Живите долго и в радости
«НВ» побывало в гостях у долгожительниц Петербурга, главный секрет которых – не унывать и не терять интерес к жизни
«НВ» побывало в гостях у долгожительниц Петербурга, главный секрет которых – не унывать и не терять интерес к жизни
По официальной статистике, петербуржцев-долгожителей, проживших больше века, в Петербурге чуть более 190 человек. Среди них и две наши сегодняшние героини, которым 100 лет исполнилось совсем недавно, – Евгения Антоновна Задорожко и Нина Константиновна Рылова. Судьбы у них совершенно разные, но невероятно интересные. Подумалось даже, что, может, есть смысл студентов исторических и философских факультетов отправлять к таким вот старожилам, чтобы записывать их истории и пополнять архив воспоминаний нации…
история первая «Жень, это был Владимир Ильич!»У Евгении Антоновны Задорожко, которой 10 марта 2010 года исполнилось 100 лет, мы провели в гостях четыре часа и не заметили, как пронеслось это время. Эта женщина поразила с первой секунды нашей встречи.
– Я никогда в жизни не принимала таблеток. Просто питаюсь правильно: не ем жареного и копченого. При этом стараюсь себе не отказывать ни в чем. Давление у меня как у космонавта – 130 на 80, холестерин и сахар в норме. Я не чувствую возраста и хочу дожить до 120 лет!
…Она похоронила двоих своих сыновей и мужа, живет одна в коммуналке. 20 лет назад у нее отказали ноги, и только поэтому – в 80 лет – она вышла на пенсию. Но жизнь до сих пор для нее интересна и полна открытий. Так, незадолго до столетия она нашла своего родного внука и теперь с удовольствием с ним общается. Вот только зрение подводит.
– Всю свою жизнь я ела чернику, – признается Евгения Антоновна, – поэтому до 96 лет нитку в иголку могла продеть. Но, видно, испортила-таки глаза кроссвордами – уж очень они мелкие. Но я по-прежнему пишу на ощупь, а все телефоны держу в памяти!
Помнить телефонные номера близких – для нее теперь дело первостепенной важности. Ведь все ее общение с миром происходит именно по телефону. К слову, память у Евгении Антоновны оказалась отменной, а ум – ясным. Сегодня Евгения Антоновна живет с мыслью, которой боятся многие пожилые люди.
– Моя очередная цель – перебраться в хороший дом престарелых, – чистосердечно признается Евгения Антоновна, – я понимаю, что это надо для моего удобства. И еще у меня есть одно желание – познакомиться со 100-летним дедушкой!
Свою непростую жизнь она помнит в подробностях. Родилась Евгения Антоновна в Петербурге в семье простого рабочего. Мать и отец были поляками по фамилии Заездерские.
– Отец трудился слесарем на заводе и был истинным ленинцем, – вспоминает она, – благодаря его знакомству с Владимиром Ильичем и я Ленина видела вживую. Помню, мы с отцом шли по улице, отец поздоровался с неприметным невысоким мужичком, а немного погодя мне шепнул на ухо: «Жень, это был Владимир Ильич!»
С начала 20-х годов чета Заездерских с тремя детьми жила в четырехкомнатной квартире на Болотной улице возле Серебряного пруда. Кстати, этот водоем существует и сейчас, местные жители называют его между собой «Серебка». Евгения Антоновна еще застала те времена, когда на фонтанчик в пруду была одета серебряная сетка, и прозрачная вода в водоеме наполнялась ионами серебра.
Женя вышла замуж, едва ей исполнилось 18 лет. В 1932 году родился старший сын Леня, в 1936-м – Анатолий. В годы Великой Отечественной всю ее семью эвакуировали на Урал. Все военные годы Евгения Антоновна трудилась вместе с остальными женщинами поселка Вагонка не покладая рук.
– Детей мы оставляли с бабушками, а сами шли на колхозные поля, – говорит она, – корзины плели, грибы и лекарственную траву в лесу собирали. Сама я была крепкая, румяная, сильная – только так воротила мешки с овощами.
После войны семья Задорожко перебралась в город Каменск-Уральский. Муж работал инженером на авиационном заводе, Евгения Антоновна – бухгалтером.
Младший сын Анатолий, окончив военную академию, отправился служить на Байконур инженером-испытателем.
