Леонид Парфенов: «Телезритель я – никакой»

Вышел в свет четвертый том книжного проекта Леонида Парфенова «Намедни. Наша эра. 1991–2000». Он посвящен, как сейчас принято говорить, «лихим девяностым», самым ярким событиям не столь далекого десятилетия. Свой новый труд Парфенов представил в литературном кафе недавно открывшегося книжного салона «Парк культуры и чтения» на Невском, где Леонид Геннадьевич пообщался с читателями и телезрителями и ответил на вопросы нашего корреспондента.

– Отдав дань 1990-м, уже в будущем году вы намерены выпустить пятый том «Намедни», посвященный нулевым годам… Скажите, можно ли сравнить это время с застоем?

– Нынешнее – меньше, а отрезок до 2008 года – несомненно, да. Не только по приметам внешним – например, по цене на нефть, – но и по общей гордыне, по общему представлению о себе, по умонастроению власти и большинства населения действительно очень сильно напоминает. А самое главное, потому, что в эти годы ничего в общем-то не менялось. Отличить 2004-й от 2005-го трудно, а вот, скажем, 1984-й Черненко от 1985 года Горбачева отличается очень сильно. А в нулевые возникла иллюзия, что «все зашибись». На щит была поднята всерьез идея энергетической сверхдержавы, но таких держав не бывает. И когда в 2008 году ударил кризис, поприкрутился фителек, то все тихо ойкнули… Сейчас ситуация подвыправилась, но все далеко не так хорошо, как нам рассказывают на федеральных каналах.

– После выхода пятого тома, когда вы приблизитесь к нашим дням, не будете делать книжки «Намедни» по итогам каждого года?

– Годовые книжки получались бы тонюсенькими и не продавались бы. Есть законы формата. На 4-минутные фильмы люди не ходят в кинотеатры. Так же и книжка за один год будет каким-то журнальчиком.

– Ваши последние ТВ-программы связаны с Первым каналом, но это разовые проекты... Нет ли в планах Парфенова новой постоянной передачи?

– Пока таких планов нет. Я делаю фильмы. На Первом канале весной уже был показан, а сейчас готовится повтор моего фильма «Зворыкин Муромец» – о русском инженере Владимире Козьмиче Зворыкине. А после «Зворыкина...» я сосредоточился на четвертом томе «Намедни» и только сейчас, когда он вышел, могу вернуться к новым телефильмам. В тех планах, о которых можно говорить наиболее точно, – фильм к 200-летию войны 1812 года с французами. Это огромная тема, которая требует какого-то особого подхода, все еще надо придумать… А еще я на подступах к большому фильму про наших замечательных коллекционеров Щукина и Морозова. Я уже много прочел о них, но наверняка приглашу соавтора сценария. Потому что, для того чтобы все грамотно сделать, нужно быть специалистом, потратить на эту тему жизнь. Ведь это огромная история русского западничества! Хотелось бы сделать фильм не про картины, а про внутреннее ощущение себя как европейца, которое было у Цветаева, создавшего Музей изобразительных искусств, а потом у Щукина и Морозова. Приехав на днях в Петербург, я специально поспешил в Эрмитаж, на третий этаж, чтобы посмотреть панно «Танец» и «Музыка», так как это был заказ Щукина для лестничной площадки второго этажа. Такие вот бывали времена у русского купечества, когда Матиссу можно было заказать: «Анри, знаешь, вот у меня на втором этаже, ну, как поднимаешься, и направо!» Кстати, в Эрмитаже Матисс теперь висит наоборот: сначала «Музыка», а потом «Танец»…

– Какой вы телеведущий, знают все. А какой вы телезритель?

– Никакой. Я не телезритель, телевизор почти не смотрю, то есть я не «смотритель», а «деятель». Я и «Минуту славы» ни разу не видел до того, как меня пригласили стать одним из ведущих этого шоу. Вот в Петербурге меня постоянно спрашивают про Пятый канал, но я честно признаюсь, что и его не видел, не представляю, что там происходит… Хотя что-то из ТВ-продукции потом могу посмотреть в интернете. Например, «Прожекторперисхилтон». Но мне всегда неловко высказываться о работе своих коллег.

– Как вы реагируете на пародии на Парфенова, например на ту, которая была показана в программе «Большая разница»?

– В «Большой разнице» я даже участвовал, но пародия на меня мне не показалась узнаваемой. Я вообще себя не узнаю в пародиях.

