Наталия Нарочницкая: «Россия – это модель мира»

По мнению известного историка, в сегодняшней России сочетаются жизненные уклады XIX. XX и XXI веков

Историк и политолог Наталия Алексеевна Нарочницкая по праву считается одним из наиболее влиятельных интеллектуалов современной России. Президент Фонда исторической перспективы и директор парижского отделения Института демократии и сотрудничества, она получила широкую известность как неутомимый борец с фальсификацией истории, сторонник возрождения православных традиций, «разумный консерватор» и один из основателей партии «Родина». С Нарочницкой можно спорить, не соглашаться, но даже оппоненты восхищаются ее широкой эрудицией, блестящей аргументацией, умением вести дискуссию и находить неожиданные грани самых, казалось бы, общеизвестных тем. В беседе с журналистами «НВ» Наталия Алексеевна затронула извечные русские вопросы – спор западников и славянофилов, духовные различия между Россией и Европой, судьбы отечественной интеллигенции и взаимоотношения народа и власти.

– В России спор между западниками и славянофилами тянется испокон веку. Я считаю, что полемику между ними сегодня можно и нужно заново переосмыслить, не забывая, что даже в XIX веке эти две стороны русского сознания не были отрицанием друг друга. Если привести слова славянофила Ивана Киреевского и историка-западника Константина Кавелина, то нетрудно заметить, что они говорят об одном и том же. Слова вот только иногда слегка отличаются. Так, Кавелин однажды сказал, что «каждый думающий человек не может не чувствовать себя наполовину славянофилом, а наполовину – западником». Однако ни одно из этих философских направлений не в силах разрешить проблему русской жизни. А Иван Киреевский говорил, что никому не удастся «искоренить из нашей русской жизни либо все русское, либо все западническое, поэтому надо ожидать взаимодействия этих двух начал». Вот бы их слова почаще повторяли и наши бородатые патриоты, славящие «Домострой», а также современные либералы, не видящие ничего положительного в русской истории!

Я считаю, что главная беда нашей общественной жизни – в вечном нигилизме образованного слоя. Причем российская интеллигенция расколота изнутри, а ее представители проявляют просто неприличную для людей их круга нетерпимость друг к другу. Особенно это проявляется в столицах – Москве и Петербурге – где представители разных идеологических течений варятся в собственном соку и практически не пересекаются. К счастью, немного лучше обстоят дела в провинции, где в одном зале можно встретить и читателей газеты «Завтра», и поклонников «Новой газеты». В Москве, например, такого в принципе не может быть…

Другая особенность нашей интеллигенции в том, что ее представители считают признаком принадлежности к касте избранных презрение к любой власти. Как говорил Петр Струве, «идейной формой существования российской интеллигенции является отщепенство от государства». А Семен Франк писал в сборнике «Из глубины», что «кашу революции заварила именно интеллигенция, десятилетиями ведя разнузданную пропаганду и обращаясь к самым низменным инстинктам масс – неповиновению и анархизму». Конечно, власть всегда дает народу массу поводов для разочарования, а быть поэтом и державы, и свободы дано не каждому. Однако та страсть, с которой русская интеллигенция оплевывает собственную страну, всегда принимала у нас гипертрофированные формы. Этот феномен затронул еще Александр Сергеевич Пушкин в стихотворении, которое, по мнению многих, посвящено российским либералам:

Ты просвещением

свой разум осветил,

Ты правды чистый лик увидел,

И нежно чуждые народы

возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

В России всегда был и будет очень широкий разброс мнений. Даже за 70 лет пропаганды у нас не удалось воспитать одномерного человека, пресловутого «среднего русского». На Западе говорят о «среднем американце», «среднем немце», «среднем французе». А в российской социологии отсутствует само понятие «средний русский» – у нас каждый сам себе поэт, философ, святой и подвижник. Мы привыкли друг с другом не соглашаться, в чем есть свои плюсы, но и очень серьезные минусы. Ведь наша неспособность прийти к согласию ни по одному вопросу настоящего, прошлого и будущего повергает нацию в какой-то хаос, делает ее неспособной отделить главное от второстепенного, увидеть устремления окружающих.

