Ульяна Лопаткина: «К шедеврам прикасаюсь с осторожностью»

Прима-балерина Мариинского театра Ульяна Лопаткина – народная артистка России, лауреат Государственной премии России, обладательница многочисленных балетных наград. Звезда мирового балета, она выступает по всему свету. Недавно вернулась из Ванкувера, где выступала в рамках культурной программы Олимпиады. А через месяц уже на сцене Мариинского театра будет танцевать Анну Каренину в одноименной премьере на музыку Родиона Щедрина. Но до этого 29 марта Ульяна примет участие в гала-концерте IX Международного балетного фестиваля Dance Open, посвященном ее учителю – Константину Сергееву.– Ульяна Вячеславовна, вы сейчас заняты в огромном количестве проектов. Почему вы согласились принять участие в фестивале Dance Open, чем он для вас особенный?– Во-первых, потому, что повод для меня лично очень серьезный: Константин Сергеев был моим учителем, а Галина Уланова, Татьяна Вечеслова, Вахтанг Чабукиани – это те легенды, с которых я брала пример. Поколение наших педагогов отличается от нас тем, что условия их жизни и творчества были чрезвычайно сложными для свободы выражения личности. И в тот период времени, в котором они творили, сцена являлась территорией, где свобода личности была наиболее возможна. В танце была их настоящая жизнь.У Константина Михайловича я училась актерскому мастерству в балетной школе и репетировала с ним сольные партии, а затем участвовала в классических балетах его редакции в Мариинском театре. Его фигура очень много значила для творческого роста моей личности. Что касается Улановой, мне кажется, комментарии вообще излишни – это эпоха в русском балете. Татьяна Михайловна Вечеслова, которая известна как балерина яркого драматического и характерного таланта, делала танец настолько естественным, живым и понятным эмоционально, что обойти это имя было бы незаслуженно. Тем более что она блестяще исполняла партию Заремы в «Бахчисарайском фонтане», а эта партия стала знаковой и для меня. Потому что именно с того момента, как я выбрала не партию Марии, а партию Заремы, меня стали воспринимать как балерину более широкого диапазона. Так что не согласиться, имея возможность согласиться, – я считаю, было бы просто неправильно. Как человечески, так и творчески.– Гала-концерт, в котором вы принимаете участие, называется «Балетные легенды Санкт-Петербурга». Ощущаете ли вы, что уже сами стали балетной легендой?– Хотелось бы этого избежать.– Почему?– Как только человек ощущает конкретные результаты, начинает довольствоваться достигнутым, он перестает учиться. Мистически пропадает способность воспринимать пожелания, замечания педагога-репетитора, который является как бы твоим режиссером, созидателем рисунка. Балерина не может все время косить глазом в зеркало и корректировать сама себя. В процессе репетиций, бывает, нужна мгновенная коррекция. Даже ведущим балеринам, достигшим серьезного положения, солистам балета необходимо постоянно работать над собой – таковы условия этой профессии. Нужно работать каждый день, тренироваться и все время идти к лучшему результату. Этому, мне кажется, очень мешает сознание собственной значимости. – Сейчас вы в Мариинском театре работаете над премьерой балета «Анна Каренина» с Алексеем Ратманским. Как вам новая роль?– Мы в процессе изучения, работаем каждый день. Текст насыщенный, поэтому все мысли заняты изучением движений. Сейчас самый непростой этап – выучить текст и сделать его своим.– Насколько удобна или трудна хореография Ратманского? Приходится ли разучивать с ним новый хореографический язык?– Хореография Алексея отличается от привычной для меня классической, ее логичных движений. Хотя он и использует классический язык танца, но своеобразно.

