Юрий Темирканов: «Уже жалею, что нет цензуры...»

Мы продолжаем наш проект «Выдающиеся люди России». Сегодня наш разговор с именитым дирижером Юрием Темиркановым. Этот разговор с Юрием Хатуевичем состоялся накануне его отъезда в гастрольное турне по Европе. 9 ноября Юрий Темирканов и заслуженный коллектив России Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии вылетели в Германию. Дав несколько концертов в немецких городах, коллектив переместится в Люксембург, потом в Бельгию и Францию. – Юрий Хатуевич, мы вас видим в Петербурге гораздо реже, чем хотели бы, – вы постоянно в гастрольных поездках. Вам там лучше, интереснее?– Нет, не потому мы там пропадаем, что там лучше. Приятнее работать дома, в Петербурге – ты знаешь оркестр, оркестр знает тебя, да и стены родные помогают. Но есть некая миссия культурная, которую мы несем. Когда едешь в любой город мира, хочешь не хочешь, но ты представляешь свою страну, свой город и ставишь для себя творческие задачи. Оркестр Санкт-Петербургской филармонии именит, он один из самых почитаемых в мире еще со времен Мравинского. И это накладывает определенные обязательства. Всегда чего-то ждут от петербургского оркестра. – Ваши последние гастроли в Хорватии, в Австрии прошли с подлинным триумфом – вы к такому успеху привыкли? Воспринимаете как должное? – Вы сейчас, прочитав отзывы зарубежной прессы, называете это каким-то особенным триумфом. Такой триумф практически всегда. Правда, в нашей прессе сообщений по этому поводу почти не бывает. Привыкнуть к успеху нельзя. Но, конечно, испытываешь гордость, ведь далеко не всем приглашенным коллективам дают возможность играть три вечера подряд в Вене, в знаменитом зале Музикферайн. Обычно один концерт, и все…– Вы часто выступаете с известным молодым пианистом Денисом Мацуевым. И на предыдущих гастролях, и сейчас он едет с вами в турне. Наши критики часто обвиняют Мацуева в так называемом котлетном исполнении, в том, что его манера грубовата и излишне напориста. При этом лондонская «Таймс» назвала его «новым Горовицем». Что вы скажете на этот счет?– Дело в том, что в последнее десятилетие наши музыкальные критики демонстрируют необычайно низкий уровень. Особенно это касается молодых критиков, которые принимают свободу за некую вседозволенность и желание вызвать скандал. Написать общепринятые вещи – это же неинтересно. Вот Ростроповича обделать – это да! Мацуева, который пользуется невероятной славой во всем мире, тоже можно облить грязью. Мацуев блистательный пианист, один из самых лучших музыкантов этого поколения. Да, в западной прессе его сравнили с китайским виртуозом Ланг Лангом в пользу Мацуева, но сделано это было деликатно и интеллигентно.– На репетиции я заметила, что у вас мягкая манера общения с музыкантами. Как это сочетается с диктаторством, которым вроде бы должен обладать дирижер?– Я думаю, мягкая манера – это правильный стиль взаимоотношений. Но то, что я главный в оркестре, должны знать музыканты. И лучше со мной не связываться. Свое мнение можно высказать жене или мужу, но не мне. Все уже знают, что если меня довести, то я могу и обидеть. Хотя я отходчивый, незлопамятный, но лучше не доводить меня своей непонятливостью.– Что вас сегодня удручает в России?– Когда-то Бабель написал о том, что Россия являла собой «отъезжее поле европейской культуры». Сегодня, увы, во многом подтверждаются эти слова. Россия глотает помойку западную – телепередачи, эстраду, кино не лучшего качества – все, что на Западе мерзко и дешево. В Россию массовая культура хлынула потоком огромным, грязным. Общество и дети наши не знают, что такое хорошо и что такое плохо. Они думают, что культура – это то, что показывают по телевизору. А ведь это не так. В Европе это заглатывание массовой культуры менее заметно. Принципы те же, но не так страшно все-таки проявляется, там не вытравляли так долго, как у нас, представление о мировой культуре, там сохранились традиции. – Но по ощущениям когда вам, как дирижеру, лучше (или труднее) – в советские подцензурные времена или сейчас?– Я всегда был не советским человеком. Никогда не вступал в партию, хотя должности мои были высокие и требовали партийной принадлежности, одно время я ведь руководил Мариинским театром. Мне, конечно, проще приходилось, чем писателям, – в музыке политики меньше и трудно определить – антисоветская это музыка или нет. И все-таки я был против того, что писателям не дают написать то, что они хотят. Сам по ночам читал запрещенную литературу. Но вот парадокс: сейчас, когда наступила свобода выражения, я уже жалею, что нет цензуры. – Сегодня вы не диссидент?– Нет, конечно. Потому что я дожил до того времени, когда человек чувствует себя свободным. Все могут ехать куда хотят. Видеть другие страны, другие культуры, дышать и жить как им нравится. Жаль только, что иной раз свобода заменяется вседозволенностью в обществе. – Может, время придет – отделятся зерна от плевел…– Да, но сколько за это время взрослых и детских душ обеднеет. К сожалению, государство к культуре относится как к факту жизни общества, не столь уже и важному. Это большое заблуждение, потому что одичавший народ не имеет будущего. Увы, мы дикие. Еще Пушкин говорил: «Я презираю свое Отечество с головы до ног, но если с этим соглашаются иностранцы, мне становится очень обидно». Вот и мне обидно, когда нас критикуют на Западе.