«В Канаде жил как в дурдоме»

Защитник СКА Алексей Семенов рассказал «НВ» о том, почему ему пришлось рано повзрослеть и как привыкнуть к жизни в Северной АмерикеДля Алексея Петербург почти родной город. Первый раз в армейском клубе хоккеист оказался более десяти лет назад – в сезоне 1998/1999 года. Однако отыграл Семенов тогда недолго и уехал за океан. Второй приезд в северную столицу пришелся на 2004 год, когда НХЛ сотрясал локаут. Нынешний контракт с армейцами для Алексея СЕМЕНОВА третий по счету, и он надеется, что не последний.

– Договор с клубом у меня до конца сезона, что дальше – не знаю. Для начала необходимо завершить этот чемпионат.  А там уже посмотрим.

– Сравните нынешний СКА с тем петербургским клубом, в котором играли раньше.

– Небо и земля. Как в организационном, так и в финансовом плане. Раньше таких аншлагов в Ледовом дворце не было. Сейчас хоккей в городе любят. Команда, как и вся лига в целом, прогрессирует.

– Чем запомнился Борис Михайлов, который тренировал вас в СКА в предыдущие годы?

– Своеобразный тренер… Но мне нравилось с ним работать. Мог, конечно, поругать, накричать, но по делу. Борис Петрович – справедливый тренер. И я никогда не обижался на то, что он повышал голос.

– С таким высоким ростом, как у вас (198 сантиметров. – Прим. «НВ»), удобнее играть на маленькой или на большой площадке?

– В принципе, без разницы. Куда сложнее сам момент перестроения с одной площадки на другую. Когда в прошлом году приехал в московское «Динамо», то привыкал очень долго. Совершенно не понимал, как надо действовать, куда бежать в той или иной ситуации. Катится игрок рядом с тобой, кажется, сейчас толкнешь его в борт, чтобы не пустить, а до борта на самом деле как до Хабаровска. Раз – и соперник убегает.

– Гулливером себя не чувствуете.

– Нет, но бывают забавные ситуации. В сборной в 2004 году во время Евротура мы часто прогуливались вместе с Алексеем Симаковым. А он, в отличие от меня, маленького роста. Метр шестьдесят – метр семьдесят. И чуть ли не все, как нас увидят, говорили: «О! Братья-близнецы идут».

– Почему с таким ростом баскетболом не стали заниматься?

– На самом деле занимался. И баскетболом, и волейболом, и футболом. Но, во-первых, в детстве я был не таким высоким, расти начал лет с девяти. Во-вторых, лучше у меня получалось играть в хоккей и в футбол. В итоге выбор оказался непростым. Но в хоккей меня привел отец, и я понимал: если он выбрал именно этот спорт, значит, так лучше.

– Вы родом из Мурманска, хотя хоккейной команды там нет…

– Зато хоккейная школа в городе сильная. Александр Юдин тоже начинал в ней заниматься, Роман Розаков, поигравший в НХЛ, играл. Никита Алексеев из «Ак Барса» тоже мурманский парень. Много кто вышел оттуда. Сейчас, правда, как-то все затихло, но, надеюсь, со временем школа возродится.

– Вы ведь достаточно рано уехали в Северную Америку…

– Совершенно верно. В 17 лет.

– Не страшно было?

– Дело в том, что я вообще достаточно рано стал играть за пределами Мурманска. Моя первая самостоятельная поездка была не то в 10, не то в 11 лет. Мы вместе с приятелем Олегом Бойковым поехали выступать за команду из Петрозаводска. Родители нас посадили в поезд, мы приехали и около месяца колесили вместе с командой по различным турнирам. А в 13 лет я перебрался в Ярославль. Жил один, на базе. Еду мне готовили, но остальными бытовыми делами занимался сам – стирал, убирал. В «Крыльях Советов» с Никитой Алексеевым тоже жили на базе одни и тоже все делали сами. Так что я достаточно быстро привык к взрослой жизни.

– Но одно дело жить в своей стране, другое дело – в чужой.

