Физик на всю жизнь

Вчера великому российскому ученому Жоресу Алферову исполнилось 80 лет.В далеком 1973 году режиссер Владимир Гранин снял 10-минутную короткометражку о тогда еще молодом ученом Жоресе Алферове. Называлась картина просто – «Физик». Жорес Иванович сидит за большим письменным столом. Камера украдкой заглядывает в лежащий перед ним листок, на котором начертано что-то очень сложное и явно «физическое». Сколько раз с тех пор Алферов появлялся на экранах, не сосчитать. Сознание того, что рядом живет признанный гений, не дает современникам покоя. Оттого и мучают его постоянными расспросами о религиозных убеждениях, о политике. Да, атеист, да коммунист. Но главное – физик. Всю свою жизнь Жорес Иванович посвятил науке. В свои 80 лет он работает на полную катушку и подыскивает себе достойную смену. Вот и сегодня, отказавшись от многодневного празднования своего юбилея, в рамках проходящего в Петербурге симпозиума он просто вручит дипломы стипендиатам своего фонда. Возможно, среди них будет и тот, кто продолжит его дело.Ну а вчера с юбиляром встретился президент России. Дмитрий Медведев наградил ученого орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.– Чтобы вы были полноценным, полным кавалером этого ордена, – уточнил глава государства. И отметил: – Вы действительно один из тех людей, с которыми ассоциируются научные достижения нашего государства. Вы и сейчас находитесь на острие работы.В ответ нобелевский лауреат, вице-президент РАН заявил о том, что «сегодня перед нашей страной нет более важной задачи, чем возрождение промышленности высоких технологий».Поздравительную телеграмму юбиляру направил и премьер-министр Владимир Путин. «Ученый с мировым именем, вы внесли значимый вклад в развитие современной науки, – говорится в телеграмме. – Искреннего уважения заслуживает и ваша активная жизненная, гражданская позиция».

Накануне юбилея в издательстве Санкт-Петербургского Политехнического университета вышла книга «Калитка имени Алферова. 80 историй от нобелевского лауреата, рассказанных Аркадию Соснову». Это издание – результат сотрудничества выдающегося ученого и талантливого журналиста, которому удалось в столь необычной форме поведать о примечательных эпизодах творческой биографии героя. Предлагаем вниманию читателей «НВ» «три восьмидесятых» части этой книги.

– В июне 1971 года в Ленинград приехал президент АН СССР академик Мстислав Келдыш. Мне передали, что на второй день его пребывания запланирован визит в Физико-технический институт, в том числе в мою лабораторию. Накануне я поехал в ЛЭТИ, накопились текущие дела на одной из кафедр. Вдруг звонит Лидия Ивановна, помощница директора Физтеха: «Жорес, у нас Келдыш, идет к вам в лабораторию». То есть что-то изменилось в его расписании, о чем меня в институте не предупредили. Как, почему, рассуждать было некогда, я прыгнул в свой 412-й «Москвич» и со скоростью 100–120 км/час помчался из ЛЭТИ в Физтех. План города представляете? На повороте с Новороссийской улицы на Институтский проспект меня обгоняет такси, из него выскакивает разъяренный капитан ГАИ: «Ваши права!» Видимо, зафрахтовал машину с шашечками, чтобы задержать злостного нарушителя. Я ему объясняю, что, понимаете ли, меня ждет президент Академии наук СССР. Гаишник c издевкой: «Президент подождет», – и пробивает мне дырку в правах. Сделав это черное дело, он садится в свое такси и уезжает. Я прыгаю в свой «Москвич» и снова жму на газ. Приезжаю в институт, мчусь в лабораторию, залетаю в свой кабинет на пятом этаже… И только тут перевожу дыхание. Едва успеваю сесть за стол, входят Келдыш и сопровождающие лица – вице-президенты академики Миллионщиков, Овчинников, главный ученый секретарь Скрябин, другие члены президиума. Вся научная элита страны заполняет мой кабинетик. Последним появляется запыхавшийся директор Физтеха Владимир Максимович Тучкевич – он отправил гостей на лифте, а сам бежал по лестнице. «Жорес, у вас три минуты», – говорит директор. Значит, так у них было в расписании. Ну ладно.Я вежливо поздоровался с президентом Академии наук. Учтиво спрашиваю: «Мстислав Всеволодович, как доехали до Ленинграда?» – «Хорошо». – «Как самочувствие?» – «Спасибо, в норме», – спокойно отвечает он. «Разрешите пожелать, чтобы и дальше все у вас было в порядке, глубокоуважаемый Мстислав Всеволодович!» – «Больше вы ничего не хотите сказать?» – «А что еще можно сказать за три минуты?» Он посмотрел на меня очень внимательно: «Жорес Иванович, у вас столько времени, сколько вы считаете нужным». Келдыш провел в нашей лаборатории два с половиной часа. Я ему продемонстрировал лазеры на гетероструктурах, солнечные батареи, подробно рассказал о работах. Он задал массу вопросов. Разумеется, я знал, что область его научных интересов – вовсе не физика полупроводников, а прикладная математика. Но благодаря необычайно широкому кругозору и высокому интеллекту он мог разобраться в «неродной» тематике. Нет, не в деталях – это невозможно. Но он умел ухватить суть, выявить самое важное. Качество необычайно ценное для научного руководителя высокого ранга, позволяющее на ранней стадии поддержать перспективные исследования.Понятно, что его программа в тот день полетела кувырком. Но он же сам на это пошел. Мы с ним тепло попрощались. Я раскланялся с его свитой. При этом Георгий Константинович Скрябин со значением сказал: «Жорес Иванович, далеко пойдете». Шутка ли, президент академии провел два с половиной часа в лаборатории у рядового доктора наук. Но я запомнил эту встречу на всю жизнь не только потому, что сам Келдыш уделил мне столько времени. Еще и потому, какие вопросы он задавал.

