«Рай» за колючей проволокой

Корреспонденты «НВ» побывали в единственной в Ленинградской области колонии-поселении

В России идет реформа уголовно-исполнительной системы. Чтобы «разгрузить» пенитенциарную систему и, главное, оградить неофитов от пагубного влияния криминального мира, решено оставить два вида исправительных учреждений – тюрьмы и колонии-поселения. Первые – для рецидивистов, вторые –  для зэков-первоходов. Одна из таких колоний-поселений расположена в поселке Княжево Волосовского района.

Разбитая дорога вьется меж полей и перелесков. «Колонисты» в черной униформе, изредка попадающиеся навстречу, хмуро разглядывают нашу машину. На повороте замечаем молодого человека в «вольной» одежде с дорожной сумкой в руках. Не беглец ли?

– Бывший осужденный, – улыбается заместитель начальника по кадрам Сергей Анисимов. – Сегодня освободился…

– А у вас нет торжественных проводов?

– Да какие там проводы, – вздыхает майор. – Едва осужденный к нам приходит, ему уже на волю пора. У нас же здесь «долгоиграющие» не сидят…

Оказывается, средний срок отсидки в колонии-поселении от 3 до 6 месяцев. На год-другой задерживаются единицы.

Машина тормозит у полосатого шлагбаума. Слева – кирпичная будка КПП. Рядом прогуливается охранник в пятнистой униформе.

– У нас службу несут не охранники, а сотрудники надзора, – терпеливо объясняет нам Анисимов. – Оружия им не положено, вместо него выдаются спецсредства – резиновые «демократизаторы» да баллончики с газом.

– И этого достаточно?

Анисимов пожимает плечами.

– За десять лет моей службы в колонии не было ни одного бунта. «Тайфун» (отряд тюремного спецназа. – Прим. ред.) к нам приезжал сюда лишь однажды. Да и то на учения.

Мы пересекаем КПП и по аллее направляемся в здание администрации. По дороге майор Анисимов сообщает, что в советские времена здесь размещалась ракетная часть, и рассказывает историю об одном из осужденных, к которому недавно приехал на свидание дедушка. Старик был взволнован донельзя: оказывается, в 1960-х годах он проходил здесь срочную службу. Мог ли представить себе юный солдатик Советской Армии, что спустя полвека здесь будет мотать срок его родной внук?

Обязанности начальника колонии в Княжево исполняет Валерий Юртайкин. Деловитый и серьезный, он служит здесь с середины 1990-х годов.

– В колонии-поселении отбывают наказание две категории лиц, – объясняет Валерий Николаевич. – Во-первых, лица, осужденные за преступления, совершенные по неосторожности, и ранее не отбывавшие наказание. Во-вторых, те, кто осужден за нетяжкие преступления и ранее отбывал наказание в колониях общего и строгого режима, но вследствие положительного поведения переведен на более мягкий режим.

Сейчас, по его словам, в Княжево содержатся 380 осужденных, из них больше 100 заключенных – женщины. Спецконтингент разбит на четыре отряда, в каждом есть дневальные, которые следят за порядком.

– Большинство осужденных бывшие наркоманы, – подытоживает начальник колонии. – 70 процентов больны ВИЧ-инфекцией или гепатитом С.

После таких статистических выкладок становится не по себе. Хочется сунуть руки в карманы или, на худой конец, надеть перчатки и не снимать их до тех пор, пока не выйдешь за территорию колонии.

– А ваши сотрудники не боятся работать с такими заключенными?

– Конечно, боятся, – честно признается Валерий Юртайкин. – Но такая у нас служба. Каждый день в колонии проводится тщательный инструктаж. Тут главное не порезаться, не допустить контакта с ВИЧ-инфицированным при наличии открытых ран. Слава Богу, пока у нас ЧП не было.

Те, кто не забыл лихие 1990-е годы, помнят, какой ажиотаж вызывали ВИЧ-инфицированные в местах заключения. Они сидели в отдельных камерах, а тюремщики и остальные зэки шарахались от них как от прокаженных.

Но вот прошло совсем немного времени, и все изменилось. Осужденные живут в одном и том же помещение, питаются в одной столовой, моются, бреются, отправляют естественные надобности. Причина очевидна: ВИЧ-инфицированных арестантов стало так много, что отгородиться от них просто нереально.

– А криминальные авторитеты тоже смотрят на это сквозь пальцы?

– У нас режим содержания един для всех! – чеканит майор Юртайкин.

Правда, заметив наши недоверчивые взгляды, поясняет:

– В середине девяностых у нас сидели известные в криминальных кругах люди. Например, тот же Фима Банщик. Но никто не высовывался, все сидели тихо и ждали УДО (условно-досрочное освобождение. – Прим.  ред.).

