Михаил Пиотровский: «У нас варваров много»

Председатель Союза музеев России, член-корреспондент Российской академии наук, Михаил Пиотровский – один из символов современной петербургской культуры. А Государственный Эрмитаж, который он возглавляет, – один из ключевых символов города, отмечающего в эти дни свое 307-летие.– Сегодня музей – это значительно больше, чем принято считать, – говорит Михаил Борисович. – Во всем мире музеи уже не только мощнейшие культурные центры, но и символы народов и городов. Лувр – в значительной мере символ Франции, и, уж конечно, Парижа; Метрополитен – символ Нью-Йорка; Британский музей – один из символов Великобритании. Эрмитаж для мира – один из важнейших символов России, по которому судят не только о том, как обстоят дела в России (грубо говоря, хорошо ли вычищены паркеты). По динамизму музея судят о том, насколько динамична Россия.– Вам приходится выступать и как общественному деятелю и все время напоминать о том, что мы должны быть культурны – не устраивать на Дворцовой площади каток, не раздавать направо-налево предметы искусства из музеев, не писать нелогичных законов… Почему культуру в России всегда приходится отстаивать?– На самом деле так происходит последние 300–400 лет. Культуру приходится отстаивать потому, что она вбирает в себя так много, что иногда ее стараются не замечать, она иногда неудобна. Она, с одной стороны, успокаивает, чем очень важна для людей, а с другой стороны, требует определенной подготовки, понимания – тех, кто не способен ее понять, это немножко раздражает. Поэтому если руководство страны культуру не понимает, ее нужно защищать, если понимает, то нужно использовать возможности культуры для развития страны в целом.Когда меня спрашивают, почему я не выступил против сноса или строительства какого-то очередного здания, я отвечаю, что выступаю вообще и насчет Дворцовой площади, и того, что с нее видно, в частности. Потому что я отвечаю за Эрмитаж, и прежде всего мы должны заниматься этим вопросом с позиций Эрмитажа. Но при этом борьба за Дворцовую площадь отчасти наводит порядок в городе. Культура может заставить людей задуматься. Я считаю, что исправление многих законов произошло после выступлений деятелей культуры. В частности, спасибо нашим театральным деятелям, они очень хорошо говорят и они более узнаваемы, чем мы. Но все вместе мы действительно, по большому счету, можем наводить порядок в стране, и не только в культуре. И я уверен, что мы можем заставить людей повышать культуру.– Сложности, с которыми сталкивается искусство при пересечении границ, – это следствие того, что культура в принципе не относится к приоритетным направлениям развития государства?– Да, к сожалению, это так. Только недавно в официальных документах, в речах стало звучать слово «культура». Но суть даже не в терминах, а в отсутствии общего понимания – не у молодых и не у старших – есть некое среднее поколение, которое не понимает, что это ценно. Они будут ходить в театр, на гламурные выставки... Но при этом внутреннего ощущения, которое было у предыдущих поколений и которое, по-моему, есть у молодых, что это что-то святое, требующее особого отношения, – очень у многих нет. Этого нет у молодых экономистов, которые делают законы. В Министерстве экономического развития явно не понимают, что у культуры есть свои особенности, это не просто рынок. Что у культуры есть свои, особенные права. Об этом говорил Дмитрий Сергеевич Лихачев. Мы все время настаиваем, чтобы во всех законах, где речь идет о тендерных документациях, о передаче произведений искусства Церкви, отмечали: «Кроме музеев, библиотек и архивов».Когда мы везем картины выставлять за границу, в бумагах пишут «товар». Когда на культуру смотрят как на товар и интегрируют в систему рыночных отношений, тогда и стоят на таможне машины с грузами. И скажут: «Да плевать, везет коммерческое предприятие, и везет». Наши грузы проходят более или менее вне очереди, но это исключительно по добрым человеческим отношениям с таможней. А другой таможенник скажет: «Нет – и все».Нет понимания, что о культуре нужно говорить на другом языке. Она – не товар, не услуга. Все равно что считать, будто врач «оказывает услугу», спасая жизнь. Сохранять культурное наследие – это не услуга, это обязанность государства. Тут не то что государство хочет услужить народу и поэтому нам дает приказ: «Обслужите». Тут другое. Это мы должны давать приказ государству: «Дайте нам то-то и то-то, потому что мы сохраняем то, что важнее, чем вы». У культуры есть свои права, свои принципы. И поэтому вещи, которые везут на концерт, важный тысячам людей, важнее, чем товар, которого ждет продавец, который должен его быстро продать. У культуры должны быть четко прописанные привилегии. Они когда-то существовали в головах, сейчас их в головах уже нет, и на бумаге они не присутствуют. Все новое законодательство уничтожает привилегии культуры. Если в конце советского времени появилось романтическое законодательство, которое очень много позволяло культуре – например, нам и науке разрешалось сохранять деньги, которые мы зарабатываем, то теперь мы боремся, чтобы это сохранить. Потому что все время хотят отнять. Была создана система особо ценных учреждений культурного наследия, где немножко другая зарплата, другие права защиты от приватизации, Закон о музейном фонде... Все это выделяло культуру. Сейчас новое законодательство нацелено на то, чтобы это нивелировать. Вот люди из экономического министерства нам говорили про тендеры. К примеру, Олег Табаков им объясняет, что тендер в творческом учреждении невозможен, потому что он знает, кто – лучший художник. А они говорят, что это помешает молодому художнику пробиться наверх. Потому что молодой художник предложит меньшую цену, он у вас поработает – и он тогда пробьется. А какой при этом получится спектакль – это уже не имеет значения.