«Я оказался в золотой клетке»

Известный актер Леонид Лейкин рассказал «НВ», как познакомился с Брэдом Питтом и Полом Маккартни, и понял, ради чего стоит жить

– Леонид, ваше детство пришлось на то время, когда космонавтика будоражила умы мальчишек…

– Да, это было что-то сказочное, волшебное. Профессия космонавта была самой редкой, их имена знали все, в их честь называли детей. Кстати, моему другу Юре Гальцеву, у которого вчера был юбилей (Юра, я тебя поздравляю!), имя дали в честь Гагарина. И я помню день, когда погиб Владимир Комаров. У меня перед глазами эта картинка: большая комната детского сада на Плеханова, кроватки, в которых мы лежим, – тихий час. И вдруг нам сообщают, что погиб Комаров. Плакали воспитательницы, плакали и мы, дети. Я не очень представлял себе его, знал только что есть такой космонавт, но мне все равно было так грустно...

– А вы космонавтом стать не хотели?

– Да нет… А вот на звезды всегда любил смотреть. В детстве даже телескоп строил, из микроскопов. На школьной помойке нашел несколько микроскопов и решил собрать телескоп. Увы, ничего, кроме звездных микробов, не увидел… Я не знаю ни одного человека, кто не любил бы смотреть на звезды. Это же так замечательно – лежать в летней траве, вдыхать ее запах, слушать стрекот кузнечиков и смотреть на звезды!

– Я помню, у вас была идея поставить «Аклабыр» («рыбалка» наоборот) – спектакль о рыбаках, которые ловят не только рыбу, но и звезды.

– Да, но пока мы решили возобновить «Доктора Пирогоффа», который мы сыграли всего несколько раз в середине 1990-х. И те, кому довелось его увидеть, все время меня о нем спрашивают. Недавно приезжал из Франции продюсер Андре Гинзбурже, который открыл парижской публике и «Лицедеев», и Малый драматический театр (удивительный человек, представьте себе – ему 88 лет, он знал еще Чарли Чаплина, и интерес к жизни до сих пор не утратил). Он смотрел театр – ему все очень понравилось, – а потом, сделав глоточек из своей вечной фляжки с виски, грассируя, спросил: «А когда же будет «Доктор Пирогофф»?»

– Это история про того самого доктора Пирогова, который основал в Петербурге Военно-медицинскую академию и произвел революцию в хирургии?

– Не совсем. Хотя этот удивительный человек стал своего рода прообразом нашего героя. Это ведь именно Пирогов первым в мире применил эфирный наркоз на поле сражения. До этого операции делали, просто дав несчастному выпить. А еще я знаю, он смотрел в зеркало и вырезал сам у себя аппендикс. Вот о таком экспериментаторе нам и хотелось рассказать.

– Вы как-то специально изучали жизнь доктора Пирогова?

– Ну а как же, жить в Петербурге и не знать о профессоре Пирогове? К тому же прежде снимали патриотическое кино о великих людях России. Помню, в детстве я засматривался этими черно-белыми фильмами и о Пирогове, и об изобретателе радио Попове, и о Петре I. Я и сейчас, если, включив телевизор, попадаю на эти картины, обязательно досматриваю их до конца.

– Кстати, о Петре Великом. Никогда не хотели сыграть его?

– А я и сыграл. Режиссер Виталий Аксенов, с которым мы подружились на съемках фильма «Как стать звездой», снял с «Лицедеями» в клоунском жанре «Путеводитель по России». Я там сыграл и Екатерину I, и Павла I, и Николая II, и Петра I. Забавно, гример, всю жизнь проработавшая на «Ленфильме», заметила, гримируя меня: «Я в первый раз встречаю такое лицо – кого ни делаешь, все похожи». И в самом деле, приделай мне усы, глаза сделай чуть навыкате, – и пожалуйста, Петр I. Нос чуть изменил – и вот вам император Павел…

– Вернемся же к доктору Пирогову.

– Мой герой все же не конкретный Пирогов, а Пирогофф – человек, который ставит эксперименты на себе, поскольку он добряк и не хочет делать больно подопытным животным. Мы проходим всю его жизнь с самого начала – мы видим его маленьким, у него нет мамы, но есть бабушка, которая носит его на руках, растит его как может, пытаясь сделать из него настоящего человека. Она из тех бабушек, которых я называю железными.

– Я помню в 1990-х у «Лицедеев» был очень любопытный проект «Железные бабки».

