Чистилище для первоходов

Корреспонденты «НВ» побывали в колонии, где содержатся только впервые преступившие закон арестантыВ России полным ходом идет реформа уголовно-исполнительной системы. Появились два вида колоний: для впервые оступившихся, так называемых первоходов, и закоренелых преступников, уже не раз побывавших за колючей проволокой. Чем закончится грандиозный эксперимент, пока не понятно. Корреспонденты «НВ» побывали в исправительной колонии общего режима № 5, расположенной в поселке Металлострой, куда направляют исключительно арестантов-новичков.

До «пятерки», несмотря на ее относительную близость к Петербургу, добраться непросто. Особенно сейчас, когда все дороги на городских окраинах завалены снегом, а транспорт ходит абы как. Последний рывок от остановки к зоне мы сделали, буквально утопая по пояс в снегу.

Можно только представить, каково приходится родственникам осужденных, которые ездят сюда, волоча на горбу неподъемные баулы и тележки с едой и одеждой. А они валят сюда толпами. Особенно накануне праздников. И это понятно: матери, отцы, жены тех, кто впервые оказался за решеткой, готовы отдать им последнее.

В вестибюле административного здания колонии нас встретила начальник отдела по воспитательной работе Юлия Молодцова – румяная красавица, с глазами необыкновенной синевы.

– Жаль, что вы не приехали раньше, – посетовала Молодцова. – У нас как раз проводился конкурс ледовых скульптур. Осужденные строили снежные крепости, вырезали изо льда сказочных персонажей… Одним из них был Крокодил Гена…

Разумеется, увидеть Крокодила Гену, высеченного изо льда мозолистыми руками бывших воров и грабителей, мы были не против. Но, увы, не повезло.

– Вы, наверное, думаете, что осужденные – звери в человеческом обличье? – строго спросила нас лагерная воспитательница. – Зря! Заключенные – они же как дети! Особенно те, кто оказался за решеткой впервые. Вы бы только видели, с каким старанием они лепили снежных зверушек, как волновались…

В этот момент мы как раз поравнялись с колонной заключенных, одетых в черные телогрейки и в нахлобученных на глаза шапках-ушанках. По команде старшего они остановились и хором гаркнули:

– Здравия желаем, гражданин начальник!

Юлия Анатольевна в знак приветствия качнула головой. Но когда то же самое проделал второй отряд арестантов, не выдержала и раздраженно заметила старшине:

– Убавьте энтузиазма…

Старшина опустил голову, процарапал нас колючим взглядом и рявкнул:

– Отряд, шагом марш!

Юлия Молодцова вкратце поведала нам историю колонии. Как выяснилось, «пятерка» – одна из самых больших российских колоний, по площади не уступающая территории Кремля. Колония похожа на огромный муравейник: осужденные убирают снег, везут санки с громадными тюками, колют лед, бодро маршируют из казарм в столовую и обратно.

По словам заместителя начальника колонии по производству Михаила Шишкина, «пятерка» – учреждение «брендовое», одна из самых «успешных» в производственном плане колоний петербургского УФСИНа.

 – За 2010 год колония произвела продукции и оказала услуг на 108 миллионов рублей, – говорит он. – Один только ежемесячный фонд заработной платы у нас составляет 2 миллиона рублей. В трудовом процессе заняты 650 осужденных. У нас есть школа, ПТУ, там можно получить профессию бетонщика, слесаря, кузнеца, токаря, швеи. По итогам прошлого года мы даже тринадцатую зарплату выплатили. Осужденные получают под 10 тысяч в месяц. Освобождаются, а у них на карточках по сто тысяч лежит!

– А на руки сколько выдаете? – спросили мы.

– По-разному, – как-то сразу сник Михаил Александрович. – Ну, где-то тыщи две-три. Поймите: здесь же не обычные работяги, а заключенные. У большинства – огромные иски. Кроме того, им приходится платить за проживание, еду, спецодежду…

В «пятерке» содержится около 1,5 тысячи осужденных. Сроки у первоходов самые разные – от полугода до семи лет.

