«Рынок умнее любого чиновника»

«НВ» продолжает разговор в рамках спецпроекта «Что мы построили за 20 лет перестройки и реформ». Сегодня своими мыслями с читателями «НВ» делится бизнесмен и политик Константин Боровой.Главное достижение этого 20-летнего периода нашей истории, на мой взгляд, состоит в том, что мы создали все необходимые инструменты демократии и рыночной экономики. И в этом заключается мой оптимистический взгляд на происшедшее. Помню свое интервью 1993 года: я говорил, что появится множество бирж и банков, которые сами будут регулировать экономику, что государство будет иметь к этому косвенное отношение. Тогда это воспринимали в лучшем случае со смехом. Годом раньше же у меня в одной из газет была дискуссия с Юрием Лужковым. Мэр тогда говорил, мол, Боровой утверждает, что скоро не будет государственных магазинов, государство не будет регулировать цены на хлеб и основные продукты, но это же бред! А как же пенсионеры? Они ведь умрут! Но я продолжал объяснять, что рынок умнее любого чиновника, он сам все отрегулирует и в конечном итоге цены будут нормальными.

Государство должно давать деньги не производителям хлеба, а пенсионерам. Но это воспринималось как дикость. Были смешные дискуссии о том, что должно быть сначала: приватизация или либерализация цен. Помню, Руцкой выступал с рекомендациями сначала раздать собственность, а потом уже отпустить цены. Представляю, за какое место его бы повесили, если бы он собственность просто раздал… Даже сейчас, после того как государство фактически продавало собственность, уже возникают проблемы, а что было бы, если бы ее раздавали? Помню, как я пытался первый раз акционировать ОРТ, когда главой канала был Игорь Яковлев. Я в ту пору был его помощником и начал весь этот процесс, чтобы телеканал перестал быть государственным. Тогда Эдуард Сагалаев выступил: «Боровой просто хочет все украсть!» Но, несмотря на это непонимание со стороны некоторых, акционирование произошло. Хорошо помню, как в 1992 году мы ехали с моим водителем по Ленинскому проспекту. Тогда первые этажи зданий занимали в лучшем случае какие-то конторы. Я начал водителю рассказывать, что пройдет лет пять и все помещения первых этажей продадут, в них откроют магазины, фирмы, парикмахерские с отдельными входами. Он только снисходительно улыбался: «Ой, да ладно вам!» Мне тогда многие не верили, но я был уверен, что все так и произойдет, поскольку все это легко просчитывалось. Тот же малый бизнес в системе обслуживания, которой в СССР фактически не было, обязательно должен был возникнуть, поскольку то же самое происходило в той же Польше, Чехии, так что ничего оригинального в этом процессе не было. Когда мы строили Российскую товарно-сырьевую биржу, то просто взяли за основу Нью-Йоркскую фондовую. Ничего оригинального! Основные споры были лишь по поводу названия. Например, брокерские у нас конторы будут или маклерские? Исторически Россия ориентировалась на Германию, и в дореволюционной России биржи создавались по аналогии с немецкими. В Германии маклеры, а не брокеры. Но я сказал: «Нет, мы будем ориентироваться на самую передовую экономику, и поэтому у нас будут брокеры».

В политике было то же самое: понятно, как все устроено, кто на что влияет, что такое независимые структуры. Помню, в начале 1990-х между лидерами были антагонистические, едва не враждебные отношения. Тогда я начал вносить элемент сотрудничества, организовав совещания партий противоположных направлений, и началось некое сотрудничество, примирение в обществе. Правда, события 1993 года стали помехой этому процессу, но впоследствии все встало на свои места. Все это мы пережили, и, как результат, в стране появились банки, биржи, работающая экономика, замечательная конституция, СМИ, к которым государство, во всяком случае формально, не имеет отношения. Все необходимые инструменты есть. Другое дело, что эти инструменты можно использовать по-разному, например авторитарным способом, что происходило во многих странах. Те же лейбористы, приходя к власти, гаечки подкручивали, пытались регулировать бизнес, СМИ. Это – волновой процесс, присутствующий в любой стране с нормальной экономикой. Но отсутствие экономических свобод делает экономику неэффективной, и, как результат, государство начинает разоряться. Именно это и происходит в России. В 1998 году бюджет верстался исходя из цены на нефть в 22 доллара за баррель. В 2005 году это уже были 42 доллара. Сегодня бюджет строится исходя из цены в 58 долларов, но проблемы реально начинают возникать уже при 70 долларах. Через год-два года и при стоимости 75 долларов за баррель платить пенсии будет нечем, а рассчитывать на цену в 200 долларов наивно. То есть наша экономика неэффективна. В России высокая цена на нефть – единственный фактор, который позволяет существовать экономике, всей этой коррупционной, недемократической или имитирующей демократию системе. Мы в итоге пришли к тому, что все регулируется, повсюду проникли государственные щупальца. Этот процесс очень сильно снижает эффективность экономики.