– Да. Мы, «Лицедеи», сняли на свои деньги фильм, посвященный нашим бабулькам, которые, несмотря на невзгоды, мизерные пенсии, выживают и не унывают, поднимают внуков. Они – несгибаемые. Сорок с лишним маленьких сюжетов мы сняли про таких вот бабок. Обыграли «Преступление и наказание» Достоевского. Когда Раскольников приходит убивать старуху-процентщицу, оказывается, что их целых три и ему никак не удается ее укокошить. Он заносит топор, а одна из бабок раз – и подставляет ему дрова. Так они его перевоспитывают. И получается не «преступление и наказание», а «преступление и поощрение». Потому что после колки дров они дают ему молоко, старую дедовскую чистую рубаху… Есть у нас сюжет, где эти железные бабки спасают Анну Каренину – переводят стрелку, и поезд проходит мимо. А Анна понимает, что все-таки можно жить. Эти фильмы мы тогда показали в утренней программе Дмитрия Диброва «Свежий ветер».

 – Сегодня им не найдется место в телеэфире?

– Вряд ли, скажут: «Не формат». И вот этим несгибаемым бабушкам мы хотели поставить памятник где-нибудь во дворике. Ведь есть памятник Матери-Родине, есть статуя Свободы. Нам кажется, что простые бабушки тоже достойны памятника. У нас даже эскизы были сделаны: идут против ветра бабки, одна – цельная, прямая, другая – уже согбенная, с авоськами. Третья – прозрачная, а последняя – как паутина, сквозь нее светит солнце…

– Какой смысл вы привносите в историю вашего Пирогоффа?

– Мне всегда хотелось совместить в клоунаде и философию, и поэзию, и драму, и комедию. Как у Чарли Чаплина: смотришь его фильмы, хохочешь, а потом вытираешь слезы. Какой трогательный его маленький человек среди хаоса большого города! Вспоминаю – мурашки бегут. У нас был замечательный уличный спектакль «Катастрофа», с которым мы объездили весь мир. И, увы, это универсальная история: каждая страна, пережившая тот или иной катаклизм, была уверена, что этот спектакль – про них. Он очень страшный и в то же время впечатляющий. Представьте себе, во Франции, в Нанте 10 тысяч человек в финале танцевали в пене, которой их заливали настоящие пожарные машины! «Доктор Пирогофф» очень символичный спектакль. В нем «живет» кактус. Его постоянно поливают, но он не цветет. Есть фонтан, который не бьет. Неработающий фонтан – это очень петербургский образ. В моем детстве едва ли не в каждом дворе в центре был такой фонтан, засыпанный песком, грязью. А ведь задуман он был как место отдохновения горожан, рядом с ним можно было освежиться в питерскую духоту, послушать шум воды. И в конце спектакля кактус распускается, а фонтан начинает работать.

– И что это символизирует?

– Как много мы упускаем в своей жизни – мы не видим, как цветут кактусы, как восходит и заходит солнце. Чтобы узнать жизнь во всем ее многообразии – для этого надо не бояться экспериментировать, как наш Пирогофф. Такая история. Но я рассказал вам лишь один пласт, а в спектакле много смыслов, понятных всем. Недаром публика его приняла замечательно и в России, и во Франции, и в Бельгии, и на международном театральном фестивале в Колумбии. Там, кстати, мы познакомились с Юрием Петровичем Любимовым. «Пирогофф» ему очень понравился. И это было видно сразу – Любимов такой человек, который не скрывает своих эмоций: если бы ему не понравилось, он либо тихонечко ушел со спектакля, либо просто промолчал. Но он остался с нами пообщаться и сказал много добрых слов.

– Почему же у спектакля оказалась такая короткая жизнь?

– Потому что меня пригласили в цирк «Дю Солей», и пробыл я в этой «служебной командировке» целых 11 лет. Я думал, что цирк «Дю Солей» сделает меня звездой, а я оказался в золотой клетке, где не было никакой возможности заниматься творчеством.

– Не жалеете об этих годах?

– Да как можно жалеть? Я бы тогда, допустим, не познакомился с Эдди Мерфи, Брэдом Питтом. С таким великим актером, как Дастин Хоффман. Мне не довелось бы встретиться с Полом Маккартни и Джорджем Харрисоном, которые трижды смотрели мой номер, а потом, обнимая меня, говорили: «Ай-яй-яй!» У нас даже была идея совместно снять клип. Я все детство и отрочество слушал «Битлз», собирал их фотографии, и вдруг я с ними познакомился – я двое суток после этого не спал!

Сейчас вспоминаю: «Неужели это было?!» Даже ради таких моментов стоило поехать в Америку. Но, слава богу, я вернулся в Питер. Когда после спектаклей оставляют записки с благодарностью или подходят и благодарят, когда в театр приходят те, кто видел первые спектакли «Лицедеев» совсем молодым, и приводят своих детей, – понимаешь: есть ради чего жить.