– Да у нас проблема не в этом, – вдруг вмешивается в разговор заместитель начальника по производству Марина Николаевна, миловидная улыбчивая женщина. – В колонии вместе содержатся и мужчины, и женщины, так что страсти цветут буйным цветом. А потом разборки, беременности…

– Для таких случаев есть презервативы, – пресекает ее откровения Юртайкин.

Но, видимо, для колонии это очень наболевшая проблема, и Марина Николаевна пропускает реплику начальника мимо ушей.

– Содержание вместе мужчин и женщин провоцирует нарушения дисциплины, лучше бы они отбывали наказание раздельно, – продолжает заместитель по тылу и делает неожиданный вывод: – Наших мужчин в пору спасать от женщин. От них все беды…

То, что здешние обитатели в самом деле нередко теряют голову от любви, подтверждает и местный батюшка отец Леонид, уже больше пяти лет несущий заключенным слово Божье.

– Бывает, что приходят и давай упрашивать – повенчай да повенчай, – говорит отец Леонид, мягко улыбаясь в густую рыжую бороду. – А я ведь понимаю, что в неволе совершить необдуманный поступок легче, чем на свободе. Поэтому прошу подождать, взвесить чувства. Иногда помогает. Но чаще таких уже ничем не остановишь. Потом смотришь: вышли на волю и разбежались, а детишек – в детдом…

Самое ухоженное место в колонии – карантинное отделение. Просторное помещение, пахнущие краской стены, идеально застеленные кровати. Рядом с казармой ухоженные газоны, зеленеющие тополя, плетеные изгороди. Не зона, а казацкий хутор!

– Прежде чем попасть в отряд, осужденные в течение двух недель проходят карантин, – рассказывает Валерий Юртайкин. – Здесь они знакомятся с условиями содержания в колонии, с ними проводятся занятия.

Начальник подзывает к себе худощавого, наголо обритого осужденного.

– Осужденный Расторгуев, часть 1, статья 158, срок 3 года! – громко рапортует он.

Мы интересуемся его мнением о порядках в колонии.

– Все хорошо, – чеканит осужденный. – Везде порядок, можно получать длительные свидания, передачи.

– А что сегодня ели на обед?

– Суп, макароны, овощное рагу, – смотрит на нас исподлобья Расторгуев.

– Рагу с мясом? – поднимает брови заместитель начальника колонии.

– С мясом! – тут же «вспоминает» собеседник.

По словам осужденных, еще несколько лет назад в колонии царили более вольные нравы: не было забора из колючей проволоки, осужденные ходили в гражданской одежде, при встрече с начальником могли встать, а могли сидеть, не вставая. Кстати, сейчас при виде Юртайкина каждый зэк мгновенно замирает по стойке смирно и сдергивает с головы арестантскую кепку.

– Мы строго исполняет закон! – говорит начальник. – Откройте кодекс, там все написано.

Строгое исполнение законов можно только приветствовать. Что же касается исправления осужденных, то об этом пока можно только мечтать.

– У нас другая задача: в колонии-поселении должна происходить адаптация осужденных к вольной жизни, – считает Валерий Юртайкин. – Наркоманы, бомжи, воришки получают шанс остановиться и задуматься – куда я качусь? И кто-то в самом деле находит в себе силы круто изменить свою жизнь. А то, что здесь нет отпетых рецидивистов, не позволяет новичкам пройти «тюремные университеты», как это случается на зоне.

В колонии постоянно трудоустроены около ста человек. Основные производства – швейное и столярное. Средняя зарплата около 4 тысяч рублей. Зэки-мужчины сколачивают дешевые гробы и массивные, внушительных размеров ящики.

– Сколько гробов делаете за смену? – спрашиваем у паренька с колючим взглядом и мозолистыми, рабочими руками.

– Пятнадцать, – отвечает он, еще больше склоняясь над домовиной.

 – Тяжело?

В ответ парень пожимает плечами.

– За что сидим? – не унимается мы.

– За мошенничество, – роняет он, поворачиваясь к нам спиной и давая понять, что разговор окончен.

На швейном производстве гораздо веселей. Здесь много молодых интересных женщин. Местные острословы называют их «ландышами». Прозвище объясняется сочетанием униформы: зеленые куртки и белые платочки на головах – цветовая гамма действительно напоминает ландыш.

Увидев незнакомых мужчин, женщины украдкой поглядывают на нас, стыдливо склоняя головы над немудреным шитьем – черными нарукавниками, похожими на те, что в советском кино носили педанты-бухгалтеры.

Это и есть те самые чаровницы, от которых сходят с ума здешние мужчины-заключенные. Почти все зэчки в недавнем прошлом наркоманки, воровки и мошенницы. Их судьбы разительно похожи. Например, у разговорчивой, улыбчивой цыганки Нины на воле осталось трое детей, а вот мужа недавно упекли за решетку.