– Патриотизм сегодня нередко даже и ругательное слово…– Когда патриотизм отстаивают с пеной у рта, то он превращается в национализм. Когда подчеркивание значимости своей нации в мире переваливает все мыслимые пределы и зашкаливает, тогда возникает фашизм. Я за другой патриотизм – тот, который сопровождается болью и тревогой за свое Отечество. И лучше о нем не говорить, не провозглашать, что ты патриот, просто хорошо делать свое дело.– Что-то разнит слушателя за рубежом и в России?– Публика везде хорошая. Трудно ее обмануть. Каким-то общим сознанием слушатели понимают, что такое настоящее и что нет. Петербургская и европейская публика примерно одинаково подготовлена исторически. Но те же японцы, к которым наша музыкальная культура пришла после Второй мировой войны, оказывается, воспринимают музыку не менее тонко. Потому что японцам нравится учиться – они хотят включаться в процесс. И у них полные залы. В Токио десяток первоклассных концертных залов. – Но, кажется, и в Петербурге их немало?– Мало. У нас только два достойных по акустике зала – Мариинский и филармонический.– Капелла, что же, после ремонта не хороша?– Для симфонической программы этот зал не очень подходит. После ремонта зал вообще испортили. Потому что пол настелили не паркетный, а из досок, да еще покрыли краской – идет другое отражение звука. И стулья поставили не те. От стульев, как это ни удивительно, зависит качество акустики. В Ханты-Мансийске потрясающий зал построили. И купили кресла в зал специальные, акустические, заказали их в Италии. Это говорит о том, что там, в Ханты-Мансийске, общество озабочено тем, чтобы народ не одичал. – Ваши предстоящие гастроли чем-то отличаются от предыдущих, в чем их значимость?– Вы спрашивали, где лучше выступать? Конечно, в Германии, и это очень ответственно, потому что публика там наиболее взыскательная, там дети посещают церковные хоры. Это страна многих выдающихся композиторов мирового уровня, там существует традиция посещать концерты классической музыки семьями. В Германии выступают самые выдающиеся оркестры мира. И потому мы ездим туда не чаще чем раз в два года. С нами будут работать на гастролях Денис Мацуев и скрипачка из Германии Юлия Фишер. А в Париже будет солировать выдающийся российский скрипач Сергей Крылов, сегодня живущий в Италии. Особенностью концертов в столице Франции станет то, что Сергей не только исполнит сольные партии в скрипичных концертах Сергея Прокофьева и Петра Чайковского, но и выступит в качестве концертмейстера первых скрипок оркестра в «Шехеразаде» Римского-Корсакова, где исполнит знаменитое скрипичное соло. Повторит то, что когда-то делал знаменитый Давид Ойстрах. В этом новизна исполнения. Исполним «Весну священную» Стравинского… Выступать будем в знаменитом «Театре Елисейских полей», где также пройдет три концерта, что для Парижа редчайший случай. – Ваши личные музыкальные предпочтения? Какую музыку вы любите слушать на досуге?– Я люблю джаз, обожаю! Но тот, который звучит сейчас, к искусству отношения не имеет. Джазовые певцы имеют успех в зависимости от того, где они одеты и где раздеты, какие позы принимают. И потом, важно иметь дело с тем, кто первым изобрел какой-то жанр, стиль. Вот Майкл Джексон потрясающе гениален, он в своем жанре был первопроходцем, и его никто не превзошел. Все, что вторично, то мерзко. У нас в джазе все вторично. А Луи Армстронг, Элла Фитцжеральд – гениально. Когда наши начинают выделывать какие-то па – это отвратительно. Поэтому в джазовые клубы я предпочитаю ходить в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе. Люблю оперетты, но теперь их вообще слушать негде, их вытеснили мюзиклы, которые я, впрочем, тоже люблю. Американцы хорошо освоили их. – Вы так восторженно говорите об американской культуре – любите эту страну?– Нет, Америку я не люблю. Даже не очень знаю за что. Я люблю Италию. Это веселая страна. Когда ты ходишь там, то сомневаешься в правоте Дарвина. А ходишь по Америке и думаешь: точно, Дарвин прав.– 8 декабря вы будете присутствовать в Стокгольме на вручении Нобелевских премий. Такое событие впервые в вашей жизни?– Да, в первый раз. Я от многих предложений в мире отказываюсь, но пренебречь этим значимым событием не мог. Буду дирижировать Стокгольмским филармоническим оркестром. Прозвучит музыка Шостаковича, Равеля, Прокофьева.– Вот говорят, музыка не имеет национальности, она соединяет народы. Как вы считаете, может выиграть человечество от объединения национальностей?– Я за взаимопроникновение и соединение разных культур. Но, с другой стороны, я против глобализации. Когда снивелируются все народы и культуры, станет грустно жить. Если весь мир носит джинсы – это хорошо, удобно, но ведь скучно! Вот я в Японии бываю, и там у меня глаз радуется – есть самобытность в одежде. Но опять же молодые люди напоминают американцев. Массовая культура – она расплывается, как грипп свиной. Бороться с этим трудно.