Юрий Охочинский: «Я не терплю халтуры»

Он не мелькает на экране и не участвует в «знаковых» телепроектах, но при этом по-прежнему остается популярным. У него свой, верный слушатель, который старается не пропускать ни одного концерта. Вот и сегодня поклонники Юрия Охочинского поспешат в Концертный зал у Финляндского вокзала, чтобы насладиться его неповторимым голосом.

– Можно сказать, что Юрий Охочинский не вписывается в современный шоу-бизнес?

– Естественно. К сожалению, профессиональные вокалисты, певцы, музыканты на сегодняшний день находятся в глубоком проигрыше. И проиграли мы на самом деле очень серьезно.

– Кому?

– Околомузыкальной тусовке с ее халтурой и плебейскими песнями. Посмотрев телевизор в новогодние дни, я пришел в ужас. Еще два года назад у меня были более оптимистичные мысли по поводу нашего шоу-бизнеса и нашей популярной музыки. Хотя и тогда я был возмущен тем, что происходит на эстраде. Вся эта гламурная компания, все эти безголосые мальчики и девочки!.. Даже если и появлялись исполнители с хорошими голосами, то через некоторое время они уходили в тусовку и растворялись там. Сегодня многие московские артисты занимаются тем, что объезжают ночные клубы. Правда, предварительно узнают, какой канал это снимает, и тогда уже решают, кому отдать предпочтение. Так потихоньку они перескакивают с канала на канал, и создается ощущение, что ребята постоянно присутствуют на экране. Но при этом они фактически не работают по своей основной профессии. Кто-то снялся в каком-то раскрученном сериале, кто-то спел пару песенок, а дальше они только тусуются.

– А еще два года назад вы были настроены оптимистично…

– Мне казалось, что публика разберется. Но этого не произошло. Более того, слушатели уже не могут отличить чистый звук от фальшивого, качественную музыку от некачественной. Они покупают дорогие билеты на концерты, где попсовые артисты работают под фанеру. При этом они спускаются в зал, делают «ротик рыбкой», но публика этого не понимает. Был случай, когда у одного исполнителя упал микрофон, фонограмма продолжала играть, а люди в зале стали искать микрофон, продолжая при этом подпевать. Вот до какого маразма дело доходит!

– Но есть же, очевидно, и другая публика?

– Конечно. Могу судить хотя бы по своей программе «Звезды падают с неба» на радиостанции «Серебряный дождь», в которой я рассказываю о великих артистах. Особенно меня радует, что среди наших слушателей много молодежи. Кстати, программе в этом году исполняется 10 лет, и все эти годы у нее очень высокий рейтинг. Меня даже назвали просветителем, и я с этим согласен. Вообще, это какой-то парадокс. Кажется, с падением железного занавеса у людей появилась возможность слушать мировую классическую, популярную, джазовую, танцевальную музыку, но вместе с тем стало появляться много безвкусицы.

– Может быть, цензура оберегала от безвкусицы?

– Артисту существовать при цензуре жутко. Я это испытал на себе. Мне, как певцу романтического направления, а не патриотического, было сложно пробиваться. Но зато тогда халтуры и случайных непрофессиональных людей на сцене было намного меньше. А сегодня все кому не лень и запели, и затанцевали в различных телепроектах. Как потрясающе сказал недавно один великий актер: «Все уже сказано, все спето – давайте танцевать!»

– В каком возрасте вы решили, что будете петь профессионально?

– С раннего детства понимал, что буду профессионально заниматься музыкой, но не представлял, в каком качестве смогу предстать перед слушателями. У меня была хорошая музыкальная подготовка, причем я воспитывался на классической музыке. Петь начал очень рано – в пять лет уже выступал в хоре мальчиков. Но где-то с 13 до 16 лет очень болезненно проходила мутация голоса. Мальчишеский организм не справлялся с мужским началом. Физически это было тяжело. Но в 17 лет прорезался мой баритон, и тогда я понял, что должен стать певцом.

– Почему же решили поступать в театральный институт на актерский факультет?

– Актерская школа была необходима. Музыкальная подготовка мне очень помогла и при поступлении, и во время обучения. Вообще считаю, что артист должен быть синтетическим – и драматическому актеру нужна музыкальная подготовка, и эстрадный певец должен обладать актерским началом. Правда, мне потом заявляли, что нужно было не на Моховой учиться, а в «Сайгоне» тусоваться и идти в рок-клуб на Рубинштейна. На самом деле профессиональные ребята там не приживались, потому что важнее была сама тусовка. Я об этом клубе узнал, когда у меня появилась своя группа, и музыканты частенько отпрашивались с репетиций, чтобы подхалтурить там.

