Зоя Виноградова: «Петь я начала раньше, чем говорить»

Прима петербургской оперетты отмечает славный юбилейРазве можно себе представить звездные часы отечественной оперетты без народной артистки России Зои Виноградовой и ее верного рыцаря (и на сцене, и в жизни) Виталия Копылова, тоже, естественно, народного?! И сейчас, когда жанр обретает второе дыхание, стоит ей, «первой леди Советского Союза» – так актрису стали называть после исполнения роли Элизы Дулиттл в спектакле «Моя прекрасная леди», – выйти на сцену, зал взрывается аплодисментами.

– Зоя Акимовна, вы мне однажды сказали, что, если бы была возможность прожить жизнь заново, вы бы хотели, чтобы в ней было главное – Виталий Иванович и театр, единственные и любимые…

– Нам просто повезло. И с жанром, и с театром – ленинградским, теперь петербургским – Театром музыкальной комедии. Оперетта – жанр веселый, теплый. Люди приходят к нам отогреваться душой. И я счастлива, что в моей – в нашей! – судьбе именно этот театр, а то, что он один, так это мой осознанный выбор.

– Пришлось отказываться от заманчивых предложений?

– Нас с Виталием Ивановичем не единожды приглашали в Москву. После спектакля «Поцелуй Чаниты» настойчиво звал Канделаки, худрук Московского театра оперетты. В Киев звали после триумфальных гастролей нашего театра: «Мы вам сразу звания народных артистов Украины дадим, квартиру на Крещатике». Разве мы могли предать наш город? Разве я могла изменить театру, который меня вырастил, выпестовал, сделал из меня человека? 

– У вас удивительный голос, его ни с кем не спутаешь!

– Так мне и бабушка одна, зрительница, говорила: «Зоя, вы – как колокольчик! Ваш голосок я ни с каким другим не спутаю!»

– В Филармонии на концерте одной оперной примы я был удивлен: ее голос не долетал и до середины зала. А вас и в тридцатом ряду слышно!

– Это правда. У меня голос и сам по себе летучий, а еще учителя наставляли: «Нужно уважать публику, петь так, чтобы весь зал слышал. Чтобы каждое слово можно было разобрать».

– Первые ваши учителя – мама с папой?

– Петь я начала раньше, чем говорить. Лет с трех, когда взрослые спрашивали, кем ты будешь, отвечала: «Артисткой». Правда, я еще хотела зверей лечить и цветы выращивать. Мама была певуньей, она пела в самодеятельности. Папа на гитаре играл. Приходил с работы, и мы пели.

– И что же вы пели? Песни из кинофильмов?

– У нас был патефон и огромное количество пластинок – и песни из кинофильмов, и русские народные песни, и оперная классика. Пел Лемешев – я пела вместе с ним. Шаляпин пел – пела вместе с Шаляпиным. С Середой, с Печковским… Все подряд пела, без разбору. Могла исполнить арию Снегурочки и тут же – русскую народную песню. Или цыганскую.

– Знаю, что вы пришли в Театр музыкальной комедии из художественной самодеятельности. Минуя консерваторию. Каким образом поступило предложение?

– Предложений не поступало. Самодеятельностью на заводе «Знамя труда» руководили Наум Лившиц, режиссер музыкального театра, и Галина Каугер – главный концертмейстер Театра музыкальной комедии. Я у них переиграла все роли. Пела Снегурочку Римского-Корсакова и играла Комиссара в «Оптимистической трагедии». На заводе я была «звезда».

В 1948 году в Театре музыкальной комедии ставили «Золотую долину» Дунаевского, нужна была девочка на роль Леночки. В свои 18 лет я выглядела если не на 12, то на 14 лет точно. Вот Галина Юрьевна и решила меня показать. Худрук театра Григорий Маркович Полячек и главный дирижер Михаил Петрович Валовац послушали и предложили послушать худсовету. А в худсовете – Николай Янет, Нина Пельцер, Евгений Михайлов, Иван Кедров, Лидия Колесникова!.. Что ни имя – легенда! Меня сразу стали вводить в спектакли, а затем и в премьерах занимать, но шесть лет я была во вспомогательном составе и одновременно училась у педагогов студии при театре. Со мной занимались прекрасные артисты и режиссеры: Александр Анатольевич Масленников, Валентин Сергеевич Васильев, Александр Иосифович Талмазан. Это был потрясающий тенор! Когда Шаляпин давал концерты в Петербурге, он просил, чтобы с ним пел только Талмазан. Александр Иосифович говорил мне: «Ты, Зоенька, поешь, как птица, так и пой. Тебе не надо ставить голос». И давал такие упражнения, что голос мой сам летел. Я никогда не задумывалась, какую мне ноту брать. Своим голоском я пела Оффенбаха, а это оперные партии, и оперетты советских композиторов: Соловьева-Седого, Баснера, Портнова… Кстати, некоторые свои произведения они писали специально для меня.