– Все помнят полет Юрия Гагарина в космос 12 апреля 1961 года, но в мою память врезалось 12 июня того же года. Когда во время экспериментального полета разбился мой мальчик. Тело Анатолия искали 10 дней, а потом доставили в Каменск-Уральский на захоронение. В тот период при испытаниях гибли многие мальчишки, но жителям страны не показывали слезы их матерей, – на этих словах Евгения Антоновна молча отводит глаза. Ее рассказ продолжает… фотоальбом. Все свои переживания безутешная мать записала на маленьких листочках и прикрепила к каждому черно-белому снимку. К слову, всю жизнь женщина собирала фотографии. И теперь в ее доме есть немой свидетель всей ее жизни – 15 фотоальбомов и более полутысячи снимков. Здесь вся ее жизнь, ее боль, ее радость, обретения и потери и лица родных и близких людей ушедшей эпохи.
После известия о кончине сына мужа Евгении Антоновны увезли в больницу с инсультом, а спустя 5 лет она стала вдовой. Потеряв сына и мужа, Евгения Антоновна решила вернуться в родной город. В1979 году обменяла свою просторную трехкомнатную квартиру в Каменске-Уральском на крошечную комнатку в двухкомнатной коммуналке на проспекте Металлистов.
– Я рвалась в Ленинград, надеялась со временем улучшить свои жилищные условия, но наступила перестройка, и я так и осталась в этой комнатке на 30 лет, – улыбается Евгения Антоновна.
К слову, 100-летняя петербурженка могла бы получить недавно отдельную жилплощадь, но сознательно отказалась, испугавшись тягот переезда на старости лет.
В 10-метровой комнате несколько месяцев назад Евгения Антоновна и праздновала пышно свое столетие. Поздравить ее приехали единственный внук Игорь (сын второго сына – Леонида) с правнуками, которых она обрела незадолго до столетия. Почему так поздно? Дело в том, что старший сын Леонид после развода с супругой утратил связь с прежней семьей и с сыном своим не общался. Игоря усыновил отчим, и от мальчика все эти годы скрывали, кто его родной отец. Все это время Евгения Антоновна поддерживала телефонную связь с бывшей невесткой, которая жила в Севастополе, и узнавала новости из жизни внука, но Игорька никогда не видела и не слышала. Когда только Игорю исполнилось 50 лет, женщина решилась поговорить с ним по телефону и все рассказать. Тогда бабушка и внук и обрели друг друга.
история вторая «Ниночка, глазки погубят тебя»
Встретить нас на пороге своей квартиры героиня будущего очерка не могла – три года сидит в инвалидном кресле после сложного перелома бедра. Провожает нас к Нине Константиновне Рыловой ее младший сын Владимир Алексеевич, известный дирижер Санкт-Петербургской филармонии. Объясняет:
– Мама у нас очень резвая, в 90 с лишним лет могла из дома в любой момент сорваться, такси взять и поехать на концерт в филармонию, на оперу в театр. А вот теперь в свет выезжает реже из-за перелома.
Нина Константиновна любит хорошие манеры – гостей надо поудобней усадить, предложить чаю. Она аристократично поворачивает голову, кокетливо позирует перед фотокамерой, мечтательно смотрит в окно, погружаясь в воспоминания. По репликам можно угадать, как причудливо движутся волны ее памяти. Вот она видит себя шестилетней девочкой, как ходила с родителями слушать в Петроградский народный дом (теперь Мюзик-холл) Федора Шаляпина, на ней было «ситцевое, очень простое» платьице. Вспоминает эпизод, как пела в 1942 году для уезжающих на фронт бойцов прямо на броневике на Московском вокзале, как участвовала в сборных концертах вместе с балалаечником-виртуозом Борисом Трояновским, оперной певицей Софьей Преображенской, басом Владимиром Касторским, а уже после войны – и с Леонидом Утесовым.
– Таких людей сейчас нет, такие таланты были – это прелесть! – говорит Нина Константиновна. – И я тоже с оркестром на самых разных площадках выступала, в основном в кинотеатрах перед сеансами. Публика ломилась не в кино, а послушать нашу музыку и пение.
Мама Нины Константиновны тоже обладала красивым голосом, пела в кинотеатре «Леший» в Гилярном переулке, много песен исполняла на стихи своего мужа Константина Яковлева – литератора, художника. Как говорит Нина Константиновна, «папа был настоящий джентльмен, носил котелок и знал не понаслышке это понятие – «честь имею». Когда-то Константин Яковлев посвятил еще совсем маленькой дочери стихотворение «Глазки».
