Роман Громадский: «Система Станиславского – это таблица умножения»

Народный артист России отмечает 70-летие и остается востребованным

Творческая судьба Романа Громадского на протяжении почти полувека связана с театром-фестивалем «Балтийский дом» (в прошлом – Ленинградский государственный театр им. Ленинского комсомола). Сюда он пришел работать сразу после Театрального института, здесь, по собственному признанию, провел свои лучшие годы. И здесь сегодня пройдет его юбилейный вечер.

– Роман Борисович, какое время в вашей жизни было самое счастливое?

 – Это 13 лет работы с замечательным режиссером, который, к великому сожалению, в 48 лет оставил наш мир, – Геннадием Опорковым. Все мои спектакли с ним (их очень много) – «По ком звонит колокол», «С любимыми не расставайтесь», «Живи и помни» – это был мой расцвет, мой пик. Дальше либо я на этом пике находился, либо немножко спускался.

Да и вне сцены мы были очень дружны. Мы очень помогали друг другу, верили друг в друга, а это немаловажно в творческой работе. Геннадий очень мне много дал, и было гораздо легче после него работать с менее талантливыми режиссерами. Я уже переносил в свои работы тот опыт, который приобрел с Опорковым.

– А какое время в вашей жизни было самым тяжелым?

– У меня было очень голодное детство. Блокада, после блокады… Одно желание – пожрать, найти бы чего кусить. Плохо одет, зима холодная, пальцы мерзнут, ноги мерзнут... Но детство свое я вспоминаю как радостное, солнечное – как будто я в «Артеке» все время был!

– Что особо вспоминается?

– Я все свое детство, до 1954 года, жил на Невском. Вы плохо себе представляете, что такое был Невский. По нему ходили трамваи, телеги ездили, автобусы старые… И я босиком по Казанскому собору лазал. Потому что лето, мамка не давала обувь никакую, ее надо было беречь. Бегали за трамваями, прыгали на подножки… Обычное босоногое голодное детство. Но очень светлое все равно. Хотя, конечно же, были разные моменты.

Отец никогда не занимался моим воспитанием. На него что-нибудь найдет: «Ну-ка, Ромка, дай дневник!» Даю дневник – там одни двойки. Он берет и дневником по затылку хрясь: «Иди вон отсюда!» – вот все его воспитание. Меня воспитывало другое. Сколько я его помню, он позже всех ложился спать и раньше всех вставал. Я видел, как он относится к своей работе. Он не ныл, не канючил, не проклинал никого. Он мужественно кормил семью: все-таки, не считая его, нас было четыре рта – мама, две сестры и я. Мама занималась только нами, а работал один отец. Он все делал для того, чтобы семья более-менее была обеспечена.

– Вы из тех актеров, которые служили в армии…

– В отличие от многих, я к армии отношусь хорошо. Раньше, правда, армия была другая, не то, что сейчас. Я в армию пришел слабым, рахитичным, плохо физически развитым пацаном; блокада, недоедание – все сказалось. А армия меня просто физически преобразила. Я сразу поправился, набрал мышечную форму: зарядка, режим, каши… Я вернулся из армии очень крепким, уверенным, здоровым парнем. И достаточно легко поступил в Театральный институт. Потому что можете себе представить: выходит такая дубина, 190 сантиметров роста, на нем военная форма, все блестит, все наглажено, вся грудь в значках, курчавые волосы!

– Наверное, все девушки были ваши.

– Да. Так я и женился сразу, практически на первом курсе. Но армия, конечно, и подорвала мое здоровье. Потому что спать на снегу – в мирное время… Нужно это было или нет, я не могу понять. В зимних лагерях ставили палатки, застилали лапником, ставили буржуйки, надевали на себя две пары белья, шинель, бушлат. Спали в противогазах…

– Почему в противогазах?

– Потому что так теплее. Без него все мерзнет, а ты дышишь в противогазе – и вроде бы жить можно. Нет, когда буржуйка топится, все еще более-менее. Но нужно было по 40 минут дежурить у этой буржуйки, и кто-нибудь часа в четыре засыпал, конечно. Буржуйка гасла, и через пять минут в палатке было минус 25! А ты, по сути, спишь на земле. И вот ты встаешь, а у тебя этот лапник примерз к бушлату. Отсюда и последствия, конечно. У меня были большие проблемы со спиной… Служил я в войсках связи в Западной Белоруссии. Но много поездил, был во время службы в Польше, в Германии, участвовал в строительстве пресловутой Берлинской стены.

