«Везет тому, кто этого заслуживает»

Константину Райкину – 60В ЕГО отца я влюбился (сию дату запомнил навсегда) 10 июля 1949 года, когда – после окончания на все пятерки седь­мого класса и поощренного за это путешествием из Иркутска в столицу – там, в первый же вечер, на сцене Сада имени Баумана (спектакль назывался «Любовь и коварство») впервые увидел Аркадия Райкина... А маленького Костю узрел весной 1955-го, когда по заданию университетской многотиражки нагло (теперь-то я это понимаю) заявился в коммунальную квартиру на Гречес­ком проспекте, чтобы у великого артиста взять интервью (в чем мне было вежливо отказано). Слава Богу, очень скоро мы с Аркадием Исааковичем подружились, и всяких разных разговоров у нас было предостаточно – и за кулисами Театра эстрады, и в «Красной стреле», и, увы, в больничной палате, и, конечно же, в новом его жилище на Кировском (ныне – снова Каменноостровском) проспекте. Непременно встречал там Руфь Марковну (которую муж звал Ромой, и это имя стало ее сценическим псевдонимом), иногда промелькивал их сынишка – то сам по се­бе, то с няней, про которую позже скажет:

– Я очень переживал, когда моя няня, чрезвычайно заботливая, но жутко невежественная женщина, принималась кричать в общественном месте: «Это сын Райкина идет, пропустите его без очереди!» Я физически не мог пользоваться именем отца. От одной мысли об этом меня бросало в жар...

***

ЗВАНИЕ «сына Райкина» – почетное и в то же время очень обременительное – его во многом воспитало. Дома проповедовались скромность и равнодушие к славе. Когда однажды в разговоре про одного замечательного артиста сын спросил: «Папа, а кто знаменитее – он или ты?», отец резко ответил: «Никогда больше таких вопросов не задавай». И сын понял, что подобные вопросы – пошлость. Как хорошо, что от родителя ему передалась способность восхищаться талантом другого... Очень живой и подвижный мальчишка, он в секции спортивной гимнастики, упражняясь на брусьях, сломал нос. Зато в физико-математической школе для одаренных детей при ЛГУ все шло благополучно: в классе с биологическим уклоном учился успешно и часами пропадал в любимом зоопарке, где делал самую черную работу: убирал за животными. Он мог стать хорошим биологом, но, когда сдавал экзамены в Универ­ситет (а родители в это время гастролировали по Чехословакии), вдруг принял совсем другое решение. Примчался в Моск­ву и там, в Щукинском театральном училище, всех ошеломил: так искрометно, в безумном клиповом темпе, и декламировал, и танцевал, и изображал животных... Да, он поступил туда сов­сем не благодаря знаменитой фамилии и дальше, по словам профессора Владимира Этуша, среди других студентов и талантом, и работоспособностью отличался разительно...

***

А ПОСЛЕ пришел в «Современник», потому считал этот театр «самым лучшим» – так и сказал мне тогда, в 1971-м, в ДК имени Первой Пятилетки, где отмечалось 60-летие его отца. Аркадий Исаакович в тот год стал седым как лунь, потому что коммунистический ЦК, а следом и обком начали откровенную травлю артиста. Имя Райкина в ленинградской прессе оказалось под строжайшим запретом, и мне лишь чудом удалось в «Смене» опубликовать бесе­ду с юбиляром, причем – размером на всю страницу. В связи с этим услышал тогда от Кости добрые слова...

Его любовь к «Современнику» оказалась не только взаимной, но и удивительно плодотворной. В самом деле:  за десять лет – тридцать восемь ролей, пятнад­цать из которых – главные! И ведь сумел под грузом фамилии обрести именно свою, одну-единственную, дорогу,  а также – независимость и признание.

К тому же очень радовал нас тогда и на экране. Ну, вспомните хотя бы его татарина Каюма из вестерна Никиты Ми­халкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». (В этой работе Косте очень пригодились детские наблюдения над своей нянечкой-татаркой: выражения «кажный шакал», «какай бай» и другие – из ее лексикона. Кстати, сам, без дублера, выполнял там все трюки.) А как блистал в «Труффальдино из Бергамо», где вдобавок к собственно «актерству» еще и потрясающе танцевал!

