Борис Эйфман: «Я строю балет будущего»

Ведущий хореограф мира, основатель и руководитель Санкт-Петербургского государственного академического театра балета, народный артист России Борис Эйфман в Петербурге бывает наездами, практически половину года он со своим театром проводит на гастролях, в основном зарубежных. На этой неделе петербуржцам представляется редкая возможность соприкоснуться с творчеством Бориса Эйфмана и артистов его театра – на сцене Александринки с 29 июля по 1 августа будут показаны спектакли «Анна Каренина», «Онегин», «Красная Жизель», «Чайка» (премьера 2010 года – новая версия).– Борис Яковлевич, над чем сейчас трудитесь?– Готовлюсь к постановке балета «Роден и Камилла: врата ада» – это будет спектакль о скульпторе Огюсте Родене и его возлюбленной Камилле Клодель. Очень сложный спектакль о творческих людях и о той цене, которую они платят за свои шедевры. Чаще всего расплачиваются своим здоровьем, своим счастьем, своей жизнью. – Прошло три года со времени, когда мы встречались на даче Линдстрема у Константиновского дворца и говорили не только о балете, но и о судьбе нашей страны. Давайте сузим тему – будем сегодня говорить о вашем театре и вашей работе. Что произошло нового за эти три года? Знаю, что вы снимали фильмы «Онегин» и «Анна Каренина»…– Да, мы сняли с итальянским оператором спектакли для показа по телевидению и для DVD. Это важно, потому что балет – эфемерное искусство: сегодня мы танцуем, нам рукоплещут залы, занавес опустился – и этот спектакль уже история, о нем забыли. Надо оставлять свидетельства. Также важно донести наш балет до тех людей, которые никогда не видели нас на сцене. Фильмы еще не смонтированы, пока не дошли руки – очень много забот.– Вы с болью говорили о том, что театр балета Бориса Эйфмана много лет не имеет своего помещения, что вы хотите построить академию балета, чтобы там можно было обучать хореографическому искусству детей из самых разных слоев общества, в том числе из неблагополучных семей… – Это все поступательно происходит, слава Богу. В 2009 году на уровне губернатора Санкт-Петербурга были подписаны документы о строительстве Академии танца и Дворца танца. Готовы проекты, определено место для академии – на Петроградской стороне на улице Лизы Чайкиной, 2, где мы с вами находимся, это здание будет снесено и построено несравненно большее – с просторными классами для занятий, для репетиций, для проживания студентов. И социальная программа обучения детей из неблагополучных семей будет стратегической. Ведь если вспомнить многих звезд, то их способности могли бы и не развиться, не будь государевой опеки: Анна Павлова – сирота, дочь прачки, Ольга Спесивцева, Вацлав Нежинский – росли без отцов в очень бедных семьях... Поэтому выискивание талантливых детей по всей стране будет гуманным и социально важным в воспитании будущих профессионалов.Для Дворца танца отведено место на набережной Европы. Проект, сделанный голландскими авторами, полностью готов, он очень красив, функционален – последнее слово архитектуры. – Когда все-таки будет заложен первый камень?– Из суеверия не хочу называть сроков, стучу по дереву… Для меня это такая сокровенная мечта, я так долго к ней шел, что боюсь спугнуть. Уповаю на то, что Петербург наконец станет настоящей балетной империей, которая сможет, как сто лет назад, во времена Дягилева, быть законодательницей в этом виде искусства. Надеюсь, из Петербурга пойдут новые идеи, которые повлияют на мировой балет. Государство поверило в это, и я готов этот проект реализовать. На мне лежит сейчас колоссальная ответственность – я должен создать систему функционирования балетного организма, который мог бы работать и со мной, и без меня. Во Дворце танца мы предполагаем создать экспериментальную труппу. Это такая лаборатория современной хореографии, где будет вестись ежедневная, постоянная работа молодых постановщиков с этой труппой. Каждые три месяца будут рождаться новые постановки. Меня не пугает, что уже сегодня используются мои идеи для их реализации в рамках фестивалей, мастер-классов и так далее. Слишком долго ничего не происходило в нашей стране в области современного балета. Боюсь только, чтобы молодые хореографы бездумно не копировали западные образцы, во многом себя уже изжившие, а находили новые идеи, близкие нашей культуре и эстетике.– Но где взять столько хореографов?– Очень трудный вопрос. Нужны десятки. Они появятся, если хореографическое искусство в России вновь займет приоритетное положение. Это большая работа. Но ее масштабы правительство города знает и готово поддержать. В общем, мне грех жаловаться.– Борис Яковлевич, а вы даете возможность тем молодым хореографам, которые все-таки есть, что-то у вас ставить уже сегодня?