Татьяна Васильева: «Актерство – это же не труд»

Известная актриса считает, что жизнь – всего лишь повод для искусстваО том, что профессия артист часто становится препятствием в достижении личного счастья, написано и говорено немало. Одним из примеров такой взаимосвязи нередко называют Татьяну Васильеву – потрясающе обаятельную женщину с киноимиджем «грустный клоун», не самым покладистым характером и не сложившейся (по стандартным меркам!) женской судьбой.

Сама же актриса, сочетающая в себе поразительную открытость и незащищенность с колючестью и «забронированностью», давно махнула рукой на тех, кто стремится «покопаться» в ее душе, чтобы извлечь из глубин нечто сокровенное. Такие попытки ей просто неинтересны. «Я счастлива. Через край», – говорит она в ответ на вопросы о личном. И звучит это настолько искренне, что все сомнения отпадают. Во всяком случае, даже самый одаренный из ее коллег наверняка не смог бы настолько достоверно сыграть честность в глазах и правду в интонациях…

– Скажите, Татьяна Григорьевна, это правда, что некоторые ваши коллеги настолько втягиваются в профессию, что не могут остановиться и продолжают играть в жизни?

– Наверное, да. Во всяком случае, я в это верю, хотя у меня самой такой зависимости нет. Я занимаюсь актерством только на сцене, потому что мне повезло – у меня внутри счетчик, который не терпит в жизни никакой фальши.

– И это заставляет вас резать в глаза людям правду-матку вместо того, чтобы предусмотрительно промолчать?

– Так оно и есть. Я вспыльчивая, и это, скорее всего, уже диагноз. Но при этом я очень сдержанная и самая обыкновенная. Был такой случай. Я сильно разозлилась на одного режиссера – не буду называть его фамилию. Начала против него какую-то кампанию. А потом мне сказали, что его уволили, и вы не представляете, как я перепугалась! Ходила кого-то умолять, чтобы его не трогали, стала с ним дружить, чуть ли не целовала его…

– Он это оценил?

– Как бы не так! К тому же очень скоро выяснилось, что его никто не увольнял. Вот такая история… Иногда начинаю вспоминать все, что было пережито, и думаю: «Господи, через что же мне пришлось пройти?!» Но такой уж я человек. Я по жизни безостановочная, то есть не умею остановиться у черты, всегда за нее захожу. Это мешает, конечно. Именно из-за этого так случалось, что я периодически оказывалась «в свободном полете». Но, знаете, я ни о чем не жалею ни секунды! Уж лучше летать, чем сидеть на земле!

– Свободный полет, безусловно, дело заманчивое. Только я не понял – вы сейчас имеете в виду личную жизнь или профессию?

– Ой, давайте не будем выносить личное на всеобщее обозрение!

– Как скажете. Но тогда поговорим об антрепризе. И, боюсь, первый вопрос будет не очень вам приятен.

– Была не была!

– Хорошо. Сегодня многие считают, что антрепризные спектакли – это почти то же самое, что когда-то в советские времена называлось словом «чес». То есть, извините, халтура. А вы занимаетесь этим уже несколько лет подряд…

– Кто вам сказал, что антреприза – это халтура?! Ни в коем случае! Спектакли всегда ставятся и играются профессионально, без каких-либо скидок. По крайней мере у меня никогда не было ощущения, что, работая в антрепризных спектаклях, я снижаю планку. Да и как ее вообще снизишь? Публика же не дура! Далеко не дура! К тому же каждый спектакль должен быть доходчив для людей, которые живут и в Москве, и в Сыктывкаре, и в Иркутске, и в каких-нибудь Луховицах. И мне, кстати, интереснее играть не для столичных снобов, а для простой публики. Держать внимание таких людей для меня – самое ценное, а я всегда чувствую, когда зал меня принимает или, наоборот, не принимает.

– Разве это ощущают не все артисты? Мне казалось, что оценка вашей работы – это аплодисменты или их отсутствие…

– Это точно. Но далеко не только это. И таких примеров у меня – куча. Я вот хорошо помню, как мы возили спектакль про Марию Каллас в какую-то деревушку...

– «Мастер-класс»? Ведь эта пьеса рассчитана на подготовленную публику!

– Да хоть на какую!

– Но этим людям вряд ли что-нибудь говорило имя Каллас…

– И что? Они едва ли помнили, кто такая Татьяна Васильева! Но не надо торопиться с оценками. Какой бы публика ни была, все равно ее что-то трогает. А антреприза – это вообще борьба со скукой на сцене и в зрительном зале. Просто по определению. Самое главное для прокатчика – собрать хорошую команду, в которой будет пара звездных имен, но при этом не попадут столичные звезды, решившие накосить деньжат в провинции.