В 1981-м он совершил достойный поступок: из «Современника», в котором премьерствовал, перешел в Театр миниатюр, где отец в сыне очень нуждался.

***

В ТОМ октябре Аркадию Исааковичу исполнилось семьдесят. Накануне знаменательной даты я попытался уговорить сменовское начальство насчет интервью с юбиляром (кстати говоря, именно в эти дни отмеченным Золотой Звездой Героя Соцтруда), но мое предложение было воспринято как «вражеский происк». Решив все ж перехитрить и самого Романова, и его ревностных служителей, я побеседовал с Костей и подготовил материал под невинной рубрикой: «Глазами сына». Однако, лишь прочтя начало, редакторша «Смены» Федорова швырнула рукопись в мусорную корзину... Тогда я сочинил веселую «юбилейную оду», чтобы прочесть ее юбиляру в капустнической части торжественного вечера. Там было все: и « Собор Исакием назвали не зря в честь Вашего отца»; и « Как хорошо, что к этой дате здесь все – от Коти и до Кати...» («Котей» сына звали в семье, а Катя – его старшая сестра Екатерина Райкина, вахтанговка, заслуженная артистка РСФСР). Однако суровый страж из Смольного, который «отвечал за это мероприятие»,  мою невинную «оду» тоже счел «вражеским происком». Что ж, пришлось совершить «акт дарения» в домашних условиях...

И когда потом, на сцене, в спектаклях «Его Величество Театр» и «Мир дому твоему», рядом с, увы, снедаемым хворями и быстро  стареющим  великим  артистом  я  видел его молодого, сильного и чертовски талантливого сына, на душе становилось как-то поспокойней... К тому же сын привел с собою в отцовский коллектив очень молодых коллег, и они все вместе выдали славное действо «Лица», в котором Костя не только исполнил главную роль, но и оказался успешным хореографом. Потом – премьера его авторской программы «Давай, артист!..»,  после чего он стал «заслуженным»...

***

МНЕ позвонили из Москвы: «Умер Аркадий Исаакович...» Прошел день, другой, третий, но ни газеты, ни радио, ни ТВ об этом – ни слова. Потому что все ждали «высшего некроло­га», подписанного «партией и правительством», но лезть в пекло поперед батьки боялись. А «власть», видимо, все не могла решить, как похоронить Райкина «потише, поскромнее». И тогда я уговорил нового сменовского редактора плюнуть на эту дурацкую традицию, нарушить «табель о рангах»: так наша газета самой первой в стране сказала своему читателю, что великий артист скончался... Еще в том печальном эссе писал я, что необходимо присвоить имя Аркадия Райкина Ленинградскому театру эстрады... Мое пожелание было осуществлено лишь спус­тя шестнадцать лет. Но, слава Богу, в столице этим же именем наречен бывший когда-то Театром миниатюр заново рожденный «Сатирикон», которым блистательно руководит Константин Аркадьевич...

***

ВПРОЧЕМ, так его – художественного руководителя, давно уже «народного», всяческого «лауреата» – в театральном мире величают редко. Обычно: просто «Костя». И ему это нравится:

– Если кто-нибудь из моих актеров пытается остановить меня вот этим длинным: «Кон-стан-тин Ар-ка-дье-вич...», то, пока он договорит, я уже – в другом конце коридора... Просто «Костя» – свидетельство моей живости и общедоступности. Я не мэтр с апломбом, а нормальный человек. Но «общедоступен» я не всем – только себе подобным...

