«Путь в искусстве начал с Деда Мороза»

Один из самых известных петербуржцев, он еще и один из самых открытых, доброжелательных знаменитых артистов. Его жизнь как на ладони, и все же в канун юбилея народный артист России сумел удивить своих поклонников. Вместо пышного помпезного празднования Михаил Сергеевич решил показать в родном Театре имени Ленсовета камерный премьерный спектакль «Смешанные чувства».– Михаил Сергеевич, буквально несколько слов о спектакле.– После того, как 13 лет назад Олег Леваков поставил спектакль «Интимная жизнь», новых театральных премьер у меня не было. Да и зачем? «Интимка» (спектакль «Интимная жизнь». – Прим. ред.), которая начиналась на малой сцене, разрослась в антрепризный проект, с которым мы объехали весь мир. Всего сыграно больше 500 спектаклей. Но накануне юбилея тот же Олег Леваков принес нам с Ларисой пьесу «Смешанные чувства» и убедил меня, что, во-первых, мы должны все-таки сыграть вдвоем, а во-вторых, новый спектакль станет хорошей заменой пышному юбилею. И я, как говорится, сломался. Пьеса Ричарда Баэра о двух одиноких стариках. Спектакль по-владимировски (имеется в виду учитель Боярского выдающийся режиссер И.П. Владимиров. – Прим. ред.) консервативен. Мне приятно, что в нем много музыки, я пою, мы с Ларисой танцуем рок-н-ролл. Пока мы будем играть его на сцене Театра Ленсовета, потом, наверное, сделаем гастрольный вариант.– Ваш брак с Ларисой Луппиан необычайно долгий и успешный. – С Ларой мы прожили больше 30 лет. И этим, конечно, можно гордиться. Найдется немало мужиков, что похвастают: «У меня были сотни баб!» Но мало таких, что воскликнут: «А у меня женщина, с которой я прожил 50 лет!» Есть девочки, которые прекрасно проведут с тобой ночь, день, неделю, месяц. Но это тает, как снежок летом. А есть вещи, что не тают, а сохраняют твердость и, как бриллиант, с каждым годом блестят все ярче…– Вокруг вас всегда было столько женщин! Неужели верите в дружбу между мужчиной и женщиной?– Верю мало, а вот партнерские отношения, когда делаем общее дело, – почему нет? У меня, например, такие отношения сложились с Соней Ротару. По сценарию мы с Соней не любовники, а коллеги, поем песни… Андрея Макаревича (речь о фильме «Душа». – Прим. ред.). Сначала на роль певицы пробовалась Алла Пугачева, но потом режиссер картины Александр Стефанович, тогдашний муж Аллы, с ней разругался в пух и прах… Картина уже была запущена в производство, и, к счастью, в лице Ротару нашлась достойная замена. Мы отлично сработались и подружились – в кадре и за кадром. – Интересно, согласны вы со Львом Толстым, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастливы – каждая по-своему?– У Льва Николаевича было много детей, ему, конечно, видней, но он женщин презирал напрочь. У меня все спокойней. Я вообще считаю, что в семье не может быть несчастья. Все могут быть счастливы по-разному, но несчастливы в семье быть не могут. Что ни говорите, а семья – это то счастье, к которому должны стремиться и мужчина, и женщина.– На этом пути всякое бывает. Вот ведь и ваш отец обрел семейное счастье только во втором браке…– Война, фронт, эвакуация… Что-то там у них случилось, меня в детали родители особенно не посвещали, но важно то, что после развода две вновь образовавшиеся семьи не просто мирно ладили, а были очень дружны, часто встречались, хотя жили в разных городах. Такие теплые отношения сохранились и среди детей, внуков. Отец нашел свое счастье в Ленинграде с моей мамой, а Эльга – с дядей Жаном в Риге. Мой старший брат Александр подолгу жил у нас, когда поступил в театральный институт, а я с удовольствием приезжал в Ригу к своим родным – тете Эльге и дяде Жану. Мои родители были счастливы даже тогда, когда мы жили на Гончарной улице в коммуналке, впятером в шестиметровой комнате, с крысами, с холодной водой, при отсутствии стола и стульев. В актерской семье никогда не было средств, чего я, честно говоря, стеснялся. Сейчас-то понимаю, что это глупо. Счастье выбирает жилище не по обстановке. Люди в неустроенных, маленьких комнатках после войны были в сто раз