«В ваше царское время…»

Накануне 9 Мая на семейном совете было решено проигнорировать в эти «длинные выходные» грядки и парники, баню и шашлыки. Ибо невозможно покинуть город-герой в эти дни ради дачного эпикурейства. Ведь мы, родители, воспитываем сына, душа которого сейчас, как губка, впитывает все те жизненные впечатления, которые он пронесет с собой через всю жизнь. Поэтому мы отправились с ним на Невский проспект – смотреть шествие ветеранов.

В вагоне метро неподалеку от нас сидела седая, как лунь, строгая сухопарая старушка. Плащ на ней был наглухо «задраен», вплоть до самой шеи, лицо сосредоточено, фигура собрана. Напротив нее стоял мужчина средних лет в костюме, обнимая за талию смешливую вихрастую спутницу в драных джинсах. Они всю дорогу шушукались и были, казалось, полностью поглощены друг другом. И вдруг бабушке стало душно, после чего она одну за другой расстегнула все пуговицы плаща и решительным движением сняла его с себя. Вся грудь этой хрупкой женщины оказалась увешана орденами и медалями. Я видела, как изменилось лицо мужчины, который обнимал вихрастую девушку. Видела, как он отстранил от себя свою удивленную даму. Видела, как сделал шаг навстречу этой горделивой седовласой женщине, на груди которой мерцало главное созвездие вселенной ее жизни. И видела, как он внезапно опустился перед нею на колени. Поцеловал ей руку и долго-долго что-то тихо говорил, глядя снизу вверх преданными, полными восхищения глазами. Я следила за его губами, но ничего, кроме «спасибо» разобрать не могла. Она слушала его с мечтательной улыбкой, иногда задумчиво кивая гордой седой головой.

Я перевела взгляд на сына. Он оторвался от игры в мобильном телефоне и тоже во все глаза смотрел на необычное действо. Нагибаюсь к нему и тихонько шепчу на ухо: «Просто запомни эту сцену. Сфотографируй глазами и сохрани на всю жизнь». «Зачем? Это же неприлично!» – шепчет он мне удивленно в ответ. «Затем, что наступит день, и ты поймешь, что этот миг – твое богатство. Ты будешь рассказывать об этом дне своим младшим друзьям, детям, а может быть, и внукам. Ты будешь гордиться тем, что видел настоящих ветеранов Второй мировой войны». Ребенок пожал плечами, еще пару секунд понаблюдал, а затем снова погрузился в свою игру. И тут я вспомнила себя в детстве.

Я также пожала плечами и потащила папу дальше искать грибы, когда мы наткнулись на какие-то кости в колымской тайге, неподалеку от полуразвалившихся старых бараков. Он остановил меня и, указав рукой на череп с аккуратным круглым отверстием и на длинные прямые кости, лежащие рядом, сказал: «Запомни эту картину. Запечатлей в памяти на всю жизнь. Наступит день, когда ты все поймешь и будешь рассказывать своим детям и друзьям о том, что ты видела на Колыме». Я очень хорошо запомнила ту жутковатую картину. А позже поняла, что стала свидетелем целой исторической эпохи. К счастью, ушедшей…Теперь мне страшно представить, что не услышь я тогда папу – прошла бы мимо. И обокрала бы себя на всю жизнь, как это случилось однажды с моим отцом…

Ему было 8 лет, он бесшабашен и весел, уже октябренок! В гости к его бабушке пришла пожилая дама с театральными манерами – в поеденной молью шляпе и длинном немодном по советским меркам пальто. Они сидят на кухне и полушепотом вспоминают за чаем какой-то пансион благородных девиц, какие-то альбомы, балы, поездки на воды. Шушукаются и прыскают в сморщенные ладошки. Подружка бабушки принесла к чаю шоколадных батончиков, и бабушка запричитала: «Антонина Николаевна, какая роскошь! Помилуйте, не с нашими «деклассированными» пенсиями!» А та залилась по-девичьи краской и успокаивает подругу: «Я, Катерина Григорьевна, немного бутылочек в парке собрала, и вот хватило на наши любимые. Не тревожьтесь, душа моя, не обременил меня этот гостинчик». Когда подруга бабушки после церемонного чаепития ушла, та подозвала моего отца и сказала, переходя на шепот: «Запомни этот момент, ангел мой! Запомни, но не рассказывай никому до поры до времени. Эта барышня в царское время на придворных балах блистала! Она видела их Высо… всех их видела! А какие в наше царское время были…»

Здесь папа неизменно обрывал интригующий свой рассказ и начинал сокрушаться: «Не дослушал, – раскаивался он спустя десятилетия, – ни разу не дослушал до конца! Дразнить начинал, самоуверенный болван, несчастную свою бабушку-дворянку. Бегал и кривлялся, манерно вытягивая слова: «В ваше царское время, в ваше царское время!» А она моментально осекалась, прикусывала язык и сникала. Так в дураках и остался, так и унесла она с собой целую эпоху. А мне теперь и рассказать-то нечего своим потомкам – ни про утраченные семейные традиции, ни про ушедшее из жизни бабушки счастливое царское время».