Для меня стал переломным 1995 год, когда началась первая чеченская война. Тогда я стал более пессимистично смотреть на происходящее, поскольку в государстве возникла идея империи, концепция ее восстановления. Сначала ее выражал Шахрай, потом ею «заразился» Ельцин. Цель была неблагая – усиление центральной власти. Но в результате возникло противоречие: с одной стороны, стояло желание Кремля все сконцентрировать, с другой – естественное желание регионов быть автономными, развивать свою экономику и конкурировать между собой. А у власти возник страх потери Татарстана, Чечни, Дальнего Востока. В конечном итоге попытки усилить центральную власть при общей слабости этой власти привели к прямо противоположным результатам. В экономике в период ее формирования также были и кризисы, и неудачные глупые попытки влияния. Вспомните МММ – вместо того чтобы объяснять гражданам правила поведения, власть стала запрещать частные инвестиционные компании. Тогда пошел первый вал разорений. Дефолт 1998 года стал одним из ярчайших показателей слабости власти. Двумя годами ранее коммунисты, сидевшие в Госдуме, начали создавать бюджет, для выполнения которого не было никаких денег. Уступки коммунистам привели к тому, что государству пришлось пойти на огромные заимствования, и в определенный момент оно просто не смогло выполнять свои обязательства. Остановка в экономическом развитии стала следствием недоразвитости демократической системы. Что такое свободная экономика? Это – свободные ремесленники, предприниматели, создающие предприятия, в свою очередь и формирующие власть. Все это становится следствием политической демократии. Экономическая демократия поддерживает политическую, которая в свою очередь способствует развитию экономических свобод. У нас в 2000 году был остановлен процесс развития малого бизнеса, который в развитых странах составляет половину экономики и дает половину бюджета страны, и началась концентрация экономических инструментов в руках государства и контролируемых им структур. Процессы над Гусинским, Березовским, «ЮКОСом» стали сильным психологическим ударом и для бизнесменов. Но я упомянул лишь показательные процессы, а в регионах были свои маленькие «юкосы» и «гусинские». В итоге малые предприятия, на которые когда-то ориентировались, были поставлены в условия, когда конкурировать они уже не могли. Рынок создает конкуренция, а как только она исчезает, начинает исчезать бизнес, и его место занимают государственные и близкие к государству корпорации. Их эффективность очень низка, поскольку построены они по одной и той же схеме. Возникший повсеместно протекционизм, то есть поддержка чиновниками «своих» предприятий, тоже стал борьбой с рынком и его неотъемлемой частью – конкуренцией. В свое время я написал книгу о женщинах-предпринимателях. Представьте себе инициативную женщину, которая создала сеть аптек. Но в какой-то момент появляется конкурент в лице жены губернатора и ее сети аптек. Плата за аренду помещений у конкурентки намного ниже, чем у бизнес-леди, не имеющей мужа-губернатора. В итоге бизнес нашей героини исчезает. Чтобы предприятие стало в такой ситуации неконкурентоспособным, достаточно одного квартала, по прошествии которого предприятие не может заплатить налоги и становится банкротом. В 1992 году я решил начать очень красивый проект «Москва-сити», построить деловой центр столицы. Все, что мы тогда просили у Лужкова, – начать продавать землю, пусть даже по высоким ценам. Но от этой идеи я отказался, поскольку некоторые чиновники захотели контролировать этот проект до такой степени, чтобы быть совладельцами. И частной собственности на землю в Москве нет до сих пор. Есть одна структура, которая ее продает, но делает это так, что покупатель тоже не становится владельцем. В руках чиновников фактически появилась монополия, которая не позволяет развиваться бизнесу. Ведь одно дело, когда вы строите здание на своей земле, платите налоги и знаете, что никто никогда у вас вашу собственность не отнимет. А другое, когда вы строите на не принадлежащей вам земле. Ваше здание и бизнес в целом находятся в подвешенном состоянии. Захотят вам повысить аренду, сославшись на кризис, – и вы заплатите, сколь бы много у вас не требовали. Развиваясь как несырьевая экономика в 1990-е годы, Россия в итоге вернулась к сырьевой монополизированной форме, поскольку в созданных условиях выстраиваемые предприятия стали неэффективными и низкорентабельными. И причиной тому – коррупция, государственное управление, отсутствие конкуренции и стимулов развития. Когда вы создаете пять монополий, которые начинают диктовать, например, цены на бензин, вы должны быть готовы к тому, что они скоро потеряют интерес к производительности труда. Сегодня низкая производительность труда – одна из основных проблем российской экономики. Это в свою очередь ведет к падению эффективности.