В нашей стране всегда останутся эти два течения – либеральное и консервативное. Но либеральные идеи возымеют шанс стать хоть сколько-нибудь заметным явлением не только в беспомощно узкой прослойке московской и питерской интеллигенции  лишь тогда, когда она откажется от нигилистической версии постсоветского либерализма.

Нигилизм современных либералов по отношению к русской жизни, на мой взгляд, берется от незнания не только родной истории, но и духовных основ великой западноевропейской культуры. А корни-то у нее – христианские! Герой классической западноевропейской культуры – воплощенный долг, который отдает свою жизнь за веру, отечество, честь и любовь. Этим он в корне отличается от постсоветских и постевропейских либералов-атеистов, чья главная ценность – физическая жизнь человека. Но если это так, то мы подходим к концу цивилизации: друг не заступится за друга, муж отдаст жену насильнику, армия не станет воевать за

Отечество. Ведь только способность к самопожертвованию и стремление к высшим идеалам отличают человека от животного!

К сожалению, современные либералы и либералы классические суть разные явления. Классический либерализм связан с идейным багажом Просвещения – свободой слова, совести, мнений, собраний, равенством перед законом. Все это – первое поколение прав человека – это и суть демократической организации общества. Ко второму поколению относят завоеванные в ХХ веке социально-экономические права. Именно на них сейчас во всем мире идет масштабное наступление на волне кризиса финансового капитализма. Но демонтаж социального государства в Европе связан и с последствиями распада СССР.

Сам факт существования Советского Союза оказывал дисциплинирующее воздействие на европейские элиты, заставляя их повышать уровень жизни в своих странах. Когда же СССР исчез, стимула содержать дорогую «социалку» больше не стало, и во всем мире стала набирать силу крайне либеральная философия экономики и финансов – виновник нынешнего экономического кризиса и кризиса социума. Советский же Союз рухнул отчасти и из-за того, что к концу своего существования материально не мог наполнить провозглашаемые социальные стандарты, довести их до стандартов эпохи... А сейчас для многих стало еще хуже!

Наконец, третье поколение прав человека – это либертаризм, провозглашающий право человека на любые экстравагантные проявления своего «я», что может противоречить морально-нравственным ценностям. Это третье поколение прав человека вступает в противоречие с классическим либерализмом и откровенно наступает на основу демократии.

 За примерами далеко ходить не надо. Сегодня на Западе господствует доктрина политкорректности – по сути, тоталитарный запрет на обсуждение очень многих тем, и в этом отношении Россия – гораздо более свободная страна. Мои европейские коллеги, услышав наши дискуссии, мне часто говорят: «Какие же вы счастливые, у нас бы это никогда не напечатали!» То есть степень внутренней свободы в России сейчас больше, чем в Европе, спектр обсуждаемых тем у нас шире. Скажем, в России можно безбоязненно размышлять о грехе и добродетели, дискутировать о том, являются ли показателем свободы парады сексуальных меньшинств.

А вот на Западе на эти темы наложен гласный и негласный запрет. Яркий пример тому – судьба Рокко Буттильоне, кандидата в комиссары Евросоюза, поплатившегося за свое высказывание о сексуальных меньшинствах. Когда его спросили об отношении к геям, он ответил: «Я признаю их права и буду их защищать. Но, как убежденный католик, я не стану скрывать, что считаю гомосексуализм грехом». И что вы думаете? Он вылетел из элиты так, как в советские времена какой-нибудь профессор, который позволил себе публично усомниться в догматах марксизма-ленинизма.

Абстрагируясь от содержательной стороны спора, я часто спрашиваю: «А где здесь свобода совести и мнения?» Однако ответа не получаю. Конечно, в Европе в кулуарах за ваши смелые высказывания вам будут все жать руку. Но вот публично возражать против парадов сексуальных меньшинств (то есть не против их прав, а всего лишь против пропаганды этого явления) в Западной Европе невозможно, потому что на вас сразу навесят ярлык гомофоба. Получается, что третье поколение прав человека попирает саму демократию, наши базовые права и свободы. Лучшие умы человечества боролись в эпоху Просвещения против сословных ограничений, огосударствления как единственно допускаемой одной только религиозной точки зрения на все явления. Однако сегодня воинствующая либертаристская, атеистическая точка зрения освящена авторитетом государства, становясь единственно допустимой на Западе. Если в Европе христианин не имеет права высказывать суждения, прямо вытекающие из учения, где здесь демократия? Где свобода слова?

