«Я простой, грешный человек…»

В пятницу на 77-м году жизни умер народный артист России Михаил Козаков

Гений Михаила Козакова был един в четырех ипостасях: актера, режиссера, чтеца, литератора. Он любил повторять, что «стоять нужно на четырех лапах: вышибут одну, останутся три другие».

– Козаков – чудовищный трудоголик. У него был тяжелый характер, но ему можно было все простить, потому что он был очень искренний и безумно любил искусство, – вспоминает актер Евгений Стеблов.

Мы в сотый раз готовы пересматривать его фильмы: «Безымянную звезду» или «Покровские ворота». Вместе с ними грустить, смеяться, делаться чуточку лучше. Каждый раз поражаться, с какой филигранной точностью, с каким знанием жизни сделаны его фильмы. По одним «Покровским воротам», задуманным как ретрокомедия, можно изучать историю, философию того времени. В нем Козаков сохранил для нас облик старой Москвы. И так светло и радостно рассказал о своем поколении, хотя послевоенная жизнь была тяжелой.

Также как и Костик из «Покровских ворот», он все время декламировал стихи.

– Поэзия для меня с детства была самой большой страстью, большей, чем театр и кино, – говорил Козаков в одном из последних интервью.

Он любил повторять, что, читая, как бы присваивает стихи себе. Он особенно тяжело переживал творческие неудачи. Как-то после провала его постановки «Пиковой дамы» попал в больницу.

– У меня случилась депрессия, и я решил уйти из профессии! Спасли стихи. Сначала бубнил их себе под нос, потом начали собираться первые слушатели – такие же пациенты, – рассказывал Михаил Михайлович.

Одна из пациенток клиники вспоминала:

– Он сам, тяжело больной, собирался с духом и с больничной сцены читал нам стихи великих мастеров, и мы замирали...

Козаков по-новому открывал людям стихи Бродского, Тарковского, Самойлова, Пастернака. И в этом была его просветительская миссия.

Он вырос в литературной семье. Отец – Михаил Эммануилович Козаков, петербургский писатель (его главный роман «Крушение империи» был издан после смерти), и мать воспитывали сына в любви к театру, поэзии, литературе. В их доме бывали Анатолий Мариенгоф, Анна Ахматова, Михаил Зощенко. Эта среда впоследствии определила его жизненный выбор.

Врожденный аристократизм, балетная пластика, поставленная речь помогли ему создать яркий, обаятельный образ циничного романтика или романтичного циника, которого ранее не было в советском театре и кино. Достаточно вспомнить Сильвио из пушкинского «Выстрела», Педро Зуриту из «Человека-амфибии», Грига из «Безымянной звезды». Его негодяи были притягательны. А в юности все женщины СССР были влюблены в его Шарля Тибо из «Убийства на улице Данте» – романтического юношу с греческим профилем. Театральную сцену он покорил Гамлетом в спектакле Николая Охлопкова, которого считал своим учителем, также как и Анатолия Эфроса и Олега Ефремова. Его не единожды приглашали играть Гамлета. Михаил Михайлович шутил:

– Мне осталось сыграть разве что череп Йорика.

Во время перестройки он почувствовал себя ненужным своей стране. Было страшно за детей, и он решился уехать в Израиль. Там на иврите сыграл Тригорина в «Чайке» и поставил «Любовника» Гарольда Пинтера в Тель-авивском государственном камерном театре.

...Вспоминаются строки из его любимого стихотворения Пастернака: «Ни единой долькой не отступаться от лица. И быть живым, живым и только, живым и только до конца». И сам Михаил Михайлович жил так: увлекался, влюблялся. От разных жен у него пятеро детей, и всех он любил.

– Я ведь простой, грешный человек, хочу, чтобы меня таким и знали, – говорил он.

Он пережил инфаркт, клиническую смерть… И эти полторы минуты, когда его на Земле не было, вспоминались как необыкновенная легкость. Он окончательно уехал в Израиль, чтобы лечить глаукому и быть рядом с младшими детьми. Там у него обнаружили смертельную болезнь: рак легких. Он сгорел за полгода.

Михаил Михайлович просил похоронить его на родине, на московском Введенском кладбище, где покоится его отец. Сын Кирилл обещал его просьбу выполнить.

Лидия Березнякова

Михаил Светин, народный артист России:

– Мы много лет дружили с Михаилом Козаковым. Особенно часто общались в Израиле, где Миша жил, а я частенько туда наведывался. Он собирался поставить комедию «Я тебя не слышу, когда в ванной течет вода». Очень была смешная пьеса, с чисто английским юмором. Но – не случилось. Миша строил сразу очень много планов, одна задумка накладывалась на другую. Он вообще был весь соткан из творчества, в нем безостановочно бурлили фантазии, и в этом ритме он только и мог существовать. Да, он часто говорил монологами, и его нельзя было перебивать – ему важно было высказаться.

Однажды мы гуляли по Фонтанке, и Козаков горячо доказывал мне, что успех фильма зависит от хорошего сценария и точно подобранной команды актеров. И только пять процентов успеха он отводил роли режиссера. Такой он был – скромный и прячущий себя на задний план. Но его фильмы – «Безымянная звезда», «Покровские ворота», «Визит дамы» – говорят о его потрясающем режиссерском даровании.

Анатолий Смелянский, ректор Школы-студии МХАТ:

– Он принадлежал к тем первым свободным художникам, которые воспитывались в Театре на Таганке, в «Современнике». Его сильно волновало и задевало все, что происходит в обществе, в искусстве.