– Да тоже за наркотики, – не говорит, а выпевает 35-летняя зэчка. – Вместе кололись, вместе детей воспитывали. Дети сейчас с бабушкой. Ждут меня. Я хоть и ВИЧ-инфицированная, но чувствую себя хорошо, слежу за здоровьем, каждый день пью витамины.

– Нина у нас первая в колонии танцовщица и певунья! Даже танец живота может сбацать… – подтверждает начальник цеха.

Но самое «веселое» место в колонии – ферма: коровы, поросята, куры. Их обслуживает бригада заключенных, в основном уроженцев сельской местности, не понаслышке знакомых с крестьянским трудом.

За коровами на ферме присматривает бывший дезертир Николай. По его словам, он попал служить в ракетную часть, где «свирепствовала дедовщина», и решил убежать. Два с половиной года отсиживался у друга, пока его не поймали.

– Теперь понимаю, что служба в армии была не такой уж суровой, – вздыхает Николай и окидывает печальным взором коровьи стойла. – Но уже ничего не исправишь. Через полгода хочу на УДО подавать, может, отпустят…

Николай охотно рассказывает о своем беспокойном хозяйстве и жалеет, что не может показать нам всеобщего любимца – местного авторитета, быка-производителя по кличке Моня. Бык сейчас в поле вместе со своим «гаремом» – пятнадцатью буренками, которых Моня любит, когда ему вздумается, не принимая никаких отказов. Зато на месте оказался розовозадый, покрытый рыжеватым пухом хряк по кличке Прапорщик Шматко. Кабан на пару минут выскочил на свежий воздух, равнодушно оглядел нас заплывшими жиром глазками и отправился назад в хлев.

Коровы, свиньи и куры позволяют разнообразить питание осужденных, добавляет калорий в их рацион. Кроме того, колонии-поселению принадлежит более тридцати гектаров сельхозземель. С мая по сентябрь осужденные сажают, пропалывают, собирают урожай. Картошка, свекла, капуста, морковь на столах осужденных, по словам администрации, не переводится. Как поработаешь, любят напоминать осужденным начальники, так и поешь…

Правда, труд этот почти не механизирован – на все про все в колонии имеется один исправный трактор. Другие или на ладан дышат, или на стоят на вечном ремонте.

– Чем они там наверху думают? – ворчит один из осужденных. – В прошлом году заставили посадить 300 тонн картошки, в этом 400, а в следующем планируют 700. Сгноим же?!

Но перепроизводство картошки – еще полбеды. В колонии не работает банно-прачечный комбинат, и осужденным приходится стирать вручную. Клуб тоже в аварийном состоянии. Есть, правда, спортивный уголок на свежем воздухе: турники, брусья, площадка. Но осужденные туда идут неохотно.

Невзирая на эти почти спартанские условия, недовольных осужденных немного.

– Помню, был у нас осужденный, который колонию называл раем, – рассказывает Сергей Анисимов. – Его к нам из какого-то подвала привезли, он несколько лет бомжевал, питался объедками с помоек, годами не мылся, спал в подъездах. А тут тебе душ, регулярная еда, сон на чистых простынях. Когда срок закончился, он уезжал из колонии со слезами на глазах.

Но жить в этом «раю» готовы не все. Нечасто, но побеги все же случаются. Тем более что уйти в побег совсем не сложно: перемахнул через невысокий забор – и иди на все четыре стороны.

 – Бегут чаще всего по причинам личного свойства, – говорит Юртайкин. – На прошлый Новый год к одному из осужденных приехала жена. Супруги «приняли на грудь», уселись в такси и укатили. Мы потом его несколько дней искали, беседовали по телефону, убеждали вернуться.

– Вернулся?

Начальник недовольно прокашливается:

– Какой там! Пришлось ехать домой, доставлять обратно. У таких дорога одна – назад в зону. Бывают ситуации и посложней… Года два назад в побег ушли сразу пятеро осужденных – они нарушили правила содержания, и мы их наказали – посадили в ШИЗО. Так они и вовсе бежали, как в голливудском триллере: пока один заговаривал зубы контролеру, сообщники проломили стену в помещении. Пару дней погуляли, схлопотали новый срок и отправились в зону. Вот и весь побег…

Когда мы покидали колонию, неподалеку от КПП заметили железный ящик, на котором написано: «Для личного обращения к начальнику УФСИН». По задумке реформаторов, каждый осужденный может опустить сюда свою жалобу, которая напрямую ляжет на стол высшему руководству. Этот «прибор» уже окрестили «антикоррупционным» ящиком.

– И какова его наполняемость? – интересуемся у охранника на воротах.

– Пока неясно…– пожимает плечами охранник. – Его только на днях установили…