– А других узнаете?

– Просто великолепная пародия Нонны Гришаевой на Тину Канделаки. Может, впервые со времен Виктора Чистякова (знаменитого ленинградского пародиста, погибшего в авиакатастрофе. – Прим. авт.) эстрадную пародию можно было назвать искусством. А это искусство эстрады, не надо ничего стесняться: есть живопись спичечных этикеток, а есть живопись Эрмитажа. Никто же не должен стесняться и комплексовать. Каждая собачка должна тявкать своим голосом.

– Согласны ли с теми, кто считает, что уже в недалеком будущем телевидение уйдет в интернет?

– Да, но для этого нужны экономические предпосылки. Так, в США рынок интернет-рекламы уже сравнялся с телевизионным. У нас же в интернете пока все очень бедно, а как без больших денег сделать конкурентоспособное ТВ? Никто из серьезных людей не рвется делать интернет-ТВ-канал, объявлять себя Первым федеральным интернет-каналом. У нас и проникновение интернета чуть ли не самое низкое в Европе, а то, что есть, главным образом, офисное. Пока интернет-вещание не стало средством массовой информации, а продолжает оставаться средством массовой коммуникации. Да и по контенту чем сегодня может удивить интернет-ТВ? Смелостью, свободой слова? Но этого и так с избытком в Сети, там каждый волен лепить, что ему взбредет в голову.

– Однажды вы сказали о себе, что вы – представитель «непоротого» поколения… Чего добилось ваше поколение к своим 45–50 годам?

– Нет никакого единства в этом поколении (Леониду Геннадьевичу 50 лет. – Прим. авт.). Есть люди успешные, те, для которых российский капитализм оказался шансом, они сделали карьеру и страшно благодарны времени. Но полно моих ровесников, которые настраивались на какую-то советскую карьеру и упрямо настаивали на ней, но в итоге так и остались за бортом нынешней жизни, ворчат, что мало получают, живут в родительской квартире в блочном доме. Вопрос ценностей. Если людям достаточно потребительской свободы и не требуется общественно-политической – ну что же поделаешь, таковы реалии нынешнего времени.

Что касается меня, то я телевизионщиком стал, когда приняли постановление «О серьезных недостатках в газете «Вологодский комсомолец», в которой я тогда работал, и после всего этого мне пришлось уйти из печатной журналистики. Но когда я выпустил в эфир программы о рок-группах «Магнетик бэнд» и «Машина времени», то Василий Белов, большой писатель земли русской, деревенщик, мой земляк, написал статью в «Правде» «Полоса препятствий для доярки», о том, что подобного рода передачи мешают молодежи оставаться на селе. И тут мне уже надо было искать место учителя географии – это я так придумал, потому что, с одной стороны, дисциплина гуманитарная, с другой – беспартийная: муссоны, пассаты. Но случилась перестройка, и благодаря ей все стало гораздо веселее. Вот такой странный у меня профессиональный бэкграунд – все методом от противного.

– Почему вы все-таки перестали делать телевизионную программу «Намедни», покинув ТВ?

– Уж никак не по своей воле. Я даже не ушел, а был уволен из текущей журналистики и с того времени нигде не смог работать в эфире. Сейчас вообще нигде не работаю.

– А каков сейчас ваш статус, где лежит трудовая книжка?

– После 2007 года я стал ПБОЮЛом, предпринимателем без образования юридического лица. Очень удобно: платишь шесть процентов – и спишь спокойно. Правда, отпуска можно не дождаться, потому что его даешь себе сам, как и отпускные..

– И все-таки как и где вы отдыхаете?

– Могу куда-то поехать по работе, не по работе. Для меня такие прогулки – отдых. А так езжу все время в одни и те же места. Получается, что, кроме Америки, Франции, Италии, почти нигде не бываешь. Заграница перестала быть запредельно манящим миром, хотя там много приятных вещей. Она, например, существенно дешевле. И даже после кризиса – дешевле. И в путешествиях, и в командировках люблю «вкусные места», чтобы можно было снимать, а вечером хорошо ужинать. В этом смысле работать над фильмом «Птица Гоголь» было прелестно, потому что Николай Васильевич любил Италию и любил там покушать. Хотя никому из нашей съемочной группы не снилось съедать по четыре порции пасты, что с легкостью делал Гоголь…