«Зло – это самое интересное»

Известная американская писательница и историк балета Элизабет Кендалл посетила Петербург благодаря гранту Фонда имени Д.С. Лихачева, чтобы собрать материалы для нового романа «Лидочка: утраченная муза» о жизни русско-американского хореографа Джорджа Баланчина и его первой партнерши Лидии Ивановой.–Вы знаете, что самое интересное для исследователя – это зло! – ошарашила корреспондента «НВ» Элизабет Кендалл – автор книг «Автобиография шкафа» (роман-рассказ от имени шкафа-женщины), «Сбежавшая невеста» о голливудских комедиях 1930-х и других. Дело в том, что нынче Элизабет страстно увлечена разгадкой таинственной гибели в 1924 году юной блистательной балерины Лидии Ивановой, некогда примы Мариинского театра и первой партнерши на сцене выдающегося русско-американского балетмейстера Джорджа Баланчина. – Элизабет, ваша давняя мечта написать книгу о Баланчине связана с какими-то личными мотивами? Он как-то повлиял на вашу жизнь? – Благодаря Баланчину я стала балетоведом, хотя поначалу хотела писать только об авангардном танце. Я попала в мир Баланчина случайно через New York State Theatre, где работала его труппа New York City Ballet, это было в 1970-х, кстати, она и сейчас там работает. А тогда вокруг этого театра сложился круг американской интеллигенции, если так можно выразиться. Это писатели, редакторы, кинорежиссеры, которые почти каждый вечер собирались у Баланчина, и там всегда происходило что-то очень живое. И хотя Баланчин русский, родился в Петербурге, он основал наш стиль – так называемый белый или бессюжетный балет – и изобрел новую технику, новую поэтику и вообще поднял на высоту искусство балета в Америке. И это он заразил меня любовью к балету. Я почти каждый вечер пропадала в театре и смотрела весь его репертуар. Тогда в моей жизни был трудный период, я находилась на распутье. И видеть каждый вечер его спектакли было радостью, они завораживали меня. В его балетах само присутствие женщины и мужчины на сцене уже было сюжетом. И везде – от мрачноватой «Серенады» до ликующей «Симфонии до-мажор» – балерина и танцовщик вели чарующие диалоги, и всегда это был танец любви и потерь. В течение полувека он ставил такие танцы для балерин, что буквально дарил им бессмертие. Я уже написала четыре книги, пора отдать дань и Баланчину. – Но что нового вы хотите поведать о нем, ведь столько всего уже написано?– Это правда. Но наши биографии о Баланчине состоят только из анекдотов и историй, которые он сам о себе рассказывал. А мне хотелось бы глубже заглянуть в его жизнь, рассказать читателям о его детстве, отце и матери, о том, какие ценности были в семье, что они пережили во время войны. Об этом он рассказал мне сам. Меня, как молодого балетоведа, пригласили консультантом в Фонд Форда, где была разработана программа помощи искусству, и в мою задачу входило написать буклет о том, как фонд помог искусству балета, которое тогда развивалось стремительно. Мне нужно было сделать ряд интервью, в том числе и с Баланчиным. Он оказался самым интересным рассказчиком. Когда мы встретились, он улыбнулся мне, а я тогда была молодая, симпатичная, и сказал, что, наверное, то, что нам надо сделать по работе, очень скучно. Я честно призналась: «О да!» «Ну, тогда давайте сделаем это быстро. А потом мы будем разговаривать», – неожиданно предложил он и рассказал мне историю своей жизни во время войны. Тогда нечего было есть, приходилось подторговывать. Он не гнушался никакой работы. «Я шил попоны для лошадей на маленьком заводике. Зарплату мы получали едой. А еще я играл на фортепьяно в кинотеатрах», – признавался Баланчин. Кстати, таперство его кормило еще в России во время революции, когда временно закрыли школу, где он учился. Ну а в Америке приходилось подрабатывать регулярно и после войны тоже. Он часто обслуживал различные шоу и мюзиклы, работал в Голливуде и даже в цирке. Об этом есть замечательный анекдот. Баланчин заказал Стравинскому польку. «А для кого полька?» – спросил композитор. «Для слонихи», – ответил балетмейстер. Уточнив, молодая «балерина» или старая, композитор написал польку с посвящением: «Для молодой балерины слонихи»…– Известно, что Джордж Баланчин – это псевдоним. Настоящее его имя Георгий Баланчивадзе. Эта семья обогатила своими талантами не только русскую, американскую, но и грузинскую культуры…– О да! Кстати, он адаптировал свое имя на западный манер по совету Дягилева, у которого после эмиграции 5 лет работал танцовщиком, а после травмы колена и