– Сегодня в колонии царствует закон, – уверен начальник лагеря полковник Константин Бубнов. – Если нарушения и случаются, то общественность узнает об этом одновременно с вышестоящим руководством. Хотя так было не всегда…

По словам начальника, несколько лет назад здесь произошел полномасштабный бунт – около тысячи человек одновременно перестали повиноваться.

– Это случилось практически одновременно с моим назначением начальником колонии, – говорит Константин Петрович. – Я решил сломать прежнюю систему. Колония «сидела» на героине. Ежесуточное потребление достигало 200 граммов в сутки!

По самым скромным оценкам, ежедневный денежный оборот наркоторговцев, поставляющих героин в «пятерку», достигал порядка полмиллиона рублей!

– Видеть, как тысяча человек выходит из повиновения, – испытание не для слабонервных, – продолжает Бубнов. – Но нам удалось нейтрализовать зачинщиков бунта и отправить их в другие колонии…

– А вам угрожали?

– Не без того, – хмурится Бубнов. – Звонили, обещали устроить «сладкую» жизнь. Но теперь, слава Богу, все в прошлом…

Процесс «обмена» рецидивистов на первоходов в колонии продолжался около года.

– В лагере теперь сидят одни первоходы. А среди них уже не объявились авторитеты? – спрашиваем мы.

– Всеми процессами управляет администрация, – чеканит слова начальник колонии. – Смотрящих за зоной у нас нет. И надеюсь, больше не будет.

Впрочем, полковник Бубнов признает, что многие криминальные привычки и обычаи на зоне не изжиты. Самый больной из них – пронос (либо заброс) в зону наркотиков, алкоголя и мобильных телефонов. Ведь территория зоны огромна, и контролеры порой просто не в состоянии за всем уследить.

– Скажем, часовой на вышке заметил, что кто-то готовится кинуть сверток через забор, – рассказывает начальник колонии. – Он звонит на КПП, вызывает наряд. Но пока контролеры прибегут к месту, преступник сделает дело и сбежит. Иногда и наш персонал дает «слабину». Недавно задержали младшего инспектора при попытке пронести в зону почти грамм гашиша. С такими у нас разговор короткий, – начальник решительно рубит ладонью по столу, – задерживаем и привлекаем к ответственности…

– Авторитетов у вас на зоне нет. А так называемые отверженные заключенные остались? – интересуемся мы.

Полковник хмурится – видно, подобные вопросы его задевают.

 – Да, у нас есть осужденные с низким социальным статусом, – честно признается Бубнов. – Но они пользуются теми же правами, что и другие заключенные. Пройдите по лагерю, посмотрите сами…

При входе в общежитие нас приветствует дневальный. Высоченный, широкоплечий старшина ведет вдоль идеально застеленных коек. Признаемся честно, такого порядка нет даже в армии.

– Проблемы с личным составом случаются? – спрашиваем старшину.

Тот пожимает крепкими плечами:

– Никаких!

– А если кто-то не понимает?

Старшина раздвигает губы в улыбке:

– Все. Всё. Понимают. С полуслова.

При выходе останавливаемся рядом с молоденьким дневальным. Худенький, щуплый юноша оказывается уроженцем Ленинградской области.

– За что сидишь?

Паренек опускает глаза:

– Разбой. Сумку с кошельком у тетки отобрал.

– И что ж ты не убежал? – спрашивает кто-то из сопровождающих. – Ты вон какой шустрый?

Мальчишка поднимает глаза и с легким презрением смотрит на любопытствующего:

– Разные бывают случайности. Например, милиция мимо проезжает…

Арестанты и офицеры хохочут.

– А родителей тебе своих не жалко? – спрашиваем шутника.