счастливей, чем многие нынче в хоромах, с суперзамками, бронированными дверями, где страшно, боязно. Там, где боятся, как бы гости не натоптали, не разбили, да и вообще – что не те гости пришли, счастье не живет. Вот однажды я пришел в гости к Юрию Владимировичу Никулину, и меня словно током шарахнуло: стало стыдно – я у себя недавно евроремонт отгрохал, а у Никулина ничего подобного не было. А ведь этого человека боготворила вся страна! Успокаиваю себя тем, что моя квартира – прежде всего для детей: это их дом, их крепость. Да и не такой уж сногсшибательный ремонт у меня по сравнению с иностранцами и новыми русскими, что живут по соседству на Мойке.– Про вашего отца и вашего дядюшку – народных артистов России Боярских Михаила и Николая написано много. А вот про вашу маму говорят редко…– Моя мама Екатерина Михайловна Мелентьева работала в театре, снималась в кино, но, родив сына, всю себя посвятила мне. Так продолжалось до моего совершеннолетия, а потом она стала телережиссером. Помню, на съемки «Д’Артаньяна» маму пригласил режиссер Юрий Юнгвальд-Хилькевич, и она с радостью приехала во Львов. Чтобы оправдать проезд и гостиницу, маму даже сняли в эпизодике: в фильме есть момент, где она тестом бьет гвардейцу по роже. Кстати, меня вначале звали на роль Рошфора, Атоса, но только когда предложили сыграть Д’Артаньяна, мудрая мама сказала: «Вот теперь поезжай!»– Ваша дочь Лиза выросла в достойную продолжательницу актерской династии.– Лизу недавно опять назвали «актрисой года». Приятно, хотя и волнительно – ей недавно исполнилось всего 24. Впереди еще столько событий, а вокруг все больше завистников, недоброжелателей. Но у Лизы такой стержень, такой характер, что к ней никакая желтизна, грязь не прилипает.– А Лариса сейчас много играет?– Она очень востребована в Театре имени Ленсовета. А сейчас еще «вляпалась» в сериал. Ее попросили отсняться один-два дня, а она снимается уже два месяца, и я с ужасом вижу, что каждый вечер у нее все больше и больше страниц текста. Они пишут сценарий сегодня, а сниматься надо завтра, и это бесконечный процесс. Жена уже перестала со мной говорить, только учит и учит текст, а в семь утра уходит на съемку. – Вы довольны фильмом «Тарас Бульба»? Он много призов взял, собрал 20 миллионов долларов в прокате…– Про призы и сборы ничего не знаю, это не актерское дело, но я получил большое удовольствие. Володя Бортко обожает со мной работать. Сначала он мне предложил роль француза. Я Гоголя знаю наизусть: нет там такого! А режиссер говорит: «Ты – француз, будешь стрелять по запорожцам из пушки!» Я ему ответил: «Пошел ты подальше, не буду я у тебя сниматься!» – «Как не будешь?!» – «Против своих не пойду». – «Говори тогда, чего ты хочешь?» – «Хочу запорожца сыграть!» – «Ну, иди, гримируйся!» Я загримировался, Бортко пришел в восторг. И я… Важно, что буду среди казачества, среди запорожцев, среди мужиков, которые мне дороги и любимы. А какие были съемки: огромная массовка, лошади, была возможность поскакать, посражаться, умереть за родину. Больше ничего и не надо! О фильме ходят разные мнения (причем их высказывали даже до того, как фильм вышел в прокат), я видел только полный метр, а ведь еще будет и телевизионный. Но в любом случае Гоголь у Бортко живой, полемичный, отсюда и споры.

– У вас в кабинете на стене фотография, где вы сняты вместе с Владимиром Путиным и Светланой Дружининой на каком-то награждении…– В Кремле, на награждении орденами и медалями, завязался наш разговор с Владимиром Путиным и кинорежиссером Светланой Дружининой. Помню, мы говорили про «Гардемаринов», про необходимость снимать больше хороших исторических картин, столь нужных молодежи. А я не мог не вспомнить про то, как в 1978 году, направляясь на съемки фильма «Сватовство гусара» Дружининой, попал в жуткую автокатастрофу – с гипсом, переломами, реанимацией. Света сразу примчалась на место аварии, с присущей ей энергией руководила действиями врачей «Скорой помощи», а потом пришла к директору картины: «Без Боярского снимать не буду!» – и дождалась-таки моего выздоровления!