– Насколько вам, как человеку, близок характер вашего персонажа – Анны Карениной?– В чем-то близок, в чем-то нет. Какие-то переживания можно назвать похожими, но это другая судьба, другая женщина.– Что вы хотите сказать этой ролью?– Сейчас мы как раз это обсуждаем. Конечно, это зависит от хореографического текста, от него нельзя отступить. Так или иначе, он рассказывает о характере героини. Но и моя собственная интерпретация также очень серьезно зависит от пожеланий хореографа. – Еще один яркий образ, который вы на себя недавно примерили, – это Кармен в «Кармен-сюите» Бизе – Щедрина. Наверное, вы мечтали об этой партии еще с детства, когда видели Плисецкую?– Для меня вообще мечтой детства не было стать балериной, танцевать «Лебединое озеро», «Кармен», стать такой, как Плисецкая. Я скорее на это все смотрела с восхищением как зритель. И позже я об этом не задумывалась: все происходило в процессе работы. Спектакль «Кармен» дался не так просто. Я с большой осторожностью прикасаюсь к шедеврам – как хореографии, так и артистического исполнения. Потому что это всегда вызывает пристальное внимание зрителя и критики. Если кто-то когда-то исполнял эту партию настолько ярко и неподражаемо, что любое прочтение других артистов теперь выглядит второстепенным, – это всегда очень сложно.– А с Майей Михайловной вы встречались, обсуждали?– Да, конечно, мы с ней общались. К сожалению, не в процессе подготовки, потому что она не смогла приехать. И на премьере ее тоже не было. Но после мы обсуждали мое исполнение. И она сделала свои замечания, которые укрепили меня в мысли, что эта партия, как утверждали многие, мне не свойственная и разрушающая мой имидж в балете, – на самом деле моя.– То есть ей понравилось.– У нее не возникло никаких сомнений, что я могу исполнять эту роль.– Ваша дочь Маша пойдет по вашим стопам?– Она пойдет по своим собственным. Не могу сейчас сказать, будет ли это балет. Я думаю, что ее путь будет абсолютно индивидуальным. Пока это загадка. Она занимается хореографией, но точно так же занимается рисунком, музыкой. Нужно дать человеку возможность попробовать все свои способности и понять, что ему интересно. И делать это лучше в раннем возрасте.– Когда в начале 2000-х вы пережили серьезную травму и операцию, какие мысли, опасения за свою судьбу приходили вам в голову?– Мне, по счастью, удалось вообще об этом не думать. Я ушла в некий отдых. Почему-то у меня не было серьезных опасений, что я не смогу продолжать. И, как выяснилось, справедливо, потому что я восстановилась. Нет, были мысли, конечно, которые пугали, но они не привели меня ни к депрессии, ни к отчаянию.– Многие звезды сегодня помимо основной карьеры имеют собственный бизнес. Выпускают духи, одежду, а что бы попробовали вы?– Я думала о том, чтобы создать коллекцию балетной репетиционной одежды, которая бы была многофункциональна и визуально приятна самим танцовщикам. Ведь балетные люди находятся в балетной, тренировочной одежде большую часть своей профессиональной жизни  с утра до вечера и, что немаловажно, гипервнимательны к своему внешнему виду. Поскольку я все это знаю изнутри, у меня уже есть идеи. – Вам наверняка случалось выходить в плохом настроении на сцену. Как вы себя настраивали?– Бывают разные ситуации. С плохим настроением необходимо бороться еще до выхода на сцену. Это непростая внутренняя работа, но проводить ее приходится нередко. Причем зачастую это трудное внутреннее состояние возникает как раз потому, что нужно выходить на сцену. Свои приемы, как этого добиться, есть у каждого. Но обычно они не разглашаются.– Видите ли вы себя в качестве педагога?– Возможно. Не исключаю такого продолжения.– Как-то вы совсем безрадостно об этом сказали.– Скорее размышляюще… Это другая, очень непростая профессия. Дело в том, что педагог не получает зрительской отдачи, которая так много сил и вдохновения дает танцовщику. Это работа за кадром. Причем изнурительная и очень разносторонняя. Педагог должен обладать колоссальным терпением, чуть ли не навыками психотерапевта и жесткостью тренера. Необходимо уметь настраивать танцовщика на результат, находить с ним общий язык. На протяжении всей жизни они – я знаю это, уже наблюдая за своими педагогами, – выдерживают колоссальный эмоциональный прессинг. Причем не только своих собственных волнений за проделанную работу, но и за человека, с которым они работают. Танцовщики часто, не выдерживая психофизических нагрузок, в острые моменты подготовки или перед выходом на двухтысячный зал выплескивают свои эмоции на самых близких людей. И, как правило, это оказывается педагог. Ведь о своих переживаниях они могут сказать только тому, кто действительно понимает все тонкости профессии. Думаю, когда-нибудь я могла бы стать педагогом.