«Мы вступаем в диалог с самим Чеховым»

Главный режиссер Театра на Васильевском Анджей Бубень, выпускник двух престижных европейских вузов – Варшавского университета и Санкт-Петербургской театральной академии, – приходит на работу с несолидным студенческим рюкзачком. Этот легкий на подъем человек, похоже, всегда в пути – и в прямом, и в переносном смысле. Будучи художественным руководителем театра и фестиваля в польском городе Торуне, он активно ставил спектакли по всей Европе. Сотрудничал и с Театром на Васильевском, где в конце 1990-х поставил «Дон Жуана» и «Женитьбу Фигаро». В 2007 году художественный руководитель Театра на Васильевском Владимир Словохотов пригласил Бубеня на пост главного режиссера. С тех пор на этой сцене произошли кардинальные перемены. По мнению ведущих критиков города, у театра «есть линия развития, программа, уровень; путь Бубеня идет по современному художественному пространству». Какова линия развития, каким будет новый театральный сезон? С этого мы начали беседу с паном Анджеем.

– Можно ли говорить о некотором изменении репертуарной политики Театра на Васильевском? Театр славился постановкой либо редких произведений, либо тех, которые вовсе не ставились. Брехт, Чехов, Горький – замечательные авторы, но уж малоизвестными их никак не назовешь.

– Нет, я не стал бы говорить о резких переменах репертуарной политики. Мы остаемся в области литературы ХХ века. Чехова я с полной убежденностью считаю основателем современной драматургии, все новейшие течения восходят к его художественным открытиям. Причем мы обратились не к главным, великим пьесам, а к ранним, небольшим произведениям – рассказам и трем водевилям – «Юбилей», Медведь», «Предложение». Мы берем такой миниатюрный, концентрированный материал, чтобы посмотреть на него именно с точки зрения современной драматургии, а вовсе не в качестве развлекательного, комедийного жанра, как принято его рассматривать. Там ведь потрясающие роли для актеров, там есть уже своя чеховская философия, притом что писатель еще как бы играл между жанрами. Но то, что он думал про жизнь, в них все равно заложено.

Я сейчас работаю над созданием сценического текста, этот материал на сегодня мне очень интересен, мы в таких формах, в подобном жанре еще не работали, тут ведь еще важно, чтобы актеры развивались. Бертольд Брехт – тоже современная драматургия, он много ставится в Европе, но в Питере не так уж часто. Мы выбрали для постановки «Трехгрошовую оперу», потому что опять-таки здесь есть о чем говорить с сегодняшним зрителем. Это очень большой проект, который потребует огромной музыкальной, вокальной, актерской подготовки, это работа как минимум на весь сезон.

Нет, мы не уходим от современной драматургии, есть интересные пьесы, которые ждут постановки. Сейчас, после всех ремонтов, реконструкций, через которые театр прошел летом, я надеюсь, что мы вернемся на малую сцену и в этом пространстве сможем опять заняться новой европейской драматургией.

– Будущий год объявлен Годом России в Испании и Испании в России. Вероятно, у театра есть планы по этому поводу?

– Мы получили официальное приглашение от дирекции Teatro de Rojas на гастроли в Толедо со спектаклем «Салемские колдуньи». Это один из известнейших, старейших театров Испании, он основан в XVI веке, расположен в средневековом кафедральном соборе. Если российская сторона сможет нас субсидировать, поездка состоится. А испанский театр намерен показать на нашей сцене очень любопытный спектакль, кстати, по мотивам чеховских произведений – «Путешествие старого актера». Кроме того, наш спектакль «Даниэль Штайн, переводчик» приглашен в Лиссабон на международный театральный фестиваль в июле 2011 года. Мы получили еще приглашение на гастроли из Варшавского театра «Атенеум», где я в этом году ставил спектакль. Руководит театром очень известный в Европе человек, первый министр культуры свободной Польши, выдающийся режиссер Изабелла Цывиньска. Это одна из самых престижных площадок в польском театре.

– Вы ставите спектакли на Западе, в городах России, вплоть до Сибири. Вот у Андрея Вознесенского есть стихотворение про муравья с того берега, которому кричали с обеих сторон, что он с другого берега. Вы, польский режиссер, работающий в России, не ощущаете ли себя в какой-то степени меж берегов?