хореографом. (Там он поставил девять крупных балетов.) Так вот, его отец Мелитон Баланчивадзе, будучи родом из захолустной грузинской деревеньки Баноджа, близ Кутаиси, стал классиком грузинской музыки, основоположником грузинской композиторской школы и дал миру двух гениальных сыновей. Ведь еще и младший брат Джорджа Баланчина – Андрей Баланчивадзе – стал великим композитором Грузии, народным артистом СССР. К счастью, я успела познакомиться с ним в 1988 году в Грузии, куда приехала в качестве журналиста вместе с балетной труппой чернокожих американских танцовщиков. Андрей Баланчивадзе, как и его брат, обладал великолепным чувством юмора. Да они и внешне были похожи, особенно в профиль, только Георгий был худощав, а Андрей плотноват. Он вспоминал, как Георгий приехал в Грузию в 1962 году. И братья увиделись после революции впервые. Конечно, встреча была со слезами… – Однако главной героиней вашей будущей книги вы сделали балерину Лидию Иванову. Почему?– Видите ли, мне хотелось написать историю, интересную не только специалистам, но и массовому читателю. И я ломала голову, как это сделать, пока не наткнулась в его биографии на чрезвычайно интересную подробность. Его одноклассница, подруга детства и первая партнерша на сцене Лидия Иванова утонула, причем незадолго до их отъезда с Баланчиным на гастроли в Германию. По одной из версий, это было убийство. Возможно, она слишком много знала, и ЧК не хотела ее выпускать. И тут я поняла, что эта интрига и будет держать мою книгу! А потом я узнала, что Лидия Иванова была самой талантливой балериной своего поколения. И хотя протанцевала в Мариинском театре всего три сезона, приобрела огромную популярность. Возможно, если бы она не поехала с чекистами кататься на лодке в эту злополучную ночь, совсем иначе сложилась бы ее судьба, она могла остаться с Баланчиным и другими советскими танцовщиками в Европе и, возможно, приобрела бы мировую славу. Но она рано погибла и исчезла из истории. И тогда я решила описать в одной книге их биографии. Тем более что они были друзьями с детства и первыми партнерами на сцене. В книге будут рассказаны истории семей, которые отправили своих детей в Императорское балетное училище, и им были уготованы такие разные судьбы: одна погибла молодой, другой стал знаменитым американским балетмейстером. – Но что это было – убийство или несчастный случай? – Как писатель, конечно, я хочу, чтобы это было убийство. Кстати, многие ее ровесники были уверены в этом. Она рано сформировалась как женщина, у нее была прекрасная фигура. И конечно, были поклонники, в том числе и чекисты, которые приглашали ее на разные закрытые вечера. Друзья говорили: не ходи, они страшные люди. Но она не слушала. Говорят, с одним из них у нее был роман. Он оказывал влияние на решения руководства о том, какие роли каким артистам играть в театре. Она зависела от него. Я думаю, что катастрофа была подстроена. Ведь погибла только она. А в лодке вместе с ней были еще несколько человек. Я хочу докопаться до истины. Не знаю, удастся ли мне это. Я работаю над этой книгой уже три года. Но в ваших музеях и архивах я нашла много нового материала.  – Как в России и как в Америке отнеслись к вашим архивным поискам и вашей идее докопаться до истины в этой детективной истории? И чем общение с русскими отличается от общения с американцами? – Здесь люди почти такие же, как в Нью-Йорке, общительные, спонтанные, страстные, у них на все есть свое мнение. В Америке многие говорили мне: «Боже мой, ты сумасшедшая! Тебе интересна эта далекая страна Россия, какой-то Баланчин, какая-то давно умершая балерина…» А с русскими общаться – удовольствие. Правда, некоторые отнеслись к моим поискам насторожено, решив, что у меня есть какая-то корыстная цель. Например, родственники Лидии, живущие в Петербурге, отказались говорить со мной, потому что я иностранка. Одна из ее родственниц сказала: «А как вы можете поставить рядом трагедию и американский успех?» Но мне отрадно, что большинство рады были мне помочь. Хотя, конечно, в ваши архивы попасть непросто. Я была в архиве Министерства внутренних дел, сидела в очереди 75-й. Молодая сотрудница предложила оставить письменный запрос и попросила мой адрес, сказала, что со мной свяжутся. И вот я жду. Но зато у меня получился дивный разговор с директором Исторического архива Петербурга. Он читал мне стихи Есенина, Маяковского. И я еще раз убедилась, насколько петербуржцы страстно обожают литературу, нигде я такого не встречала. Культура так важна для вас.