«Спасение – дело великое, но индивидуальное»

Главный редактор «НВ» объехал всю Псковскую область, чтобы понять, с чего все-таки начинается Родина, и «припал к духовным истокам»

Но, однако же, пора, любезный читатель, припасть и к духовным истокам.

Если по дороге на Невель от Опочки свернуть вправо, начинаются леса, которых на западе Псковской области и в помине нет. Дремучие, могучие, бесконечные, разрезаны они редкими грунтовыми дорогами, вдоль которых изредка встречаются глухие деревеньки. В годы войны тут хозяйничали партизаны, оно и неудивительно: в этих лесах запросто можно упрятать целую армию; говорят, что именно в этих краях в годы Великой Отечественной находились места, до которых так и не добрались ни разу немцы.

В этой глухомани находится деревенька Теребени. Деревенька не простая, уже в Петербурге я много был о ней наслышан. В селении этом есть деревянная церковь Воскресения Словущего. В подвале храма находится склеп, в котором похоронен, между прочим, отец Михаила Кутузова, того самого – победителя Наполеона. Но не этим знамениты Теребени. Настоятель церкви отец Георгий (Мицов), личность во многих отношениях замечательная, – главная достопримечательность здешних мест.

Едут к отцу Георгию за советом, за наставлением, да и просто поговорить люди из Опочки и Пскова, из Петербурга и Москвы. Люди и простые, но часто и не простые, в чинах и знаменитые, богатые и образованные. Меня предупреждали, что батюшка в моде среди представителей богемы. Сам он начинал свой профессиональный путь реставратором в Ленинграде, и реставратором успешным, однако духовные поиски привели его еще в конце 60-х годов в православную церковь, а в 1988 году он поселился в Теребенях в сане простого сельского священника. Сказать, что приход батюшки Георгия беден, – значит слукавить. Деньги тут не водятся вообще. Прихожанам самим впору становиться на паперть за милостынею. Помощь епархии чисто символическая, вот и приходится отцу Георгию и его матушке Валентине питаться плодами земли своей да тем, что жертвуют столичные гости. Перед назначением отца Георгия на приход здесь сменилось в короткое время восемь священников: не каждому этот крест по зубам.

Отца Георгия и матушку Валентину застал я в саду перед домом, за столом, на котором стояла нехитрая снедь. Они только что распрощались с очередными гостями (артисты Большого театра, как выяснилось позже, в Пскове как раз готовилась громкая постановка «Псковитянки» Мусоргского), я был следующим в очереди, которая, насколько я понял, тут не прекращается никогда.

Отец Георгий высок, седовлас, широк в плечах. Он прост натурально, не через силу; глядит пытливо, чуть с усмешкой, словно зная наперед, что ты ему скажешь, слушает внимательно, чуть наклонив голову, возражает громко, нетерпеливо, седую бороду часто приглаживает рукой, особенно когда погружается в неожиданную, глубокую задумчивость. Часто мне казалось во время разговора, что он ведет беседу сам с собой, беседу долгую, начавшуюся еще много лет назад… Батюшка встретил меня как старого знакомого, крепко пожал руку, сразу перешел на ты, усадил за стол, налил какого-то особенного чаю… Признаться, я волновался, как студент-практикант, доставая диктофон. Я уже был наслышан от друзей и знакомых об особой проницательности отца Георгия и его чудаковатости. Видимо, я слишком ждал чего-то необыкновенного, потому что отец Георгий спросил меня участливо:

– Что-нибудь случилось, Миша?

«Житие мое!» – чуть было не ответил я, но вовремя спохватился, откашлялся и отвечал несколько туманно в том роде, что вот Россию нужно спасать, хотелось бы знать как?

К счастью, как я понял, такие вот начала разговоров у отца Георгия с людьми моего круга были не редкость. Он не удивился и не обиделся, даже не рассмеялся. И то правда, приехал человек бог знает откуда, не о погоде же поговорить.

– Спасение – дело великое, но индивидуальное, – сказал отец Георгий терпеливо, – нельзя спасаться скопом. Каждый за себя будет ответ держать перед Богом. Что сделал, что не сделал, не успел, не смог, не захотел…

Тогда я осторожно спросил насчет национальной идеи.

– Россия сейчас рассеивается, – отвечал отец Георгий, – у каждого остается свой смысл. Думаю, пустое уйдет, а настоящее останется и воссоединится естественным путем. Как капельки ртути. Это и станет национальной идеей. Вообще, меньше надо мудрить на эту тему. Поэт сказал хорошо, верно: «Живите в доме, и не рухнет дом». Главное, чтобы к месту попал человек, чтобы был предназначен месту. Я, например, только здесь, в Теребенях, и понял, что это такое по-настоящему. Здесь мой дом. А до этого сколько было страданий, сомнений, ошибок! С другой стороны, чем больше человек сделал для мира, тем больше он считается русским. Национальность – это фамилия от Бога! В первую очередь человеку нужен смысл. Люди потеряли смысл, поэтому начался развал. Мы даже избы разучились строить грамотно. Раньше хозяин знал, что окна в избе должны быть и не высокими и не низкими, чтобы солнце зимой светило в дом, а летом – нет. А сейчас лишь бы побольше да красивее. Раньше в самом укладе крестьянском, в его цикличности, ритме, был глубокий смысл. Как в природе: восходы – закаты, зима – лето. Люди рождались в мир, уходили из мира торжественно, чинно, осмысленно. В каждой деревне был свой престольный праздник. В каждом празднике был свой обряд, своя историческая традиция.

