«Изучать китайский скоро станет необходимо»

В пригороде Парижа Кремлин-Бисетр прошли Дни русской книги. Общество уральских писателей было разбавлено появлением скандально известного Владимира Сорокина – автора нашумевших книг «Голубое сало», «День опричника» и «Сахарный Кремль». Впрочем, французам мастер литературного эпатажа из России пока не очень известен. В Кремлин-Бисетре не было ни толп поклонников его творчества, ни вспышек фотокамер. Его книги были представлены на стенде «Глоб» – главного магазина русской литературы во Франции – вместе с другими произведениями современной русской литературы. Во время презентации Владимир СОРОКИН дал эксклюзивное интервью «НВ».– В вашей «Ледяной трилогии» представлено «кошмарное» человечество. Тоталитарный XX век был выбран для действия романа специально?– «Путь Бро» – это часть «Ледяной трилогии», или моего варианта истории XX века, рассказанной не совсем людьми. Это – взгляд послечеловеческий или сверхчеловеческий. Это взгляд специфической секты, которая идет к утопической мечте своим особым путем, кровавым и сложным. XX век – лучший век для этой секты, потому что в нем жили как «красные», так и «коричневые», и их движения совпали в стремлении достичь утопии. Жанр сайнс-фикшн дает возможность многие реальные события XX века увидеть в профиль или даже с затылка. Я вообще это очень люблю – смотреть на Россию либо из прошлого, либо из будущего. Современная Россия не помещается в язык сурового реализма, нужны другие методы, чтобы ее описать. Моя книга дает одну из возможностей для описания реалий XX века. – А вот говорят, что сталинизм и нацизм – это две стороны одной медали.– Они очень похожи по своим результатам. Это миллионы убитых и искалеченных судеб и семей, но формально это разные режимы. Известно, что, когда Гитлер пришел к власти, Сталин ему симпатизировал, называя его «социалистом». Сталин не понимал, однако, почему Гитлер так фанатично воплощал в жизнь теорию «крови и почвы». В свою очередь, Гитлер не мог взять в толк, для чего Сталин столь фанатично уничтожал свои элиты. В этом смысле эти два «гения злодейства» были разными. Но возглавляли они два монструозных государства, для которых люди были глиной и бетоном в основании их власти. – В романе «День опричника» вы, можно сказать, предсказываете будущее России. Вы действительно его таким видите?– «День опричника» – это метафора современной России. Я попытался выстроить модель. Многие чиновники считают, что у России есть все для выживания, а Запад только развращал всегда нашу страну с целью получить от нее как можно больше ресурсов. То есть такой вариант изоляционизма. Я думаю, что мы недалеки от строительства Великой русской стены. Говорят, что история может повторяться только в виде фарса. Россия же это опровергает. У нас может повторяться история. Мне было интересно, как это отражается на уровне языка и социума. Один историк мне сказал четыре года назад, что эта книга как заговор, произносимый для того, чтобы описанные в ней события не произошли в действительности. Но вот прошло время, и все развивается как я описал. Меня это очень огорчает как гражданина России, но радует как писателя. – Вы правда думаете, что нас скоро будут контролировать китайцы?– Это вполне возможно уже лет через десять. Я не вижу в этом ничего страшного: у русских и китайцев получаются красивые дети, особенно у китайцев с обескровленными сибирскими женщинами. Это сейчас модно изучать китайский язык – а через двадцать лет это будет уже необходимо.– Вы сами являетесь автором скандалов и провокаций вокруг вашего имени или это получается независимо от вас?– Я не скандалист по природе. Скандалист – это эксгибиционист. Я не эксгибиционист, а скорее вуайерист. Я пишу тексты, которые достигают нервной системы людей по-разному. Люди читают по-разному. Однажды в Москве я увидел «Лолиту» Владимира Набокова на сиденье рядом с водителем такси. Спросил у него: «Ну и о чем книжка?» Он мне ответил: «Это забавный роман о том, как один профессор оприходовал малолетку». Ну что ж, это его право – вот так прочитать роман. Главное, что русские люди много читают, и Россия до сих пор литературоцентристская страна.– Кто из современных русских писателей для вас наиболее интересен?– Мне кажется, есть что сказать, например, таким писателям, как Михаил Елизаров или Захар Прилепин. Хороший писатель для меня – это тот, кто умеет создавать свои миры, имеет свой оригинальный взгляд на мир. Но это, увы, довольно редкий случай. В России, как и во Франции, не так много литературных звезд.– А французские писатели привлекают ваше внимание?– Я мало знаком с современными французскими авторами. Конечно, я прочитал Мишеля Уэльбека и Фредерика Бегбедера, но не могу сказать, что это меня потрясло. Может быть, потому, что я не могу читать французскую литературу в оригинале, мне нужно ждать переводов на русский язык…– Как думаете, если бы вы жили на Западе, у вас был бы более острый взгляд на российскую действительность?– Многие великие русские романы были написаны за границей. «Мертвые души», например. Я тоже некоторые свои книги писал за границей. «Путь Бро» написан в Германии – в Ганновере и Кельне. Нахождение вне своей страны мне лично не мешает писать. Но у меня не было постоянного опыта жизни за границей, я здесь всегда гость, у меня нет ни недвижимости, ни семьи на Западе. Поэтому я не знаю, писал бы я по-другому, если бы постоянно жил за границей.– Вы свободно используете разные стили для написания своих романов. Как вам это удается?– Язык – это живая вода, которая течет сама по себе, заполняя свободные пространства. Русский язык очень изменился за последние двадцать лет. Я люблю подслушивать, как люди говорят между собой в публичных местах, и испытываю острое удовольствие от этого. Надо знать не язык, а языки. Сменить стилистику языка – это как сменить свое собственное тело. И в каждой книге я пытаюсь попробовать что-то новое, удивить самого себя новой книгой. Есть много писателей, которые всю жизнь пишут один и тот же роман. Я же хочу всегда начинать «с чистого листа». Для меня важно не «что», а «как»! Важно, добавляет ли писатель интонацию к уже сказанному, важно, какие литературные конструкции он при этом создает. Чтобы говорить на разных языках своих героев, я пытаюсь с ними отождествиться. Без отождествления с героем сколько умных книг ни читай – ничего не поможет.