А вообще «просто Костя» прежде всего – Артист с большой буквы, чья преданность театру граничит с фанатизмом. Ему доступно все: комедия и драма, трагедия и гротеск. Каждый его выход на сцену – это триумф актерского искусства, мощно­го, глубокого, захватывающего своей энергией. Недаром же еще два десятка лет, исполняя роль Соланж в «Служанках» Жене, был отмечен на международном фестивале призом «За виртуоз­ность актерской игры». А после – Джордж в спектакле «Там же, тогда же...» Слейда, где «маленький человек» большой Америки был им сыгран с чаплинскими остротой и пронзительным сочувствием. И романтический Сирано по Ростану. И поэт-безумец Брюно из «Великолепного рогоносца» Кроммелинка, за которого артист получил «Хрустальную Турандот». А за роль Грегора Замзы в «Превращении» Кафки ему вручили «Золотую маску». И отчаянный бандит-эстет Мэкки-Нож в брехтовской «Трехгрошевой опере». И  остроумно-мудрый Жак в спектакле «Жак и его Господин» Кундеры, отмеченный сразу двумя премиями: международной имени Станиславского и российским «Кумиром». И шекспировский Гамлет. И выворачивающий нашу душу его герой в моноспектакле «Контрабас» по Зюскинду, а следом – совсем другой, но тоже нас потрясший, в спектакле «Синьор Тодеро хозяин» по Гольдони: в связи с этими спектаклями исполнитель был удостоен уже второй Государственной премии. И шекспировский Ричард III, за которого артисту вручили третью «Золотую маску», а газета написала: «Если в России сегодня существует великий актер, то это – Константин Райкин». (Так отцовское звание перешло к сыну.) А после этого – Текстор Тексель из «Косметики врага» по роману Нотомб, где он, как отмечал рецензент, виртуозно сыграл «не просто злодея, а зло как таковое. Зло с пустыми глазницами». И  опять-таки грандиозный шекспировский Король Лир...

Причем при всех этих актерских достижениях Константина Райкина его «Сатирикон» – вовсе не театр одного актера, а мощный ансамблевый коллектив... К тому же сегодняшний юбиляр еще весьма хорош и как режиссер, поставивший  «Маугли», «Такие свободные бабочки», «Ромео и Джульетту», «Кьоджинские перепалки»,  «Квартет».  Ну, а осуществленный им  по  Ростану «Шантеклер» стал  вообще событием!

***

В ОБЩЕМ, герою моего повествования удалось создать  театр, впитавший лучшие черты своего предшественника, о котором давно мечтал: первоклассный, репертуарный, имеющий великолепных исполнителей, – не зря же и у нашего, и у зарубежного зрителя успех имеет огромный. Театр, в котором Константин Райкин – мощный «генератор идей»... Наверняка его отец  о т т у д а  сыном очень гордится. И распространенное суждение (очевидно, придуманное завистниками) насчет того, что на детях гениев природа отдыхает, в этом случае оказывается полной чепухой.

Он говорит:  «Мне важно, чтобы мои ученики исповедовали тот театр, который я люблю. Его конечная цель – быть поня­тым зрителем. Театральный зритель – это лучшая часть населения города, и на зрительский успех я променяю все премии». Он убежден: «Мужчина – это человек, который обязательно должен в жизни получить по морде,  а профессия для мужчины – это способ стать лучше». Он признается:  «Люблю тех,  с кем работаю. А тех, с кем не работаю, постепенно забываю. Когда отдаю себя в режис­суру какому-нибудь Мастеру, становлюсь самым послушным артистом».

Он обожает своих актеров: Граню Стеклову, Гришу Сиятвинду, Дениса Суханова, Максима Аверина, других, даже если у них еще что-то не получается. Национализм считает «свидетельством троглодитства». Уверен, что «в театре делается мастерство, а слава приходит через телевизор». Из писателей предпочитает Достоевского и Пушкина, из композиторов – Верди и Шуберта. В людях  больше всего ценит доброту, а не любит – рабство. Не прочь «побаловаться» водочкой и пельмешками, да и от картошки не откажется.  Живет по формуле:  «Везёт тому, кто этого заслуживает»...

***

ЖУТКО усталый приедет вечером на дачу, прикоснется к двум своим собакам, проведет рукой по кусту смородины – и чувствует, как нечто ненужное изнутри уходит прочь... А рано утром – опять в театр...