(Я невольно вспомнил рассказы своего деда про то, как советская власть боролась с «религиозными предрассудками» в деревне. В Пасху или на Троицу специальные дружины «активистов» отлавливали подвыпившую сельскую молодежь и отправляли их в кутузку на всю ночь, чтоб «протрезвели» и не «шлялись». Зато на Первомай – хоть залейся.)

– Можно долго копить деньги, гоняться за славой и ощущать при этом полную бессмысленность. Я всегда говорил и повторяю: из котенка всегда получится кошка, а из человеческого детеныша – никогда. Душа должна родиться, душа должна вырасти. При встрече с бессмысленностью, страданиями рождается и утверждается любовь к Богу!

В это время один из представителей «простого народа», над участью которого ломали мы с отцом Георгием грешные головы, шумно запросил из-за калитки денег в долг. Матушка ушла договариваться с просителем, батюшка улыбнулся.

– Псковские люди – удивительные. Это и понятно. Окраина. Это как скорлупа ореха. Ядро – внутри: Москва, Владимир, Суздаль, Новгород, а скорлупа снаружи – Псков. И она должна быть крепкой. Отсюда – индивидуализм. Агрессивность. Упрямство. Раньше жестоко дрались в псковских деревнях парни. На кольях. До смерти. Популярна была игра на танцах в ремешки. Не знаешь? Это когда мужики хлещутся ремнями, чтобы выявить, кто сильнее и терпеливее. Так сказать, проверяли себя на вшивость. Поэтому до сих пор из псковичей выходят отличные военные, отличные милиционеры…

– И бандиты, – невольно подсказал я, вспоминая некоторых популярных персонажей из лихих 90-х с псковскими корнями.

– Известное дело, – согласился отец Георгий, – навыки да натура одна, только заряжены разными знаками.

Беседа наша продолжалась долго. К сожалению, я не могу из-за нехватки места полностью передать ее. Говорить с отцом Георгием одно удовольствие. Речь его часто становилась афористичной. Не могу отказать себе в удовольствии процитировать ее хотя бы отчасти:

– Перепад температур рождает атмосферное давление. Перепад цен – бизнес. Перепад ценностей – мировоззрение. У человека должно быть такое мировоззрение, чтобы не страшно было к нему прислониться.

– Православие – это незаметное жертвоприношение и терпение. Терпение в первую очередь.

– Если ты не знаешь, отчего тебе хорошо, – это благодать. Если знаешь – алкоголизм.

– Жизнь человеку дана, чтобы вызрела душа.

– Жизнь дана человеку, чтобы сделать выбор. Но не в супермаркете.

– Чем отличается комиссар от  политрука? Комиссар говорит: делай как я. Политрук говорит: делай, как я говорю. И настоящий священник тоже должен иметь моральное право говорить: делай как я.

…После чаепития мы зашли в церковь. На памяти отца Георгия ее пытались ограбить дважды. Первый раз еще в советские времена. Грабителям удалось проникнуть в церковь. Отец Георгий выбежал на шум, увидел, как отъезжает от ограды машина. Схватил какой-то большой камень, успел бросить в лобовое стекло. Вызвали милицию, но бандитам удалось скрыться… Несколько лет спустя довелось батюшке исповедовать крупного криминального авторитета. В минуту светлую спросил авторитет, чем может помочь отцу Георгию. Тот попросил: скажи своим, чтобы мою церковь оставили в покое. Авторитет побожился, что исполнит. И действительно, много лет церковь не тронула вражья рука. Однако недавно вновь случилась кража. Преступников ищут.

– Писать про меня будешь? Напиши, что до 2012 года осталось совсем ничего. А что будет в 2012 году? Да не про выборы я, при чем тут выборы?! В 2012 году будем праздновать мы

200-ю годовщину Бородинского сражения! А кто изгнал Наполеона из России? То-то и оно, главнокомандующий российским войском Михайло Кутузов изгнал. А в церкви этой кто упокоен? Правильно, его отец здесь упокоился с миром. Вот и напиши об этом, может быть, хоть к дате отреставрируем храм.

– Как нынче веруют русские люди? – спрашиваю отца Георгия под сводами церкви.

– По необходимости. В основном просят что-нибудь у Бога. На Пасху вот приходили четверо местных женщин, вымыли полы, свечки поставили, но что-то не получилось, наверное, с просьбой, больше я их в церкви не видел. Чему улыбаешься? Городские да умные так же веруют. В основном просят. Денег. Успеха. Даже если все есть – все равно просят. А Бога благодарить надо в первую очередь да каяться. И показуха тут не поможет. Главное ведь, что в сердце твоем, а не на банковском счету. Знаешь анекдот? Новый русский умер, попал на суд. Ангел смотрит книгу его жизни. «Так, так, милейший… Вам в ад!» – «Как в ад?! Разве мало я жертвовал на церкви? Разве мало я жертвовал на монастыри?!» – «А деньги мы вам вернем», – отвечает ангел.

Этот вечер после внезапного дождя был особенно прелестен. Кусты сирени сверкали на закате алмазными брызгами. Свежо пахло тополиными листьями, травой. Деревянная церковь дремала посреди высоких деревьев. Когда-то, быть может, она была шумна, торжественна и празднична и множеству людей нужна была. Теперь несет таинственное, тихое служение. Как свеча, готовая разгореться от притока свежего воздуха. Как цветок, распускающий свои лепестки на восходе солнца.

(Окончание следует)