– «Ниночка, Ниночка, глазки, глазки погубят тебя» – так мой папа написал и предрек мне одиночество, – рассказывает Нина Константиновна. – Я на него тогда обиделась. А ведь так и случилось. На фронте погиб мой муж, потом, в 48-м, в лагерь сослали и моего гражданского мужа – отца Володи, младшего. Я осталась одна с двумя маленькими детьми на руках. За мной многие ухаживали. Но я никому больше не стала женой…
Революция 1917 года сильно прошлась по их семье. Родовое гнездо отца – особняк на Разночинной – было разрушено.
– Мама отца, моя бабушка, была тоже певицей, красоткой знаменитой, – рассказывает Нина Константиновна. – Вот такой колоссальный портрет ее у нас дома хранился и пропал в блокаду, наверное, печку им растопили. В Париже моя бабушка получила золотую медаль за красоту, за молодость. А я запомнила, как на Филипповской улице у булочной – это были 20-е годы – она стояла и просила милостыню. …Папа мой погиб рано. Мама осталась с тремя дочками. Ей всех было не прокормить, и меня отдали в приют Елисеевский на Среднем проспекте Васильевского острова. Там я обучилась вокалу, художественному чтению, музыке. Прекрасное образование, лучше, чем в институте. Мы выступали перед шефами – курсантами из морского училища. К их приходу платья каблотовые надевали. Прекрасные молодые люди – Юрий Пярт, Лев Плаксин, Франц Тыршкевич, Александр Ставровский. Их всех потом расстреляли… Мне бы после школы в консерваторию, а меня послали на фабрику «Красное знамя» в чулочный отдел работницей – надевать петли. Там услышали, как я пою, и выдвинули меня в театр Пролеткульта. Я там Контрреволюцию изображала. И стихи про комсомол сочиняла: «Мы счастье для других ковали, так жить нас комсомол учил». В новые идеи верила. Такие люди в комсомоле были прекрасные, чудо! Таких сейчас нет. Может, при Медведеве и появятся – я очень надеюсь. Надо так думать: «Я – Человек, я никого не боюсь и всем желаю хорошего». Почему я дожила до ста лет? Потому, что никогда никому не завидовала, не обращала внимания на пересуды, просто жила с радостью и удовольствием.
Великая Отечественная война застала Нину Константиновну в Кишиневе, где она выступала на эстраде вначале как ассистентка иллюзиониста Михаила Трахтенберга-Боско, а потом уже, встретив знаменитую Лидию Лепковскую – мировое колоратурное сопрано, – стала брать у нее уроки пения, Нину приняли солисткой в эстрадный оркестр. И вот война. Нина, недолго думая, купила билет в Питер. Лепковская уговаривала ее бежать в Париж, но Нина не согласилась – надо домой, к мужу. Потом она узнала, что пароход, на котором Лепковская поплыла, утонул…
Муж Алексей Рылов уже был призван на фронт, но часть его еще оставалась в городе. На три дня Алексея отпустили к молодой жене. Как самый страшный град помнит она стучавшие по крышам осколки снарядов – Ленинград бомбили. Но они были молодые, они вновь переживали романтику отношений, им не было страшно…
Нину свекровь устроила воспитателем в приемник-распределитель НКВД для безнадзорных и беспризорных детей.
– Дети поступали со всей страны – маленькие, голодные, холодные. Мы их сами разыскивали по подвалам и чердакам, приводили, одевали, кормили. С ними вместе огород копали, учили их. Детей кормили более-менее, это у нас, у сотрудников, был паек мизерный. Один раз я шла по парку, где наш приемник, и вдруг увидела картину – трое мужчин вскрывали мертвую женщину. Знаю, что из мяса трупов делали котлеты и продавали их на Владимирском рынке. Однажды и меня хотели убить, но я сумела убежать.
В 1943-м Нина покинула приемник и поселилась в полутемной комнатенке на Стремянной. Огромные крысы бегали по комнате. Когда она уходила за питанием для сына Алеши, просила крыс: «Не трогайте моего сыночка». И умные животные понимали – ни разу не царапнули, не тронули.
Сегодня Нина Константиновна живет с бывшей невесткой в квартире на Гороховой. Оба сына попеременно навещают ее. У нее пять внуков, три правнука. Внук Константин поет в хоре Мариинского театра. Другой внук, Сева, учащийся Саратовской духовной семинарии, особенно близок ей: у них находится много общих тем для разговоров.
…На прощание Нина Константиновна исполняет под аккомпанемент на рояле два романса. Выводит чуть дребезжаще, но звонко:
Эх, ты, удаль молодецкая,Эх, ты, девичья краса!..