– А у меня их нет, – взгляд дневального становится стальным. – Я из детдома…

Говорят, что на освящение церкви, расположенной на территории колонии, в свое время приезжал сам патриарх Алексий. Как только мы выходим за калитку, за которой ютится присыпанная снегом церквушка, сразу же забываешь, что здесь зона. Уж больно благостно вокруг: припорошенный снегом купол, сугробы, золотящийся крест, пахнущие смолой бревна. Все крепко, ладно, основательно.

В чисто прибранном помещении сидят человек десять – играют в шахматы, читают религиозные брошюры, чинно беседуют. Руководит общиной крепкий, уверенный в себе мужчина с тяжелым, пронизывающим насквозь взглядом.

Интересуемся, чем он занимался на воле.

– Педагог я, – отвечает староста. – Физкультуру в школе преподавал.

Оказывается, бывший педагог сидит за разбой.

Представители церковной общины, отставив в сторону шахматы и брошюры, с любопытством разглядывают нас.

– А вы в Бога поверили уже в заключении или на воле тоже ходили в церковь? – спрашиваем арестантов.

Молодые парни смотрят сквозь нас, молчат. Точно ждут команды. Наконец худощавый, невысокий парень, смущено улыбнувшись, говорит:

– Мы давно верим. Можно сказать, с Богом в зону, с Богом из зоны…

Остальные одобрительно кивают. Дескать, верно говорит, верно.

В помещении жарко натоплено, уютно потрескивают дрова, пахнет деревом и свежезаваренным чаем. Нет, в церковной жизни есть определенные прелести.

Выйдя на улицу, я, оставшись наедине со старшиной, ставлю вопрос ребром:

– Скажите, как здесь сидится первоходам?

Старшина пожимает плечами:

– Да как везде…

Покидая колонию, замечаем на пустынном плацу одинокого зэка, вяло орудующего ломом. Дав возможность сопровождающим отойти подальше, подходим к нему и пытаемся завести разговор «за жизнь».

– Да ничего в колонии не изменилось, – машет рукой арестант. – Толку от этого разделения никакого. Допустим, я впервые осужден и заезжаю в зону. А здесь уже сидят «пассажиры», у каждого из которых за плечами по три-четыре года. Они же деды! И че, они будут со мной цацкаться?

– Ну хоть что-то изменилось? – допытываемся мы.

– Изменилось, – вздыхает зэк, опасливо озираясь по сторонам. – Раньше по утрам на то, чтобы одеться, давали сорок пять секунд, а сейчас тридцать…

Яков Гилинский, петербургский криминолог, доктор юридических наук, профессор:– Первоходов и раньше пытались отделить от рецидивистов. Но эти разграничения проходили внутри колоний. Сейчас все это делается более масштабно и продуманно. И это факт, что руководству Федеральной службы исполнения наказания удалось снизить градус напряжения в наших пенитенциарных учреждениях. В 2007 году в российских колониях и тюрьмах было около 30 бунтов. В прошлом году, если мне не изменяет память, ни одного. По крайней мере, крупномасштабного. Впрочем, конечный результат реформы пока сложно предсказать. В колониях для первоходов наверняка появится своя иерархия, свои нравственные ценности, свои авторитеты. Отделить первоходов от рецидивистов в принципе несложно, гораздо труднее оградить лагерных неофитов от влияния криминальной субкультуры, за которой вековые традиции.

Федор Крестовый, писатель:

– Эксперимент по разделению первоходов и рецидивистов – очередная маразматическая затея наших властей. Ничего хорошего из этого не получится, потому что среди так называемых первоходов полно опытных зэков. Ведь в колонию приходит немало таких, у кого судимость снята или погашена. И такой матерый, прожженный уголовник у них числится по категории «первоход»! К примеру, у меня, невзирая на 12-летний опыт отсидки, судимость погашена, значит, в зону я пойду как новичок.

Я уверен, что первоходов оставлять наедине друг с другом нельзя. Разговоры о том, что опытные зэки учат молодняк совершать преступления, полная ерунда. Наоборот, «старики» учат их сдержанности, умению отвечать за слова, порядку. А если нет сдерживающего влияния, зона превращается в «страну летающих табуретов».