– В Физтехе была калитка имени Алферова. Подозреваю, что название свое она получила 7 октября 1955 года. В тот памятный день, понедельник, я выбежал из главного здания, чтобы получить химикаты на складе. Склад находился в физтеховском парке, за железной оградой. Я перепрыгнул через порог калитки, забыв о верхней перекладине, и врезался в нее головой, Упал, ненадолго отключился. Очнувшись, решил, что шишку я точно набил, и провел рукой по волосам. Смотрю – она вся в крови. Кое-как встал и поплелся в медпункт, в котором дежурила институтский врач Прасковья Мироновна Ильич. Едва успел сообщить ей о том, что со мной приключилось, как меня вырвало. Она немедленно вызвала «скорую», мол, у нашего сотрудника сотрясение мозга… серьезное, средней тяжести. Услышав это, я снова чуть не потерял сознание. В больнице имени Мечникова меня оперировала женщина-хирург, в прошлом военврач, майор медицинской службы. Накладывая швы, она говорила, что «в понедельник работы много, как на фронте. Столько в воскресенье пьяни бьется!». Мне повезло, что удар пришелся в то место, где две кости сходятся: сильное рассечение, но череп не пробит. Заштопав мою голову, она сказала старшей медсестре: «Молодой человек интеллигентный. Положите его в палату, где народу поменьше». Пока везли на каталке по коридору, услышал слова другой сестры: «Не на пол же его класть. Там все четыре места заняты». На что старшая возразила: «Ты не в курсе: ночью пациент с левой койки помер». То есть место для новенького освободилось как по заказу. У каждого в палате была своя житейская драма, она же история болезни. Напротив меня на растяжке лежал мастер Ленметростроя. Бедолага гулял с дочкой по Сосновскому лесопарку, показывал ей, как залезать на деревья, и упал спиной на корневища. Рядом маялся прораб-строитель, ему удружили подчиненные, уронившие с лесов на голову ящик. Третьим был рабочий из котельной, который вместо противовеса использовал висевшую на старом тросе крышку котла. Заменить трос все было недосуг, наконец он перетерся, крышка упала и перебила моему соседу кости на ступне. В этой теплой инвалидной компании ваш покорный слуга провел больше двух недель. Поначалу мне вообще не разрешали вставать. Потом появилось развлечение. В соседней палате обитала девчушка из-под Казани, которая, собирая желуди, упала с дуба и повредила позвоночник. Когда я поступил в больницу, она уже начала передвигаться и приходила играть со мной в шахматы. Ну и, конечно, сослуживцы навещали. Сын директора института Володя Тучкевич-младший, рано, как и его отец, облысевший, пугал, что теперь и я потеряю шевелюру. Я ему не поверил и правильно сделал. А когда уже выписался и пошли один за другим успехи в науке, коллеги утверждали, что это прямое следствие соударения с калиткой.