– Понимали, что это историческое событие?

– Нет. Я был очень далек от политики. Я понимал, что мы победили, что победа нам далась очень тяжело. Я получал приказ и его выполнял. Другое дело, что было мирное время, и я не выполнял каких-то дурных приказов – стрелять, убивать... Конечно, и в армии не без уродов, всякое бывало, но в основном армия дала мне гораздо больше плюсов, чем минусов.

– Сейчас люди расстаются, ссорятся из-за денежных и квартирных вопросов. Считается, что же это за семья, если нормального жилья нет. А как тогда жили?

– Конечно, запросы меняются. Если раньше у меня были одни брюки, которые я каждое утро гладил, парил, чтобы прийти в институт, причем брюки очень дешевые, из дерюжки какой-то, то сейчас такое трудно себе представить. Молодой человек или девушка имеют какой-то худо-бедно гардероб.

Когда я демобилизовался из армии, я был очень рад, что у меня есть военная форма, потому что в повседневной жизни я мог ее использовать. А так – одни брюки, одна рубашка. И так продолжалось, пока я не стал зарабатывать, потому что в 23 года я же не мог сидеть на шее у своего отца. А сейчас у меня дома целый угол занимает огромный шкаф, в котором десятки пиджаков, брюк и так далее. Думаешь: «Боже ж мой!» Но это не богатство, а необходимость. Артист – публичный человек, он должен всегда выглядеть респектабельно. Это художник может себе позволить весь измазаться в краске. А артист должен «держать марку». Хотя есть некоторые люди, которым это все до лампочки. «Вот я такой охламон, волосы длинные…» Да бог с тобой, что длинные, но почему они грязные? Меня вот это интересует! Сейчас, конечно, материальное положение творческих людей улучшилось. Но все равно: что это такое, если молодой артист получает 12–15 тысяч рублей? А если у тебя семья? Если у тебя дети? Но при всем при том я практически не знаю примеров, когда артист расставался со своим любимым делом из-за безденежья.

– В наше время для актера хороший приработок – съемки в кино, но они часто не могут не сказываться на работе театра. Раньше, говорят, артистов не всегда отпускали сниматься. Вас тоже?

– Ну, очень редко. Не то что не разрешали, просто я понимал, что театр едет на гастроли, которые продлятся месяц, а в киногруппе говорят, что именно в этом месяце у меня пик съемок, 15 съемочных дней. Тогда им приходилось искать более свободного артиста.

Когда я снимался в фильмах «Романс о влюбленных» и «Цемент», это были большие роли, которые требовали много съемочных дней. Это вызывало большие скандалы. Были даже такие моменты, когда спектакль отменяли, и киногруппа возмещала материальный ущерб за аншлаг спектакля. Бывало, я киногруппе говорил, что могу ввести своего товарища на роль в театре. И они с ним заключали липовый договор, чтобы он получал за это деньги.

– Последние годы вы профессор Гуманитарного университета профсоюзов. Как вы решились начать преподавать?

– Я заканчивал наш Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. У меня были очень хорошие педагоги, замечательная кафедра Бориса Вольфовича Зона, великолепные мастера – Татьяна Григорьевна Сойникова, Сергей Васильевич Гиппиус, Иван Эдмундович Кох и многие-многие другие. Это были великие люди. Они сами не артисты, но они были по взглядам очень близки с Константином Сергеевичем Станиславским, верили в него и занимались только театральной педагогикой. Именно эта школа и дала мне возможность принять предложение Александра Запесоцкого. Потому что, если бы у меня не было такой хорошей школы, я бы, может, и не рискнул. Но мне есть что вспомнить. Мне думается, что театральная педагогика удивительно консервативна. Недаром уже вон сколько времени прошло, но система Станиславского для нас – таблица умножения в театральной педагогике.

– С чем вы подходите к своему юбилею?

– Меня родители наделили достаточно крепким характером, крепким здоровьем, я в свои 70 лет чувствую себя достаточно уверенно – и по физической форме, и по своему творческому положению. Я востребован, я много играю в театре, работаю в университете. Меньше, конечно, но снимаюсь в кинематографе. Принимаю участие в концертных программах. Все это есть, а больше мне ничего не надо. У меня хорошая семья, сын, внуки. У меня замечательная жена, которая во многом мне помогает. Правда, не все так просто, у меня жена-то третья. Но если бы не первая трагедия, когда у меня жена умерла, может, всего остального и не было бы. Сейчас я очень доволен своим семейным положением, очень доволен своим сыном. Так что все идет нормально.