– Как вам сказать… Нет, я не чувствую себя муравьем. Я ощущаю себя хорошо там, где вокруг меня и со мной работают люди, которые думают так же, как я, которым со мной по дороге. Потому что тогда не возникает проблем ни менталитета, ни языка, ни культуры. Я действительно много езжу – от севера до юга Европы, конечно, существует разница в методах работы, в разных театрах есть свои законы, свои обычаи, привычки. Но знаете, как в нашей Театральной академии принято говорить: «Актер – он и в Африке актер».

– А где вы чувствуете себя дома и что значит для вас понятие «дом»?

– В Питере я и работаю, и живу на Васильевском острове, мне здесь уютно. Остров не такой парадный, как центр, но имеет собственную своеобразную архитектуру, особенную атмосферу, свои потаенные места. А вообще, мой дом там, где рядом со мной находятся близкие и дорогие мне люди.

– Российского зрителя вы знакомите с современной польской драмой, польских театралов – с русской классикой. Правда ли, что инсценированный вами роман Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» до этого был малоизвестен в Польше?

– Этот роман переводился только однажды полвека тому назад, поэтому для польской публики эта история семьи Головлевых была своего рода открытием. Спектакль очень хорошо принимается, вызывает бурные эмоции, я слышал от артистов, директора театра, что они не ожидали такого интереса со стороны молодой варшавской публики. Правда, журналисты… Знаете, что питерские, что варшавские журналисты порой судят с таким апломбом о том, чего не понимают. Варшавским в этом плане еще сложнее, потому что романа они не читали, культуру российскую тоже не очень-то знают, поэтому находятся в некотором недоумении. К тому же спектакль очень непростой, он построен на метафорическом языке, лишен в принципе российского быта и реализма, чего можно было ожидать.

Команда, которая делала спектакль, – это все, кроме польского композитора, мои питерские друзья. Хореограф Юрий Васильков занимался пластикой и движением, которые там очень важны, Елена Дмитракова, главный художник Театра на Васильевском, делала спектакль и как сценограф, и как художник по костюмам. Нас радует, что на спектакль не попасть, это и есть главный критерий истины, если зритель хочет смотреть не самую легкую и простую историю.

– Все с большой тревогой сейчас говорят о судьбе творческой молодежи, в частности молодых режиссеров. Как вы думаете, таланты пробьются?

– Я думаю, что существует некая проблема с молодой режиссурой, степень ее знаний и профессионализма иногда оставляет желать лучшего, что, впрочем, не означает их профнепригодности. Часто это очень одаренные, талантливые люди, но у них, к сожалению, не хватает инструментов для того, чтобы этот талант применять к конкретному делу. А театр вот уже третье тысячелетие в перманентном кризисе, к тому же у театра постоянно нет денег, в связи с чем директорам, естественно, не хочется рисковать и приглашать молодых режиссеров, поскольку любой молодой режиссер – это риск неудачной постановки, провала. А с другой стороны, где им учиться – только в театре, режиссуре в академии научить невозможно, там они могут только навыки какие-то приобрести и книжки прочитать, а учиться режиссуре можно только практически, в театре.

Получается замкнутый круг, поэтому молодые и находятся не в лучшем положении, я им, честно говоря, не завидую. Мы с Владимиром Дмитриевичем Словохотовым стараемся приглашать в наш театр молодежь, хотя возможности в этом смысле довольно скромные, ведь не тайна, что областные власти не очень жалуют культуру. Во всяком случае, денег на риски и эксперименты для молодежи явно недостаточно. А талантливых людей много, и жаль, что многие из них вообще уходят из профессии, поскольку надо как-то выживать. А время бежит так быстро, и утраченного потом уже не вернешь…

– А вам трудно было пробиться?

– Мне грех жаловаться, я востребован, отмечен вниманием критики, фестивальными наградами. Может быть, потому что всегда много работал, не боялся резких жизненных перемен. Почему и переехал в Петербург, который обожаю, хотя это и очень непростой, достаточно замкнутый город. В России, кстати, мои семейные корни. В годы Гражданской войны бабушка с моей мамой, тогда маленькой девочкой, бежала из России вместе с офицерами белой гвардии и через Украину добралась до Польши. Я уже говорил, что чеховская тема исчезающих родовых гнезд, уходящей интеллигенции – это и наш семейный сюжет. Поэтому мне так близко «Русское варенье» Людмилы Улицкой с его постчеховской атмосферой. И вот теперь мы вступаем в диалог с самим Чеховым…