– Зоя Акимовна, почему художественная самодеятельность завода «Знамя труда», а не какого-то другого?

– На этот завод моя мамочка завербовалась, чтобы нам вернуться в Ленинград из эвакуации. Нас некому было вызвать, потому что все наши близкие погибли в блокаду. Папа умер в стационаре Металлического завода, где он работал токарем-карусельщиком. А нас с мамой вывезли по Дороге жизни 1 апреля 1942 года. Так что самое страшное время мы были здесь.

– Куда вывезли?

– На Кубань. Тремя эшелонами. Бомбили нас страшно. Сколько вагонов сгорело!.. Только в станице Новолабинская расселили по хатам – немцы! Шесть месяцев оккупации. А потом мы перебрались в другую станицу, Темиргоевскую. Там, в Доме культуры, была мощная самодеятельность! Руководитель Антонина Евгеньевна Рожкова – это такой энтузиаст!.. Я Любку Шевцову играла в «Молодой гвардии», донну Анну в «Дон Жуане» и многих других. В станице Темиргоевской гастролировал областной театр, руководитель увидел меня на сцене и сказал Антонине Евгеньевне: «Я бы вашу девочку взял к себе, сделал бы из нее артистку!» «Какое счастье, что я не согласилась, не соблазнилась, – думала я потом. – Я бы не вернулась в Ленинград. И не попала бы в свой театр!»

– Получается, что ваша творческая биография началась на Кубани.

– Нет, в Ленинграде, в школе. Мы в первом классе с Илюшей Глазуновым уже выступали на сцене: я пела, а будущий выдающийся художник играл на треугольнике.

– Почему вашей маме пришлось вербоваться? Вы что, не могли вернуться в свою прежнюю квартиру?

– Пока мы были в эвакуации, нашу комнату заняли. Мама была не из тех людей, что судятся. Она, как и многие другие эвакуированные, завербовалась на завод, и мы эшелоном вернулись в Ленинград. Поселили нас, человек сорок, в цехе. Какое-то время там и обитали. Потом расселили по подвальным помещениям заводского общежития. В ставшую нашей 18-метровую комнату заселили три семьи. В одном углу стояла печь, во всех остальных по кровати, на каждой кровати спали по три человека. Шесть лет так жили. 

– Мама приветствовала ваше занятие пением?

– Я ничем другим в жизни не хотела заниматься. Я из архитектурного техникума убежала! Какой бы из меня архитектор был?! Хотя я все делала, что положено по программе. Но и в техникуме самодеятельностью я занималась больше, чем учебой. Устроилась к маме на завод, в конструкторский отдел чертежницей-копировщицей, – в техникуме я научилась хорошо писать шрифтами. Наверное, я была перспективным сотрудником: меня даже хотели послать на курсы по подготовке конструкторов. Но я-то весь рабочий день жила ожиданием вечера, когда побегу заниматься самодеятельностью! И когда меня взяли в театр, мама просто счастлива была. Она-то знала, что это самое главное в моей жизни. В общем, все вышло как в сказке – сказке про Золушку.

– Зоя Акимовна, что вам помогает держать форму? Как удалось сохранить голос?

– Голос – это природа. И у Виталия Ивановича до сих пор голос звучит молодо. Что касается поддержания формы, то есть образа жизни… Мы никогда не сидели на каких-то диетах. Всегда жили нормальной человеческой жизнью. Я не курю и не курила. Могу позволить себе в праздники, а иногда и просто так, «с устатку», пригубить рюмку, но не больше. Конечно, бывают дни, недели, когда дома не говорить о работе не получается. Но можно не говорить, только вот не думать – не получится. Я знаю: сегодня спектакль. Утром просыпаюсь, и у меня уже беспокойство. Нужно, чтобы голос звучал, чтобы настроение было хорошее. Виталий Иванович в день спектакля всегда оберегал меня: «У тебя вечером спектакль, я сам обед приготовлю». Я поступала так же.

– Часто можно слышать: даже любящим людям нужно иногда отдыхать друг от друга.

– Мы и отдыхали вместе, и работали всегда вместе. И дома, и на даче. Не говоря уже о театре, где Витенька мой самый любимый партнер. А в жизни он мой самый любимый человек!