– Отношения между советскими и американскими физиками в годы холодной войны были прекрасными, мы не примешивали к ним политику. Проводили совместные семинары и конференции в СССР и в США, старались обмениваться новыми результатами, действовало соглашение о стажировках между Национальной академией наук США и АН СССР. Скажем, у нас в институте в течение 10 месяцев работал Дин Митчелл из Военно-морской лаборатории США, и мы хорошо узнали друг друга. В ноябре 1970 года перед стажировкой в Университете Иллинойса я провел несколько дней в Вашингтоне, где меня опекал Дин Митчелл. Обычно я завтракал в нашем посольстве. И в последний день советник по науке говорит мне: «Знаете, Жорес Иванович, мы все-таки наблюдаем… Все эти дни за вами не было никаких хвостов, слежки. А сегодня вас провожали. Что бы это значило?» Я пожал плечами, поскольку ничего не заметил. Но, может быть, они хотели убедиться, что я ушел, и покопаться в моих вещах? Решили, что я выйду через двор, незаметно для охраны, и попытаюсь проверить. А жил я в отеле «Мэйфлауэр» вблизи нашего посольства. Поднявшись к себе в номер, я обнаружил там некоего господина, который вынимал из стенки небольшой закамуфлированный магнитофончик. Увидев меня, он ужасно растерялся, слез со стула на пол, взял тряпку, обмакнул в ведро с водой и стал тереть стену. При этом в руке у него по-прежнему был магнитофон. Я сказал: «Да вы не волнуйтесь, занимайтесь своим делом, я просто забыл кое-что». Взял блокнот и ушел… Услышав мой рассказ, сотрудники посольства занервничали. Я их успокоил: никаких лишних разговоров не было. Затем я рассказал об этом Дину Митчеллу, приехавшему, чтобы отвезти меня в аэропорт. «Давай вспомним, – предложил я ему, – о чем ты говорил в моем номере. О том, как прекрасно было в Институте имени Иоффе, как хорошо в Ленинграде и в СССР и как скверно здесь в Вашингтоне и в твоей Военно-морской лаборатории!» Он слегка побледнел, потом рассмеялся… Вот вам эпизод холодной войны и реакция на него физиков двух сверхдержав. По-моему, нормальная.

Алан Хигер, лауреат Нобелевской премии по химии:– Нобелевский лауреат не только почетное звание, это некий статус, имея который у человека есть возможность быть услышанным. Его мнению доверяют и в самых высоких кругах, и обычные граждане. Долг ученого – просвещать население, а не вести исключительно затворнический образ жизни. У вас в стране этим занимается Жорес Алферов. И в этом его громадная заслуга. Почему это важно? Например, с появлением сотовых телефонов только и разговоров об их возможном вреде для организма человека; появляются шарлатаны, выдающие себя за ученых, и пугают простых людей байками. Недавно я видел молодую женщину, она переходила дорогу и говорила по сотовому телефону и даже не посмотрела, едут ли ей навстречу машины. В этом и заключается главная опасность телефонов. Как раз это и должны разъяснять ученые. Или другой пример. Ресурсы Земли иссякают. Для России это еще не так явно, как для других стран, которые уже ощутили кризис. И нам нужны альтернативные источники энергии. Большинство обычных людей воспринимают эти слова как некие страшилки от ученых. Они к ним если и прислушиваются, то думают, что проблема их не коснется, а настигнет планету через много поколений. Донести мысль, что это не так, под силу только ученым. Осенью я был приглашен Жоресом Ивановичем в Петербург. Это уже четвертая встреча нобелевских лауреатов, и это заслуга Жореса Алферова. Он проводит колоссальную работу по поддержанию и продвижению науки в своей стране. Александр Арапов, президент Ассоциации студентов-физиков и молодых ученых России:– Жорес Алферов – великий человек. А его вклад в науку огромен. Это скажет вам любой студент-физик, впрочем, как и обычный россиянин. Как говорят на молодежном сленге: «Респект Жоресу Ивановичу и уважуха». А если без шуток, то он совершил колоссальный прорыв в физике, который вывел науку на новый уровень. Ничего подобного сегодня, к сожалению, нет, несмотря на то что у нас есть среди молодых ученых потенциальные Алферовы. Сегодня государство пытается как-то поддержать науку и тех, кто в ней занят, но это отдельные инициативы, нет генеральной линии. И выходит, что у нас в стране к науке относятся несерьезно. У молодых ученых возникает проблема не только отсутствия денег, но и элементарного жилья. Жилищная неустроенность характерна почти для всей молодежи нашей страны. Но для ученого необходимо создать такие условия, при которых он бы не думал ни о чем, кроме науки. Тогда и будут открытия нобелевского уровня. Если бы мне довелось лично поздравлять Жореса Ивановича, то я пожелал бы ему крепкого здоровья и долгих лет жизни. Иван Иоголевич, преподаватель физики из Челябинска, победитель конкурса «Учитель года – 2005», ныне депутат челябинского Законодательного собрания:– Жорес Иванович работает над созданием полупроводниковых гетероструктур и быстрых опто- и микроэлектронных компонентов. Все, что мы имеем сегодня в области компьютерной техники, во многом определяется именно этим открытием. Оно применяется в информатике и во многом определило развитие современной компьютерной техники. Несмотря на то что оно сделано достаточно давно – в начале 70-х годов, Нобелевская премия была присуждена только в 2009 году, видимо, потому, что общество только сейчас осознало его значение. Своим ученикам я рассказываю об этом открытии в двух аспектах. Во-первых, я с удовольствием говорю, что лауреатами Нобелевской премии становятся наши соотечественники. Во-вторых, я объясняю: тот факт, что открытие было сделано за 30–40 лет до присуждения за него премии, отражает особенность работы ученого.Жорес Иванович является учредителем фонда, который поддерживает физико-математические школы Санкт-Петербурга. Мне эта позиция очень импонирует, поскольку ученый думает о молодежи, которая в будущем может прийти в науку.Я не в курсе материальных дивидендов от научных трудов Алферова, но если говорить о моральном аспекте, то очевидно, что любая страна гордится своими лауреатами. Государственная безопасность определяется в том числе и реализованным интеллектуальным потенциалом.