Вы поняли? Да? Так вот. Приехали мы в этот поселок. Зима, мороз. В зрительном зале сидят греются дети, пожилые мужчины, молодые женщины с усталыми лицами. А в самом центре – старичок. В тулупе и в шапке-ушанке, у которой одно ухо висит. Сидит и спит. Причем достаточно громко храпит…

– Честно говоря, даже не знаю, смешно это или грустно…

– Ну да! Я как увидела его, чувствую – играть не могу, хоть беги со сцены. Но потом поняла: все элементарно. Человек, скорее всего, очень сильно устал, а у меня нет альтернативы, я должна быть на высоте. И смогу я этого добиться или не смогу, сейчас зависит только от меня. Короче, я говорю в зал: «Этого товарища, который спит, не нужно будить. Пусть отдыхает!» Люди мне отвечают: «Хорошо, хорошо, не будем», – и отсели от него подальше. Вот такая публика. Вот такая жизнь… И, кстати, меня часто спрашивают, что такое счастье. Я вам скажу: счастье возвращаться домой после удачного спектакля.

– Что такое в вашем представлении удачный спектакль?

– Это когда несколько сотен или даже тысяча зрителей в зале существуют как один человек, и ты понимаешь: он, этот единый человек, находится в твоей власти. В таких случаях я чувствую себя в своей тарелке.

– Но, чтобы добиться власти над залом, надо и выкладываться по полной!

– Не люблю слово «выкладываться». Актерство – это же не труд. В театре и в кино настоящий артист получает все то, чего ему не хватает в жизни. И попробуйте спросить кого-то – променял бы он то, что имеет на сцене или на съемочной площадке, на реальность, – скорее всего, большинство ответит: «Нет!»

Если уж на то пошло, я вообще думаю, что жизнь – всего лишь повод для искусства.

– Вот это да!

– Конечно. И можете мне поверить – я так давно работаю артисткой, что могу себя уже называть крутым профессионалом.

– Или звездой?

– Начать считать себя звездой – огромное несчастье для актера. Это значит, что он остановился в развитии. То есть достиг своего предела.

– Знаете, Татьяна Григорьевна, не хочу никого обидеть, но мне кажется, что в таком положении оказываются только не очень умные люди…

– Дураки? Нет… Дураки, напротив, всегда очень хорошие артисты. Они выполняют задание режиссера так, как никогда не сможет ни один умный! Ему сказали – он делает. А умному мешают мозги. Ему надо выходить на сцену и играть, а он начинает вместо этого что-то анализировать, в чем-то сомневаться. Это просто беда! Так что надеюсь, что я в этом смысле – полная идиотка. Причем с большим опытом, потому что, сколько себя помню, постоянно на каждом шагу спрашиваю у постановщика: «Зачем я тут стою? Зачем я туда пошла? Почему я здесь это говорю?» И, представьте, далеко не каждый режиссер может ответить на эти вопросы.

– Наверное, это относится в первую очередь к молодым, начинающим?

– Ни в коем случае! У молодых режиссеров есть неоспоримое достоинство – им еще совсем не безразлично то, что они делают.

– А сами вы не хотели бы заняться режиссурой? Сейчас ведь многие актеры переквалифицируются.

– Я? Нет! Я артистка и зарабатывать на хлеб как-то по-иному не могу и не хочу. К тому же мне кажется ужасным то, что сегодня фильмы начинают снимать все кому не лень. Их единственная цель – заработать, и заработать по-быстрому. Поэтому совсем мало кто вынашивает в душе какие-то идеи или хотя бы представляет, какой станет его картина.

– Раз уж об этом зашла речь, скажите, что вам в профессии ближе – кино или все-таки театр?

– Театр! Слава богу, конечно, что у меня много предложений в кино. Но, честно говоря, мне иногда бывает очень жаль, что я когда-то хватала чуть ли не все фильмы подряд, боялась, что меня перестанут снимать. Как только возникала какая-то пауза, сразу думала: неужели это все?! То есть я понимаю, что однажды такое обязательно случится, но, как говорят, надо надеяться на лучшее, а готовиться к худшему.

– Не думаю, что такое худшее может случиться с вами скоро.

– Ай, да в любом случае я не начну спиваться от тоски и безысходности. Я понимаю, что нужно многое брать в свои руки. Так что буду где-нибудь работать – у меня короны на голове нет, так что не боюсь, что она слетит. Такова наша реальность…