– Что в этой ситуации могут сделать обычные люди, чтобы отстоять свои права на культуру?– У нас в стране многие люди находятся в состоянии истерии, раздражены: «Все плохо». Поэтому, когда они видят очередь в Эрмитаж, они начинают кричать и возмущаться. Я понимаю, что стоять в очереди – плохо, понимаю, что очередь не очень хорошо организована, мы стараемся организовать ее лучше – но все равно эта очередь будет.Или вот газета дает отчет о проверке, проведенной в музеях, с обличительным таким пафосом. Эта проверка возникла после кражи в Эрмитаже. Конечно, все подробно описывают кражу в Эрмитаже, но это мы заслужили. Однако ни один не напишет, что такой проверки никогда в мире не производилось. Ни одна страна в мире не имеет того, что теперь имеем мы, – полную проверку наличия вещей в музеях. Ведь всем известно, что, как только в музеях проходят проверки, когда их не было десять лет, обязательно обнаруживается: что-то прибыло, что-то убыло. Кстати, в результате проверки у нас, некоторые вещи, наоборот, нашли, зафиксировали, записали в инвентари. Важно, что по сравнению со всем национальным достоянием – от нефти до валенок – меньше всего расхищено в сфере культуры.Так что поддерживать культуру надо, хотя бы добрым словом. К примеру, акции защиты исторического центра города приобрели уже массовый характер – и это очень важно. И опять-таки очень правильно подавать в суд, это цивилизованная форма выражения своего мнения. Ничего страшного нет ни в том, чтобы подать в суд, ни в том, чтобы в нем проиграть. Это нормальная форма выяснения отношений. Более цивилизованная, потому что другая форма – это либо бандитский произвол, либо государственный произвол: позвонить и договориться, чтобы что-то сделали. Можно решить вопрос с помощью суда. На самом деле у нас народ становится все более активным в этом смысле.– В последние годы стали развиваться проекты, выводящие искусство на улицы. Но копии картин Русского музея горожане пачкают, причем именно в Петербурге – в Москве все сохранно. Как вы думаете, с чем это связано?– Мы давно вывешиваем картины по всему городу, но вывешиваем не как картины. Принципиальная наша позиция: города изуродованы рекламой, реклама уродует вкус людей, на место рекламы нужно помещать произведения искусства. У нас есть договоренность с теми, кто занимается рекламой, что часть социальной рекламы в городе отдается музею. У нас была программа шедевров Эрмитажа в Москве, в других городах, она продолжается в других городах России – по-моему, в 40 городах именно на месте рекламы помещаются репродукции великих произведений. И тут, во-первых, начинается полемика: реклама – искусство. И во-вторых, там они в целости и сохранности. Другой вариант – на месте рекламы на лесах строящихся зданий. Там мы стараемся помещать виды Петербурга, потому что надо напоминать заказчикам строек, как должен выглядеть Петербург. У нас варваров много, вандалов, но искусство нужно навязывать. Картинка, извлеченная из музея, обязательно должна воспитывать восприятие. Сейчас глаз воспитывается на рекламе и на телевидении, на журналах. В гламурных журналах ничего плохого нет, но там больше рекламы, чем чего бы то ни было, и это воспитывает неправильный вкус, что опасно. Настоящий дворец не похож на дворец, который бывает в журналах. Настоящий царь не похож на царя, который в кино. Музей – настоящий дворец. Со своими потертостями пола, точно так же, как во дворцах, в которых живут короли. А в кинематографических дворцах все аккуратненько. Поэтому мы вновь и вновь напоминаем людям о музее, мы завесили весь город картинами из Эрмитажа, мы возили (кстати, в прошлый день города) большие репродукции в спальные районы. Это целая акция. Это акция с подчеркнутым наступательным характером. На это может быть, правда, и другая, наступательная реакция: с ножом могут кинуться. Но мы везем репродукцию. Да и пока такого не было.У нас по всему городу стены исписаны, а было время, когда никто не писал граффити. Значит, надо работать. Знаете, как ликвидировали преступность в нью-йоркском метро? Это хрестоматийная история: они сначала ликвидировали граффити, которые рисовали в метро. Ночами мыли вагоны, закрашивали. И бандюганы, которые в следующий раз садились в метро, видели, что все опять чисто. Они рисовали, рисовали, а потом перестали. А постепенно они перестали нападать на людей в метро. А потом и вовсе ушли. Вообще это потрясающая история того, как Нью-Йорк избавился от преступности, начиная с того, что ограничил сферу, где им было вольготно.