– Я атеист. Однако нравственные критерии и церковные заповеди совпадают. Религия и наука – совершенно разные вещи, но Церковь может активно участвовать в нравственном воспитании верующих людей. Я категорически против слияния любых государственных учреждений с религиозными. Но у нас еще и свобода совести. И если человек в силу воспитания в семье или по каким-либо другим причинам стал верующим – ну, как говорится, ради Бога.

– Погоня за западными моделями обучения разрушает нашу систему образования. Я все время был против ЕГЭ. Наши ребята талантливые, неординарные, образно мыслящие, и их знания банальным тестированием не измеришь. ЕГЭ – хороший экзамен при получении прав на вождение автомобиля. В автошколах он может быть основным методом проверки. Но не в университетах. Бумага никак не может заменить живой контакт абитуриента и педагога.

– В 1980-х годах уже прошлого века замечательный ученый-биофизик Михаил Волькенштейн обратился к президенту Академии наук Анатолию Александрову и попросил обратить внимание на активное развитие лженауки. Мол, слишком много появилось астрологов и экстрасенсов и с этим надо что-то делать. В ответ Александров сказал, что такое происходит во все смутные времена. И вспомнил, как еще в 1916 году его сестры увлекались спиритизмом и даже якобы вызывали духов Толстого и Чехова. Более того, беседовали с ними. Узнав об этом, отец Александрова ответил, что может поверить в их способность вызвать дух, но, чтобы такие великие писатели могли беседовать с такими дурами, он ни за что не поверит. Политика – Я беспартийный член фракции КПРФ в Государственной думе. По убеждениям, я коммунист. У нас в стране таких 20 миллионов. Даже больше. А убеждения эти очень простые: от каждого по способностям, каждому – по труду.

– Для меня было, есть и остается самой большой трагедией в жизни развал Советского Союза. Я считаю, что это вообще самая большая трагедия ХХ века. Она подорвала нашу экономику. Страну разделили на 15 кусков – независимых государств, недружелюбно настроенных друг к другу. Я не могу воспринимать моих друзей и знакомых из разных республик Союза как чужих людей. Для народа революция всегда трагедия. Появилось 2,5 миллиона эмигрантов, 2,5 миллиона русских людей, живущих за границей. Если бы подобное произошло с США, то они выбирались бы ничуть не лучше нас. Мы еще демонстрируем удивительную живучесть.

– У меня специфическое увлечение – история Великой Отечественной войны. Война была очень тяжелым временем, я был мальчишкой и, естественно, как все мальчишки, интересовался, болел всеми событиями на фронте. Для нашей семьи это было особенно, так же как и для десятков миллионов других семей. На фронте воевал мой старший брат Маркс. Он ушел на фронт в 17 лет, сразу после окончания школы в 1941 году, и воевал до 1944-го – в Сталинграде, на Курской дуге. Ему достались все самые трудные битвы ВОВ. Всю историю этой войны, все битвы, в которых он участвовал, я знаю по его рассказам. Это тяжелое хобби. Человеческий капитал– Менделеев говорил: нефть не топливо, топить можно ассигнациями. При росте цен на нефть скоро будет экономически выгоднее топить бумажными деньгами, чем нефтью. У нас сегодня сырьевая экономика. Но и нефть, и газ – это исчерпаемые ресурсы. Оттого для нас крайне важно делать ставку на человеческий капитал. Использовать его для развития науки и высоких технологий. Наука должна быть нужна, и не как украшение, не для того, чтобы говорить: «Мы научная держава». Она нужна для развития страны – интеллектуального и экономического. Рост экономики вообще невозможен без науки, но это мало кто понимает. На этом основано благополучие стран так называемого золотого миллиарда. Человеческий капитал должен стать главным для страны.