 Конечно, смешно отрицать огромные завоевания Запада в области прав человека. И нам еще здесь предстоит многому у него научиться. Но все-таки давайте трезво смотреть на вещи – есть в западной жизни совершенно тупиковые явления, грозящие полностью уничтожить великую европейскую культуру. Перенимать их нам ни в коем случае не стоит.

Я считаю, сегодня в стране это главная тема – разрыв связи между элитой и народными низами, две абсолютно разные цивилизации. А ведь кадровый резерв для управления, для журналистики, образования и культуры – это та самая элита в социологическом смысле. Она должна обладать мировоззрением, которое не имеет нигилистической составляющей. Можно желать модернизации. Кто же спорит с тем, что России нужна модернизация всех сторон жизни, в том числе политической? Но может ли она начаться успешно при таком расколе и недоверии? Я не говорю уже о финансовом, экономическом, имущественном расслоении, которое, конечно же, не соответствует демократическим принципам ХХI века. Это полное противоречие! Какими свободами может пользоваться человек, если он в ХХI веке ввергнут в почти средневековую нищету, которая предполагает даже неподвижность, потому что не на что купить билет на похороны родственника. Ситуация похожа на «феодальное прикрепление крестьян к земле». Ведь признак современного развитого общества – это социальная мобильность! А у нас же и это затруднено.

У нас в стране высокие технологии в институтах и научная мысль на уровне высших мировых стандартов. Так же и с культурой – присущи высокая мысль, интеллектуализм. С другой стороны – часто полное бескультурье в общении, в быту. Такое многообразие! Если хотите, Россия (я не призываю руководить миром – нам бы с собой справиться!) есть модель мира, ибо в ней представлены буквально все контрасты. А Америка, которая на мир не похожа, но притязает им руководить, такой моделью не является. «Нам внятно все – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений». А климатические и природные контрасты, гигантские расстояния! Вершины мысли и открытий и неразвитость, архаичность глубинки, где в деревне бабушка ковыляет к колодцу. А оттуда попадаешь в богемный мегаполис, где «либертаристы» живут по принципу «греха нет, и все позволено». Но разве это свобода? Это же рабство плоти и гордыни! Свобода без границ, как и все без границ, не имеет определения, начинается уже энтропия. «Я» определимо, пока есть «не-я». Свобода воли и свобода выбора при четком понимании, что есть грань между грехом и добродетелью, добром и злом, – вот тот треугольник, внутри которого рождался мощный импульс великой европейской культуры. Герой, мучимый соблазнами зла, но осознающий, что преступает грань и берет ответственность на себя. Иначе бессмысленны были монологи Гамлета, и Макбета.

Порой хочется упрекнуть образованный слой: вместо того чтобы шипеть по углам, сделали бы что-то полезное на своем месте. Очисти пространство вокруг себя, кто-то еще последует твоему примеру, и эти очаги соединятся, как капельки ртути, и кусочек нашего мира уже будет лучше. Но можно во многом упрекнуть и наш раздраженный праведной обидой на власть, но и одновременно апатичный народ. В этом разделении повинен многовековой разрыв, который повторился и в советское время, когда раскол проходил по линии «номенклатура – все остальное население». Причем рядовой партиец и руководитель обкома были жителями двух разных миров.

Именно этот разрыв виноват в том, что народ со скепсисом и недоверием относится и к власти, и к своей вовлеченности в государственные дела. И местнические интересы необходимо преодолевать – чтобы управлять, надо подняться над местными интересами и видеть всю страну в целом. Большинство не чувствует себя соработниками в истории своей страны. Но и там, за границей, не надо иллюзий и поверхностных клише – абсолютной свободы нет нигде! Просто вожжи управления везде по-разному устроены. Это у нас думают: «О, свобода! Теперь можно делать все что заблагорассудится! Только один думает: «Я свободен, никто не может меня оскорбить и ударить», а другой: «Я свободен, я каждого могу оскорбить и ударить!». Так что свобода неотделима от нравственной системы ценностей!

(Окончание – в следующем номере «НВ»)