Я не склонен думать, что Козаков чего-то не успел как актер и как режиссер. Он успел все! Он сыграл и короля Лира, и Гамлета. Он снял несколько, но очень ярких фильмов. Его, конечно, раздражало, что «Покровские ворота» называли культовым кино и отказывали ему в способности сделать что-то более значительное. И потому призывал познакомиться с его новыми работами, с проектами в театре и кино. Кстати, ему очень удалось философское размышление – фильм, сделанный по заказу «ТВ Центра», – «Играем Шекспира», в котором Козаков выступал и как автор сценария – он был пишущим человеком, писательским сыном, – и как историк театра. Он много играл в антрепризе – потому что надо было на что-то жить. …А вот почувствовал он свой край, когда стал плохо видеть. И поехал в Израиль умирать. В последний наш разговор два месяца назад Миша так и сказал: «Чувствую, скоро умру». Его донимали папарацци из желтой прессы, добиваясь его больничного телефона. Помогали братья по цеху. Олег Табаков выслал Козакову приличную сумму денег на лечение. Но было уже поздно.

У меня с Михаилом Козаковым было несколько встреч, мимолетных. И только одна – основательная. 26 февраля 2005-го в Гатчине на фестивале «Литература и кино». Накануне я подошел к нему договориться об интервью.

– Сколько нам потребуется времени?

– Минут сорок, час.

– Придется уложиться в полчаса. Я жду вас здесь же, в фойе кинотеатра «Победа», завтра в… – он назвал время. – Только прошу вас, не опаздывайте. Потому что через полчаса у меня следующий корреспондент.

В назначенное время в условленном месте Козакова не оказалось. И через полчаса тоже. «Следующим корреспондентом» была журналист Татьяна Болотовская. Мы с ней обратились за разъяснением и помощью к руководителю пресс-службы фестиваля Ирине Васильевой.

– Странно, – удивилась Ирина Борисовна, – Козаков человек обязательный, – и велела своим помощницам «навести справки». Еще через полчаса расторопные помощники обнаружили Михаила Михайловича… прогуливающимся в парке.

Через десять минут Козаков уже стоял перед нами:

– Ребятки, ради бога, простите старого дурака! Так редко получается побыть на природе. А по Гатчинскому парку я вообще не помню, когда прогуливался последний раз. А сегодня такой солнечный день!.. Ну я и утратил чувство времени. Теперь я полностью ваш – сколько захотите, столько и будем общаться.

И мы отправились в гостиницу «Академическая», где проговорили часа полтора-два. Приведу только два неопубликованных ранее фрагмента прямой речи Михаила Козакова.

– У меня есть принцип, он очень простой: не лгать. Я в молодости привирал. Хвастался. Ну, с женщинами, понятно… Потом мне противно стало – врать. «Не преувеличивай! – говорил я себе. – Не бросайся и в другую крайность: ай, я такой скромный! Будь собой! Ты же знаешь, что ты человек скромный, хотя бы потому, что не совсем дурак. Ты же понимаешь, что есть в искусстве критерии невиданные – Чаплин, Бах, Раневская, Евстигнеев». Вот вы спросите меня: «Ты хороший актер?» – «Да, я хороший актер. Но есть выше! Даже товарищ на курсе, с которым учился, – не буду называть, и он выше! Ну, что сделаешь! Ему Бог дал такую мощь! Такую палитру! А раз оно так, если ты это понимаешь, то можешь завидовать только белой завистью… Зависть вообще разрушает человека. И показывает отсутствие аристократизма духа. Я знал Высоцкого. Я понимал, что это не просто Володя, хотя он и младше меня. Я знал Давида Самойлова. А Бродский?! Раз ты понимаешь критерии, ты должен быть скромным. Ты уже скромный! Не лги – ни себе, ни людям… И они ответят тебе тем же. Публика ко мне добра. У кого-то какие-то приятные воспоминания, связанные со мной в «Человеке-амфибии», с «Покровскими воротами». Но это не все. Люди видят, что я не карьерист. Никому, простите, задницу не лижу. Поэтому ко мне очень многие хорошо относятся.

…На своих творческих вечерах я вначале просто отвечал на вопросы, чаще других на вопрос, как снимался в картине «Человек-амфибия», но мне было стыдно просто трепаться. Я понимал: надо работать! А я с детства любил стихи. И всегда читал стихи! И таким образом скопился огромный репертуар… И вот – в 70-е годы дело было, мне уже около сорока – я еду в Красноярск с творческим вечером. А у меня на афише написано: «Заслуженный артист России Михаил Козаков, снимался в картинах «Убийство на улице Данте», «Человек-амфибия», «Соломенная шляпка», «Здравствуйте, я ваша тетя»… Рассказы о кино. (И дальше.) Поэзия: Пушкин, Тютчев, Самойлов, Ахматова, Пастернак и др.» Зал наполнился на треть. Какой там аншлаг! Ну, думаю: популярность моя упала, постарел! После Красноярска приезжаю в маленький город Канск. Биток! Два аншлага! Сидим мы с начальником местного кинопроката, попиваем водочку, и я возьми да спроси: «В чем дело? Красноярск вроде бы огромный город…» «Михал-Михалыч, – говорит он, – а вы не обидитесь, если я скажу правду?» – «Нет». – «Я на афишах заклеил то, что вы стихи читаете!» Представляете, Пушкин людей отпугивал! Сейчас публика вновь стала ходить на поэтические вечера. Наверное, осточертели сериалы… И тем не менее раньше работа меня искала, теперь я ищу работу… Бывают минуты счастья. Но уныние большой грех. Я пытаюсь не поддаваться. Через что я выхожу из депрессии? Через детей, через друзей, через поддержку близкого человека. Я всегда искал опору в близком человеке… И в работе. И в Боге, конечно…

Владимир Желтов