Я бы не сказал, что наше государство не заинтересовано в развитой экономике. Просто перед ним стоит более важная для него задача – максимальная концентрация политической и экономической власти. Но эта цель противоречит принципам развития конкурентной экономики. Все это очень хорошо написано Егором Гайдаром в «Крахе империи». В конце 1980-х годов, когда начали появляться первые кооперативы, тоже были свои трудности, прежде всего идеологические. Проблем же с налоговиками не было, и все решалось много проще. Да, чуть ли не каждую неделю выступал председатель КГБ Крючков и говорил, мол, не волнуйтесь граждане, мы этих «теневиков» вот-вот прижмем. Психологическое давление было, но тогда все это было интересно, все в это играли. Посадят? Так и черт с ним! С 1991 года начался самый благоприятный для российского бизнеса период. Простой человек, у которого была идея, мог получить поддержку и воплотить ее в жизнь. Сегодня это невозможно по многим причинам: зарегулированность системы управления, безумная коррупция на всех этапах от создания предприятия до его функционирования, ну и, конечно, силовики, которые отслеживают, что где растет, чтобы тут же выросшее поставить под свой контроль. До 1995 года этим занимались бандиты, которые приходили и говорили: «Боровой, надо делиться!» Такая схема не способствует развитию бизнеса, но сама по себе она и особо не тормозит конкуренцию, если все в одинаковых условиях. Но если бандиты начинают создавать свои банки или силовики – собственные экономические инструменты, вот тогда все условия для нормального развития бизнеса исчезают, что мы и можем сейчас наблюдать. Спрашиваете, почему предприниматели, которые были могущественной силой, не отстаивают свои интересы и не пытаются изменить ситуацию? Сейчас либо ты встроен в систему, взаимодействуешь с государственными институтами любой формы, либо тебе никто не даст жизни. Пример тому – тысячи людей, которые прекратили заниматься бизнесом именно потому, что у них есть свой личный взгляд на происходящее. Продал жене мэра или губернатора свой завод – и либо на пенсию, либо за границу. Проданное же предприятие становится неэффективным, получает от администрации города или области госзаказ по завышенным ценам и более льготным условиям, нежели когда была конкуренция, и барыши пилятся между собой. И все время растет себестоимость, поскольку эффективность падает, поступлений все меньше, и когда себестоимость зашкаливает, начинается дотирование предприятия из бюджета, что в свою очередь ведет к регулированию цен. Последнее – признак совершенной деформации экономики. Сегодня назначенному из чиновников руководителю предприятия проще организовать протесты рабочих, которые хотят сохранить свои места, чем делать производство эффективным. По-хорошему многим подобным предприятиям нужна процедура банкротства, но надо понимать, что делать с рабочими, а это уже задача государства. Уже на освободившемся после банкротства неэффективного предприятия месте должно начать что-то расти, но никогда не начнет, если нет инициативы гражданского общества, нет смелого предпринимателя, который скажет «нет!» губернатору, играющему сегодня роль собаки на сене. «Голодообразующие» предприятия очень выгодны чиновникам, возглавляющим их при нынешнем развитии государственных и близких к ним корпораций. Что не так – протесты голодающих рабочих и тут же – бюджетные деньги. Халява, сэр! Так что неэффективность экономики чиновникам выгодна, поскольку нет рисков, а конкуренция не предполагается. Но в такой ситуации все менее эффективной становится сама власть. Опомнятся же они лишь тогда, когда рабочие станут выходить на улицы не потому, что руководитель предприятия дал отмашку, желая выбить деньги из Москвы, а для того, чтобы этого руководителя снять.

Константин Натанович Боровой родился в Москве 30 июня 1948 года. В 1970 году окончил факультет вычислительной техники Московского института инженеров транспорта, в 1974 году – мехмат МГУ им. Ломоносова. В 1983 году защитил кандидатскую диссертацию. До 1989 года работал в научно-исследовательских институтах и преподавал в вузах. С 1989 по 1993 год как эксперт и менеджер участвовал в создании новых предприятий для современной экономики: бирж, банков, инвестиционных компаний, телекомпании, информационного агентства и других предприятий. В 1990–1992 годах являлся президентом Российской товарно-сырьевой биржи. Стимулировал создание более двух миллионов рабочих мест, при этом личных и частных предприятий не создавал. В 1991 году участвовал в противостоянии ГКЧП. В 1992 году создал Партию экономической свободы. В 1994 году оставил предпринимательскую деятельность и занялся политикой. В 1995 году был избран депутатом Государственной думы второго созыва. В парламенте выступал за сотрудничество России с Западом, против изоляции России и противостояния с мировым сообществом, за снижение налогов, против коррупции, отмывания и вывоза капитала и нецивилизованного лоббизма. В последние годы занимается преимущественно бизнесом и консультированием, написал несколько книг. Живет и работает в Москве.