– Увы, сейчас я не вижу тех молодых хореографов, которые могли бы на нашем уровне ставить спектакли. А создавать из нашей труппы экспериментальную площадку сейчас я просто не могу, потому что времени не хватает даже для моих новых постановок. Если бы мы работали на стационаре – другое дело. А мы полгода находимся на гастролях. Когда возвращаемся, даем спектакли в Петербурге, ездим по России, ставим новые балеты, возвращаем старые. Но поверьте, если бы сегодня появился хореограф, который мог хотя бы потенциально гарантировать качественную продукцию, то я бы с удовольствием дал ему возможность поставить.– Несколько лет назад вы приглашали молодого балетмейстера из Москвы Никиту Дмитриевского – неужели он вас разочаровал?– Нет, я был доволен. Но это была работа небольшая, короткий балет на двадцать минут «Кассандра» – часть совместного проекта, которым занимался американский импресарио Сергей Данилян, ему хотелось показать в программе работы молодых российских хореографов. Однако работу Никиты я не могу поставить в репертуар – не наш формат. А вот решиться на большой спектакль – риск. Каждый спектакль – это год жизни театра и огромные средства. Я лично очень долго ищу деньги, чтобы поставить балет. – Деньги ищете у спонсоров?– У государства и, конечно, у спонсоров. Учтите, любое выступление в Петербурге очень дорого нам обходится – аренда зала, реклама, наем рабочих и так далее.– Дороже получается, чем на Западе?– Ну, там, наоборот, нам платят суточные, обеспечивают проезд, гостиницу хорошего уровня, арендуют театры, обслугу и т. д. И мы имеем возможность показывать свои спектакли, что для нас чрезвычайно важно. – Я читала статьи американских критиков – они восторженные. Мне кажется, дома вас такими рецензиями не балуют...– Не только в Америке, у нас с триумфом проходят гастроли и в Европе, и в Азии... Например, в Японии мы сделали эксперимент – поставили «Анну Каренину» с труппой Токийского балета и нашими солистами. Японская публика, не привыкшая к столь чувственному, эмоциональному балету, как наш, была потрясена. И пресса была не только превосходна, а еще и высокопрофессиональна, чего не скажешь зачастую о наших критиках.– Вы расстраиваетесь, когда читаете негативные отзывы? И в чем вас прежде всего упрекают в наших СМИ?– Во всех смертных грехах. Но я не могу относиться к публике как к какой-то ничего не понимающей массе. Если залы встают и аплодируют, и это происходит везде – и у нас, и за рубежом, – почему надо считать, что критики понимают больше публики? Но злые статьи закаляют мой дух, не дают почивать на лаврах, расслабиться. Так что нет худа без добра. – В прошлом году я была на спектакле «Онегин» в Александринке, и в это время в царской ложе сидела Мадонна. Говорят, вы общались?– Прийти на наш спектакль было ее собственной инициативой. Мадонна была наслышана о нашем театре, у нее выдался свободный вечер, и она купила билеты на «Онегина». Мадонна очень образованный, творческий человек – она сама режиссер, высокого профессионального уровня человек. Она знает, что такое перформанс. И услышать от нее: «Это фантастика, это блестяще!» – конечно, дорогого стоит. – Отныне, читая недоброжелательную критику, вспоминайте Мадонну...– И все-таки я нередко размышляю над тем, почему меня российские критики балета не понимают? Может быть, потому что они очень поздно приобщились к современному балетному искусству и у них создались свои стереотипы? Они взяли за эталон качества мирового балета абстрактные танцы, ограничивающиеся набором движений под музыку. Я же создаю другой балет, где самовыражение становится содержанием, в котором есть драматизм, философия, характеры, идея, я стремлюсь заразить моего зрителя эмоциональной энергией. И я уверен, что это балет будущего. Но для того чтобы осознать, что это балет будущего, надо иметь интеллектуальную, профессиональную основу, способность к воображению, анализу. Поверьте, по тому пути, по которому иду я, пойдут очень многие молодые коллеги, потому что это самый перспективный и правильный путь развития балетного искусства. Этот путь направлен к человеку. – Есть ли в вашей жизни пример, когда балет послужил мостом между народами?– Во времена холодной войны советский балет был орудием нашей дипломатии. Искусство балета является уникальным средством духовного общения людей. Удивительно, но мои спектакли, созданные в Петербурге, понимают и принимают одинаково во всем мире. – Наверняка вы принимаете участие в культурной программе Года Франции и России?– Мы будем показывать спектакли на Фестивале русского балетного искусства в Каннах 27 августа. А в начале декабря в театре «Шанз-Элизе» в Париже покажем «Онегина». Валерий Гергиев открывал, а нам поручено закрывать Год России во Франции. Это большая честь.