Андрей Константинов: «Я занимаюсь диагностикой болезни»

Андрей Константинов – председатель Союза журналистов Санкт-Петербурга, руководитель Агентства журналистских расследований, сценарист знаменитого сериала «Бандитский Петербург», создатель конкурса «Золотое перо», автор художественных романов. – Андрей, могли вы предположить, что, придя в газету «Смена» в 1991 году, станете не только известным журналистом, но и успешным писателем? – Самое интересное, я не считаю себя писателем. То есть я им не работаю. Никак не думал, что из очерков в газете «Смена», которые выходили в цикле «Бандитский Петербург», вырастет книга. – Название «Бандитский Петербург» настолько вошло в обиход, что уже стало метафорой...– Этому помогло несколько обстоятельств. Во-первых, выход в 2000 году фильма, который мы вместе с режиссером Владимиром Бортко делали по моим художественным книгам «Адвокат», «Журналист», «Сочинитель». А во-вторых, выход фильма в 2000 году совпал с кампанией в прессе на тему «Петербург – криминальная столица», она была направлена против баллотирующегося на пост губернатора Владимира Яковлева. Этот ярлык наклеила федеральная власть. Яковлев выиграл выборы, и название перестало мелькать. Но замечу, никакой ярлык невозможно наклеить, если состояние общества не соответствует ему. Все уже хорошо знали, что бандитизм набрал силу уже к 1994 году. В это время Игры доброй воли стали временем сколачивания серьезнейших капиталов. Для обеспечения Игр шли безакцизные поставки вина, компьютеров. А это сумасшедшие деньги. Потому новоявленные нувориши друг друга и стреляли. Именно в 1994 году американское консульство не рекомендовало своим туристам посещать Петербург, считая его зоной криминального бедствия. За эти десять лет больше 5 тысяч людей были убиты в Петербурге от рук бандитов. А в Афганистане – 13 тысяч. Но там война. А здесь? – Вас спрашивали, зачем было браться за описание бандитского Петербурга?– Говорили. И не раз. Но вот ведь мы же смотрим гангстерские страсти, американские боевики. А здесь вдруг: «Нет, об этом не надо писать. Надо быть нейтральными. Это очерняет наш город!» Недавно Рогозин сказал: в России есть три бренда – водка, матрешка и автомат Калашникова. Так что же теперь претензии предъявить Калашникову за этот бренд? На протяжении многих лет бесконечно муссируется тема, что я пропагандирую бандитизм, воспеваю бандитов, информационно их обслуживаю. Но, простите, кто-то же должен диагностикой болезней заниматься? И тут вопрос: общество хочет или не хочет бороться с организованной преступностью? Когда в Испании взорвали поезд, на следующий день люди вышли на манифестации: «Мы против терроризма!» А вот у нас с 1991–1992 года ни разу не было манифестаций ни против бандитизма, ни против мафии. – Писать подобные «энциклопедии» – ваше изобретение?– Вовсе нет. До революции была издана книга Владимира Михневича «Язвы Петербурга» – ровно о том же самом. Он был гениальным журналистом. Описывал: вот здесь воры, здесь шулера, а вот здесь проститутки, тут скупка краденого. А вспомните Гиляровского, его книгу «Москва и москвичи». – Вам не страшно было, что бандиты вам как-то отомстят за их жизнеописание?– Когда человек все время в работе, у него не остается времени на страхи. Да и мой прежний период жизни в арабских странах был связан с опасностью. Я не раз мог проститься с жизнью и научился быть фаталистом. Многих бандитов я знал, когда они еще не были бандитами, и не ставил своей задачей разжечь конфликт с ними. Меня интересовала этнография – как они живут, как это все происходит.– И они отзывались, давали информацию?– Некоторые шли навстречу, некоторые нет. Как Костя Могила говорил: «Я не буду давать интервью, я не Кумарин, лучше я тебе по-тихому все расскажу, а сделаешь так, будто ты сам все узнал». Или вот история. Однажды подсекает меня «мерседес». Выходит Костя: «Андрюх, ты че такую хреновую фотографию в книжке поставил? Надо мной девчонки смеются». – «У меня не было», – говорю. – «Так я дам». И дарит мне фотографию, где он в расписном жилете, очень смешная… Скажу, среди бандитов было довольно много нормальных людей, они ко мне с доверием относились, знали, что я не подличаю, не занимаюсь стравливанием, не милицейский агент. Иногда и угрожали – убить обещали. Но серьезные люди не угрожают – они просто делают.