– Главная проблема, которая стояла передо мной в Канаде, – незнание языка. С этим было действительно трудно. Когда ходишь как мебель и на все вопросы только киваешь и улыбаешься. Но мне повезло, что в команде был украинец, Алексей Солащенко, который помог с адаптацией, с изучением английского. Да и сам я пытался как можно скорее освоить язык: сидел в раздевалке, слушал речь ребят. Как-то тренер отправил меня учить язык в школу. Я две-три недели походил, не понял ни одного слова. Учителя говорили очень быстро, подошел к наставнику и говорю, мол, так и так, ничего не понимаю. На что он отвечает: «Хорошо. Давай ты будешь тогда ходить в тренажерный зал». Я согласился, опять же, слушал разговоры партнеров по команде, и это принесло гораздо больше пользы. Через несколько месяцев стал нормально изъясняться. 

– В бытовом плане как устраивались? Жили на базе?

– Нет. За определенную плату местная семья брала к себе, выделяла комнату, обеспечивала питанием. Мы жили вместе с Солащенко. Нам предоставили нижний этаж дома, на котором было две комнаты. Говорить, что жили как в дурдоме, не буду, но семья была специфическая. Три ребенка. Одному полтора года, второму – три, третьему – лет пять. И представьте, какой шум поднимали эти три чада. Особенно с утра. А вставали они рано, часов в шесть. Мы прожили с ними около года. Потом Леша уехал в другую команду, а я перебрался в другой дом, к одинокой женщине лет шестидесяти. Было уже намного спокойнее.

– Вы несколько лет выступали в низших лигах. Чем запомнилась игра там?

– Скорее не чем, а кем. Тренером. Я работал с замечательным специалистом – Бертом Темплтоном. Когда я только пришел в команду, он сказал: «Давай договоримся: я ничего не буду тебе говорить, а ты выходи и показывай, что можешь. Я тебя не буду ни упрекать, ни ругать». Я ответил – хорошо. Весь сезон так отыграли. Естественно, советы и подсказки он мне давал, но не более. В результате я набрал 44 очка и получил приз лучшего защитника. А во втором сезоне увеличил результативность до 65 очков и был признан лучшим игроком лиги. Наставник был доволен.

– Обрадовались, когда вас задрафтовал «Эдмонтон» и появилась возможность играть в НХЛ?

– Когда сидел на драфте, думал: пусть хоть кто угодно задрафтует, но не «Эдмонтон». Не знаю почему, но не хотел туда ехать. И надо такому случиться, что именно этот клуб меня и выбрал. Но весь негатив по отношению к клубу пропал, когда я туда приехал. Великая организация с большой историей. К тому же тренер Крейг Мактавиш мне доверял, и уже спустя месяц я стал проводить на площадке по 19–20 минут за матч.

– Когда «Флорида» вас выменяла у «Эдмонтона», обрадовались, что из холодного канадского города переезжаете на курорт?

– Помню момент, когда позвонил агент и сказал, что меня обменяли. Я огорчился, а жена прыгала от радости. За три года привык к «Эдмонтону», все стало родным, уезжать совершенно не хотелось.

– Виталию Вишневскому в одном из последних матчей СКА сломали нос. Обычная травма для защитника?

– Многим нос ломали. Мне два раза – клюшкой и во время драки. Причем эта драка произошла в моем втором матче в НХЛ, против «Сан-Хосе». Дрался я с Джоном Торнтоном. Произошла стычка, я сбросил перчатки, он сбросил. Я ударил его и подумал, что все идет нормально. Но он оказался левшой и тоже попал мне в лицо. Не сказать, что сильно, но мы упали. Причем я лицом об лед, сломал нос, рассек лоб – крови немерено было. А самый памятный бой у меня был, когда за «Сан-Хосе» выступал. Мы играли против «Калгари». В одном из эпизодов бегу за шайбой, и кто-то из их бойцов жестко меня встречает. Я ему отвечаю. Сбрасываем перчатки, секунд 20 идет потасовка, мы падаем, встаем, нас удаляют. Главный судья подъезжает и говорит: пять минут за драку. А другой рефери отвечает: «Зачем пять? Дай им по две минуты за нарушение дисциплины». Главный подумал и согласился. А у тафгаев в НХЛ есть система: чем больше штрафного времени наберут, тем лучше. Я смотрю, этот парень из «Калгари» на скамейке недовольный сидит. Только мы выходим на лед, пытаюсь поймать шайбу, и этот же боец летит на меня. Мы снова деремся, нас снова удаляют, и снова всего на две минуты. В итоге парень мне кричит: «Еще будем драться?» Я говорю: «Хочешь – давай». Вышли, посмотрели друг на друга, но кулаками махать не стали. Видимо, соперник понял, что больше двух минут штрафа все равно не получит.