает 25 процентов от прибыли пиратов ежегодно.– Даже от питерских?– Централизовано все в Москве. Здесь есть пираты – но это так, скромненько. Здесь нет мощных заводов.– Для пиратского производства фильмов нужна большая база?– Нужно большое количество дорогостоящих станков, которые работают непрерывно, изготавливая продукцию. Это завод, конвейер. В квартире можно что-то разместить, только если ты для себя что-то пытаешься заработать, но это не получится: моментально потребуется втянуться в сговор с работниками сети продаж, а мощные конкуренты не дадут это сделать.– Подобные заводы – это не иголка в стоге сена.– Конечно. Это закрытое предприятие, охраняемое частными лицами. Один представитель пиратской мафии сказал: «Никогда в жизни мы с этим бизнесом не расстанемся, и никто не заставит нас это сделать». И действительно. Посмотрите, они не платят налогов, получая чистую прибыль, украденную у людей, производивших фильмы. Миллиарды. И на этом держится гигантское количество людей. Как с этим можно бороться? Не знаю. Разве снимать сразу на английском языке, чтобы за рубежом обладали правами…Я ведь почему в суд не подаю? Мне сказали: «Даже если вы выиграете суд, то получите очень незначительные деньги». У нас к такому не привыкли: вы приходите и говорите, что потеряли 5 миллионов долларов. Откуда такая сумма? Ну и что, что такой контракт. Дадут вам самое большое полмиллиона. Если выиграете. Но к тому моменту, как начнется суд, пройдет несколько месяцев, и выяснится, что нет такого сайта, или он давно перепродан и у него другие хозяева, а тех, кто этим когда-то занимался, след простыл.Скажу вам больше, когда я обратился с заявлением в питерский УБЭП, то там очень лихо поступили. Взяли и разослали по всем отделениям милиции приказ: идет продажа пиратских копий фильмов Мамина «Не думай про белых обезьян». Прошу вас прекратить этот процесс». Все. Поскольку милиция кормилась от этих магазинов, продавцы были предупреждены. И когда я пришел снова, мне сказали: «Был проведен рейд – пиратской продукции не обнаружено». Я говорю: «Я сам с женой закупил в разных магазинах семь штук разных дисков!» – «Ну нету». Я говорю: «Вы когда-нибудь смотрели детективные фильмы? Если людей предупреждают об обыске, что они будут делать?» Конечно, избавятся от улик.Я обратился к Путину как к председателю Совета по кинематографии. Написал, что мне нужно, чтобы сверху было дано распоряжение начать широкомасштабное расследование, которое бы привело к заказчику. Я бы мог потребовать от него компенсацию. Я писал письмо в мае, хотел передать через общественную приемную Путина. Там письмо приняли, а потом вызвали меня через две недели и попросили скорректировать, чтобы было не в столь резком тоне. Я говорю: «Что я вам, школьник? Мы же не сочинение пишем. Я обратился как гражданин, у меня есть свои представления, я уже немолодой человек». «Ну, раз вы не слушаете, отправляйте сами», – сказали они мне. Пошел на почту, отправил письмо с уведомлением… Очень сложно пробиться. Чиновники не пропускают. – А как сложилась фестивальная судьба картины?– На «Нике» фильм ничего не получил. Дело в том, что фестивали ангажированы, они обслуживают интересы производителей. Они приглашают зависимых журналистов, зависимое жюри для того, чтобы дать им возможность отдохнуть, накормить, напоить их. За это они им честно отрабатывают. А хозяин фестиваля проводит те фильмы, которые нужно продать, – для них это просто дополнительная реклама. Мафия – это страшная вещь, она погубила кинематограф. Раньше фестиваль создавал альтернативную оценку качества и ценности картины. И тогда зритель понимал, что есть Феллини, есть Антониони – вот это высокое искусство. А есть коммерческое кино. Хочешь читать детектив – читай его. Но при этом понимай, что есть Марсель Пруст и Лев Толстой.Мы получили главный приз на кинофестивале под Лондоном, главный приз на фестивале авторского кино в Марокко. Нас пригласили еще на целый ряд фестивалей. Но надо же делать что-то новое. Картина должна окупиться, принести доход и инвестиции для производства следующего фильма. Я никак не могу расплатиться с инвесторами. Надеюсь, это удастся сделать, как только фильм будет дублирован на английский язык. – А какие планы были, что снимать?– Они есть до сих пор, я хочу запуститься с фильмом «Окно в Париж – 2010». Мы сейчас финишируем со сценарием, я нашел продюсера в Москве, который давно в этом деле и знает способы сохранить кино от посягательств в течение первых двух месяцев – самых важных для проката. Дальше все равно разворуют, но за эти два месяца оно принесет основную прибыль. Чего мы не смогли сделать – у нас не было для этого средств. И, честно говоря, опыта. Я не стал вникать в эти подробности, мне очень скучно разбираться, кому нужно дать и кого привлечь для того, чтобы избавиться от преступников. У меня творческие задачи, довольно сложные, и их надо решать. Каждый должен заниматься своим делом.– Может, продаться телевизионной мафии, она защитит от пиратов?– Картины, которые производятся в сотрудничестве с телевидением, тоже воруются. Конечно, им проще: телевидение не зависит от кинопроката. Оно держится на рекламе. Реклама очень дорога, телевидение на ней процветает. С этим связан и цензурный вопрос. Цензура жесточайшая. Она связана теперь не с идеологическими вещами, а с боязнью потерять свою кормушку. – То есть при этом потеряется свобода выбора сюжета.– Абсолютно. Вы посмотрите, что они снимают: они берут тех, кто – «кушать подано», считая, что кинематографисты – их обслуга. Я из тех режиссеров, которым не все равно, что снимать. Происходит засилье массовой культуры, бессмысленного развлекательного кино для глаз и ушей – и то в лучшем случае. А содержания никакого – ни уму, ни сердцу. Дичает население. Полное отсутствие личности, толпа. В такой атмосфере, с такими людьми и жить-то не хочется. Не интересно будущее. Гораздо интереснее читать ушедших писателей, слушать музыку ушедших композиторов, возвращаться туда и думать: хорошо было бы тогда родиться, не знать, что будет дальше.Но наш будущий фильм дает надежду и предлагает выход. У него светлый финал, как и у первого «Окна в Париж». Уверен в его успехе и живу этим проектом днем и ночью.