– Учеба в институте не мешала занятиям музыкой?

– Наоборот, я пытался любую драматическую роль наполнить музыкальным материалом. Например, мы делали музыкальную композицию по произведениям Шекспира, в которой я играл Ромео. Или студенческий спектакль «Сладкоголосая птица юности» по Теннесси Уильямсу с музыкой Эролла Гарнера, в котором я сыграл Чанса Уэйна. Это было точное попадание в роль. Данный материал дал мне веру в себя. Вообще, в ЛГИТМиКе была потрясающая школа. После учебы я был полон надежд. Мне казалось, что я поймал ту самую синюю птицу, поэтому был окрыленным, но ярким личностям не так-то легко взлететь. Находятся желающие выстрелить, а потом подрезать крылья.

– Кто же вам попытался подрезать крылья?

– Не поверите – Иосиф Давыдович Кобзон.

– Что вы говорите!

– Представьте себе. В 1982 году я выступал на конкурсе советской песни в Сочи, пел в сопровождении замечательного вокально-инструментального ансамбля «Пульс» под управлением Семена Доброва. Без ложной скромности скажу, что выступление было очень приличным. На следующий день я шел по набережной, и весь пляж мне аплодировал. После первого тура ко мне подходил Марк Григорьевич Фрадкин и говорил теплые слова. Но Кобзон, будучи председателем жюри, упрекнул меня в том, что я слишком уверенно и нагло, с его точки зрения, держался на сцене. В итоге после второго тура я уехал домой. Но долгое время после этого во время моих гастролей в Сочи ко мне подходили люди, вспоминали мое конкурсное выступление и говорили: «Мы за вас так болели!»

– У вас есть друзья среди коллег?

– Очень хорошие отношения у меня с Сашей Серовым. Недавно мы с ним обсуждали нынешнюю ситуацию на эстраде и пришли к ужасающему выводу, что нынешние молодые артисты даже «в спину не дышат нам», то есть нет никакой конкуренции. Самое страшное, что она и не нужна, потому что продюсеры с телевидения предпочитают гламурных персонажей.

– В одном из интервью вы сказали: «В моем характере нет полутонов…»

– Это было очень давно. По молодости я был максималистом, за что меня кто-то любил, а кто-то ненавидел. Но равнодушных ко мне не было. В чем-то мой характер мне помогал, а в чем-то навредил. Я не терплю халтуры ни от кого, в том числе и от себя самого. Поэтому, наверно, и живу на эстраде уже 30 лет, и, голос, слава Богу, звучит все лучше и лучше. Хотя, конечно же, в моем творчестве были и взлеты, и спады. В середине 1980-х все шло неплохо, было много концертов. Спад был где-то с 1989 по 1993 год. Тогда я даже ушел в хороший запой, сошел с рельсов. А потом очухался и стал двигаться дальше, публика меня не забыла.

– Что помогло вам от этого уйти?

– Прежде всего рождение ребенка. Первое, что я себе сказал: «Не доставляй удовольствие своим врагам. Ведь твое падение – большая радость для недоброжелателей, которые были, есть и, наверное, будут».

– Дети проявляют творческие наклонности?

– Наташа занимается в ТЮТе. Недавно сыграла в спектакле «Антигона». В этом году она оканчивает школу и, по всей видимости, будет поступать в Академию театрального искусства. Рома, наоборот, только пошел в школу. Он увлекается футболом. Мы с ним болельщики.

– Кстати, с «Зенитом» у вас тоже связана история?

– Ну да. В 1984 году я исполнил песню Виктора Плешака на стихи Виктора Гина «А стадион шумит» – и команда впервые в истории стала чемпионом СССР. Уникальность песни в том, что во время ее записи «Зенит» шел на 2-м и 3-м месте. А вот после записи футболисты стали набирать обороты.

– Можно сказать, что песня поспособствовала чемпионству?

– Хочется верить, что она подбодрила игроков «Зенита» на победу. И мы верили в нее.

– Во что сегодня верите и на что надеетесь?

– Верю в Бога, в профессию, в себя. Я еще не поставил жирную точку на своей карьере. У меня еще очень много планов.