– А говорили, когда вы попали в аварию, первым к вам пришел Александр Абдулов…– Я лежал не в гипсе, а на доске – у меня был перелом позвоночника. От радости, что я лежу живой, улыбаюсь, Саша схватил меня в охапку и обнял: «Мишуля, здорово!», а я взвыл от боли, искры из глаз посыпались. Он пришел с вином, цветами, как полагается… Такие светлые воспоминания остались о моем друге и коллеге Саше Абдулове. Какой был замечательный человек! Недаром говорят, что Господь забирает на небеса лучших. Таким лучшим был и Игорь Старыгин, наш любимый, отважный и благородный мушкетер, что ушел совсем недавно, в расцвете лет и сил.

– Если раньше Боярского было трудно представить без шляпы, то сейчас еще и без зенитовского шарфа. Как отнеслись к последним новостям из штаба любимой команды, к смене тренера?– Анатолию Давыдову огромное спасибо, он всегда будет при «Зените», он в тренерском штабе, его талант еще понадобится. Каждый театр болезненно переживает смену главного режиссера, и только по осени можно говорить что-то серьезно. Конечно, Спаллетти – мэтр, он наверняка привезет с собой итальянцев, наладит игру. Футбол – это уже бизнес. Рассуждать на тему петербургского патриотизма становится все наивней. Но я по-прежнему люблю свою команду за ее почерк, и мне бы не хотелось, чтобы на «Петровский» выходила еще одна «Рома», чтобы исчез творческий питерский азарт. Обидно наблюдать, как таланты слишком быстро превращаются в расчетливых профессионалов. А для некоторых наших парней расчет важней спортивного азарта. Может быть, я ошибаюсь. Очень сложно футболисту рассуждать про актера, и наоборот. Но, увы, пока далековато мы от европейского футбола. Наши игроки получают сумасшедшие деньги, но нужно кроме денег иметь еще кое-что за душой. Вот Пол Маккартни – миллиардер, давно мог бы отдыхать. Но он пишет музыку, ездит на гастроли явно не из-за денег. А у наших футболистов после миллиона-двух в кармане крыша едет.– Поражение сборной России стало для вас сюрпризом?– Нет, конечно. Если футбол – национальная идея, то это перебор, если увлечение – нормально. Наша страна по-прежнему нефутбольная. А вот клуб «Зенит» – по-настоящему футбольный, и он мне дороже. Везение Хиддинка окончилось, теперь везет другим… Хиддинк уедет, а планы о преобразовании всего футбольного российского хозяйства останутся мечтами.– Как-то вы сказали с иронией, что любой артист с годами приближается к роли Деда Мороза… А вы своего Деда Мороза уже сыграли?– Я с него начал путь в искусстве. В первом классе на Новый год в представлении по мотивам «Мухи-Цокотухи» учительница назначила меня Дедом Морозом. Мой папа, известный артист, принес из театра красный костюм Деда Мороза, мама его подкоротила, мне налепили бородку, сделали грим, и стал я похож на… Деда-карлика. Однако мое чудесное новогоднее превращение произвело фурор в школе. Мало того что зрители ревели от восторга, так я, войдя в образ, в гриме и бороде, с посохом, потом еще долго носился по коридорам, вспотевший, весь заведенный, пугая своим видом ничего не понимающих школьников. За это получил нагоняй от учителя.– Как нынче отметите Новый год?– Надеюсь, без приключений, по старой доброй семейной традиции. Вечером сыграем с Ларой «Интимную жизнь» в ДК имени Горького, потом – домой, к праздничному столу, где соберутся Боярские разных поколений: моя двоюродная сестра Катя (она автор книги «Театральная династия Боярских»), Лиза, Сережа с женой и дочками. Шампанское – под звон курантов с самыми близкими людьми. И я возьму гитару и поспешу на работу, которой в новогоднюю ночь всегда немало.