– Андрей, и все-таки у вас семья – жена, дети…– Семья появилась намного позже – в 1998 году. Бандитизм сходил на нет, к 2000-му он снивелировался окончательно. Когда все стало поспокойнее, я стал верить: глядишь и выживем. А так с 1991-го по 2000-й была непролазная пахота и оглянуться некогда. – Сегодня бандитов нет. Но разве мы живем лучше?– Организованный бандитизм легализовался, ушел в бизнес, во власть. Сначала как рассуждали? Раз уж бандиты понаставили свои крыши, то давайте их на откуп милиционерам отдадим –  те же крыши будут, но все же лучше, потому что там не отморозки, все будет под контролем. Но в этом была ошибка страшная. Милиция переняла преступную ментальность, возможность личной выгоды. А остальные подхватили – суды, прокуратура.– Как вы считаете, есть ли особый путь у России? – У нас есть особенности национального менталитета, уклада европейско-азиатского. Но я думаю, в основном горькая наша особенность в том, что практически весь ХХ век за счет войн, репрессий, потрясений шло изничтожение нашей элиты. И сегодня результат – наша политическая, культурная, интеллектуальная элита не выполняет своих функций. Настоящей карикатурой выглядят заявления о борьбе с коррупций, о судах, обещания обеспечить старикам достойную старость...– Как вы думаете, встречи, подобные той, когда Путин общался с творческой интеллигенцией в Михайловском театре, способны что-то встряхнуть, изменить в обществе?– Такие встречи и беседы нужны. Но только в том случае, если разговор будет на равных. Разговора на равных не получилось, хотя Юрий Шевчук пытался задать тон. Впервые появляется человек с независимой энергетикой. Нет заискивающей интонации. И все будто сбиваются с ритма. Дело даже не в том, что Путин такой нехороший. Нет практики. Он тоже человек определенной модели. С кем бы он ни говорил – все: ах, какой вы, Владимир Владимирович, мудрый, какой умный! До этого была встреча с писателями – боже мой, о чем они говорили! Никто не сказал, что на книжном салоне во Франкфурте наша страна привезла всего 47 издательств, а малюсенькая Бельгия – 53! А китайцы – 320! А англичане – 700! – Если бы вам выдалась такая возможность, о чем бы говорили с премьер-министром?– О том, что атмосфера в стране такая, когда не создается интересных вещей художественных, о том, что мы имеем абсолютное убожество нашего кинематографа, о сериалах чудовищных, об этих ток-шоу, реалити-шоу, которые развращают наш народ не с точки зрения, что какую-то голую задницу показывают. А разврат в другом – что в реалити-шоу типа «Дома-2» заложен принцип – потопить другого. Нельзя читать чужие письма, внушали в нашем детстве, нельзя подглядывать в замочную скважину – а там это можно! – У вас не возникает подозрения, что это специально делается, чтобы нас сделать глупее и безнравственнее?– Думаю, злого умысла тут нет. Скорее, от непонимания. Люди, которые мало читают, не понимают очевиднейших вещей. Вот наша городская власть – она же много делает – строит что-то. И когда Валентина Ивановна начинает говорить о достижениях культуры, ей есть что сказать – вот построили новый театр, отремонтировали сцену. Но ведь это все вторично, а самое главное – что на этой сцене пойдет? А с этим беда. У театров огромное количество «Золотых софитов», «Золотых масок», но где тот спектакль, который бы потряс? Нету этого! – Но все-таки есть надежда, что жизнь станет более нормальной, без этих перекосов?– Если бы не было надежды, то я на эту тему даже бы и не говорил. Да, тяжелый момент мы переживаем. Смещение серьезное произошло в системе приоритетов. Обидно, что люди во власти не понимают, как болезненно в обществе отдаются такие вещи. Очень важно уважать свою власть, не обязательно любить. И уважать не только за деньги и силу. Я почти уверен, Россия переживет этот момент. Обязана пережить. А как иначе?