Расскажите о премьере

Николай Боярчиков, хореограф

Мой учитель Игорь Дмитриевич Бельский в 1962 году был назначен главным балетмейстером Малого оперного театра, как тогда назывался нынешний Михайловский. И любил он потом рассказывать о первом дне работы на новом месте.

В тот день допоздна разбирал он в кабинете бумаги своего предшественника. Нашел там, между прочим, список балетной труппы, где рядом с каждой фамилией стояла какая-то отрицательная характеристика: «дерзка», «ленива», «тугодум»...

Спектакли начинались тогда в восемь, заканчивались иногда и за полночь. И вот сидит он в такую поздноту и вдруг чувствует – откуда-то дымом потянуло. Вот беда-то, подумал Бельский, не успел прийти в театр, а он уже горит...

Выходит из кабинета и идет навстречу возгоранию. И чем ниже спускается, тем дыма все больше. Наконец, добирается он до самого низа. Открывает дверь душевой и видит такую картину. Кружком сидят там на корточках три голых артиста балета. А между ними горит костерок, жарятся шашлыки. Увидели нового шефа: «Здрасьте, Игорь Дмитриевич! Заходите!» Бельскому нравились и шашлыки, и загородные поездки большой компанией.

Он увлекался слаломом. В те времена в театрах спортивная работа была на высоте. Кировский был первым по плаванию и волейболу, а Малый оперный первенствовал по пинг-понгу и шахматам.

Но вот прошли годы, и у Бельского, который когда-то даже на одной лыжине мог съехать с горы, стали болеть ноги – напомнили о себе нагрузки балетной молодости. Теперь он всюду появлялся с палкой. И однажды я был свидетелем его разговора со старым товарищем Робертом Гербеком, потрясающим характерным танцовщиком. Бельский ему рассказывает, что был в Израиле, советовался с одним светилом насчет операции. Ну а хирург честно ему признался, что операцию-то он сделает и денег это будет стоить очень больших, а вот за результат поручиться не может. Послушал Гербек Бельского и говорит: «Сколько раз я тебе говорил, Игорь, что надо пить водку, а не коньяк. И плясал бы до сих пор на своих двоих». Так беседовали два корифея.

Вот только не ручаюсь за точность, что именно надо пить, чтобы не хромать, – водку или коньяк.

Мурад Султаниязов, актер

В кино меня все время приглашают на роли негодяев. Видимо, реагируют на фамилию. Из фильма в фильм я играю террористов, которые сбивают самолеты, устраивают засады, берут заложников. По существу, это одна роль в бесконечном сериале. Другое дело – театр «Буфф». Здесь что ни спектакль, то новый образ.

И у меня получается, как в известном анекдоте: «Колебались ли вы относительно генеральной линии партии?» – «Колебался вместе с генеральной линией». Вот и меня вместе с «Буффом» кидало из эстрады в драму, из драмы обратно в эстраду.

Причем моя личная жизнь начала странным образом перекликаться с моими героями. Первой на это обратила внимание моя бывшая жена. «А ты не замечаешь, – спросила она, – как Штокбант выстраивает твою личную жизнь? Все по спектаклям». Я задумался: «Казанова в России», «Идеальный муж», «Распутник»... И верно: с этими ролями совершались и зигзаги моей судьбы.

Был даже момент, когда на страничке паспорта «Семейное положение» не осталось свободного места для очередного штампа. Но меня успокоили: «Ничего, мы вам вкладыш вклеим».

Не могу сказать, что я так уж вживался в образы, но все же как-то они на меня воздействовали. Играл я, например, Шерлока Холмса и поймал себя на том, что стал более внимателен к деталям. И даже то, что мистер Холмс весьма сурово высказывался относительно прекрасного пола, временно вызывало во мне чувство солидарности... Или взять Остапа Бендера. Эта личность была для меня во многом непонятной, пока Штокбант не предложил: «Давайте играть про любовь». Так я получил толчок к совершению ряда неблаговидных дел, которые артистично делал великой комбинатор, чтобы завоевать сердце странной, сумасшедшей комсомолки. И как Остап искал приемлемый для него способ существования, так и мне хотелось благоустроить свой быт в обстоятельствах, когда не было ни крыши над головой, ни денег... Так вот и складывается параллельно с ролями картина моей личной жизни.

Ну а романа с кино не получается. Снова позвонили с какой-то студии, пригласили на роль персонажа по фамилии Кулиев. Я насторожился – не очередной ли это террорист? «Нет, что вы, – успокоили меня, – это очень положительный человек». – «А чем он занимается?» – «Детей крадет...»

Георгий Фиртич, композитор

Не знаю, как другие хореографы, а великий Леонид Якобсон, ставя балет «Клоп», сначала придумал хореографию, а потом заказал музыку. Ее сочинял композитор О. Согласьев (из этических соображений не называю его настоящей фамилии). Он наигрывал на рояле импровизации на конкретные сцены. И на каком-то этапе Леонид Вениаминович пригласил меня перевести магнитофонные записи на нотный текст.

Я учился на 3-м курсе Консерватории, был бедным студентом – и вдруг приглашение от самого Якобсона!.. Была реальная возможность заработать. К тому же я со школьных лет очень любил Маяковского. Конечно, в работе Якобсон был тиран. Но тиран со знаком плюс, потому что он изводил прежде всего себя, а потом уже всех остальных. Его одержимость не имела границ. Но и я был тоже горячий. И когда он мне кричал: «Мальчишка, как ты себя ведешь!» – это у нас была нормальная производственная дискуссия.

Принесли мне огромный магнитофон «Маг-8» с бобинами, и я с утра до вечера расшифровывал записи. Потом на их основе сделал симфоническую партитуру.

В процессе работы часть музыки пришлось убрать. К примеру, полька была позаимствована из оперы Альбана Берга «Воццек». В общей сложности половину музыки балета сочинил я. Согласьев был всем этим возмущен, затеял скандал и потребовал, чтобы на афише вместо его фамилии было написано Ф. Отказов.

Ну а потом мы с ним встретились в агентстве по авторским правам. При обсуждении процента авторских я проявил к Согласьеву-Отказову определенную жесткость и даже готов был применить физическое воздействие. А парень я был мускулистый. Поняв, чем это может для него кончиться, композитор сбежал.

Ну а потом была премьера в Кировском театре. Из Москвы приехали знаменитости, лично знавшие Маяковского. Достаточно назвать хотя бы Виктора Шкловского и Николая Асеева. После спектакля был фуршет. И в фойе я разговорился с милой старушкой, которая сказала: «Да, Володе эта музыка, пожалуй, очень бы понравилась». Я поблагодарил ее за комплимент. Потом спрашиваю у Якобсона: «А с кем это я любезничал?» «Дурак! – ответил Якобсон. – Это же была Лиля Брик!»