Юозас Будрайтис: «Я в конфликте с самим собой»

Известный актер Юозас Будрайтис признался, что боится театра, а по кино очень тоскует

В Балтийском медиа-центре на Каменноостровском, 67, состоялась творческая встреча с народным артистом Литовской ССР Юозасом Будрайтисом. Прошла она в рамках проекта «Балтийские встречи».

В начале вечера Будрайтис открыл выставку двух художниц – главного художника телеканала 100 ТВ Светланы Буряковой и телеведущей Светланы Малининой. Ему понравились картины – натюрморты, наброски театральных декораций, – и, как занимающийся живописью человек, он не преминул заметить: «А рамочки свои расширяйте, расширяйте…» – имея в виду, возможно, едва вмещающиеся в рамы работы, а скорее всего, выбор тем.

Ведущая вечера Светлана Малинина начала с того, что у Юозаса столько ипостасей, что она затрудняется, как его представить. Будрайтис облегчил задачу: «Я не художник, не писатель, не актер – Юозас просто». И буквально покорил зал обаянием, скромностью, искренностью и повышенной самокритичностью.

Поначалу я сомневался, надо ли мне заниматься «Чайкой» – в этот спектакль меня пригласил мой давний друг режиссер Йонас Вайткус. Мы играем его в «Балтийском доме» вместе с Регимантасом Адомайтисом.

Хотелось быть дома после своей работы атташе по культуре в литовском посольстве в Москве. Я 15 лет был оторван от дома! Мне роль Сорина не по душе абсолютно. Я долго думал, как мне старика играть? Играть ведь я не умею, я артист непрофессиональный. Я самоед. И я боюсь театра. Я трясусь, когда прихожу в театр. Спросил внука. Он мне сказал: «Зачем тебе играть старика? Играй молодого». Я подумал – здорово, хороший ход! Стал играть молодого – и опять мне не нравится. Все-таки я больше киноактер – там я существую.

А в театре – там совсем другая работа, другое творчество. Там надо отойти от себя, перевоплотиться. У меня это не получается никак. И не нравится мне костюм – а я ведь должен с ним как-то обходиться. В общем, не нравлюсь я себе в этой роли. И мне кажется, что и зрителю эта роль тоже не нравится. Я будто в конфликте с самим собой. Наверное, это все оттого, что мало таланта. И творческой страсти у меня к Сорину не возникает. Наверное, дают знать годы, которые я провел чиновником. И я сам не знаю, хочу играть в театре или не хочу. Театр мне кажется неестественным материалом. Видно, я потому на сцену вышел, что у меня исчезла работа в кино. А по кино я тоскую очень сильно.

Я решил себя попробовать в живописи. Но художником себя не считаю. Какой я художник? Если так считать, то всякий, кто здесь сидит, – художник. Дать каждому кисточку, дать краски – и он сделает замечательную картину. Я вот одного профессионального художника знаю. Мучил меня несколько дней кряду – по два, по три, по пять часов перед ним сидел, позировал. И когда увидел его работу – удивился, как скучно это было сделано! Как фотография, скопировал – и все. Разве это картина? А вот матушка этого художника, женщина безграмотная и писать-то не умеет, в 75 лет начала вдруг рисовать большие картины на картоне. Примитив. Но такая сила в них, такая экспрессия, буйство красок – просто поразительно! Мне запомнилась ее работа на выставке под названием «Глядение на солнце» – человек нарисован со спины, его запрокинутая голова – это капюшон, на котором глаза, нос, рот. Или «Сбор вишни» – на ветках вместо ягод висят люди. Думаю, художник – тот, кто обладает свободой, фантазией, смелостью, даже нахальством. И для него не так важно, как его будут оценивать другие. Главное – это самовыражение.

Я ни в одном сне не видел, что стану актером. Но так бывает – жизнь поворачивается неожиданными сторонами. Однажды меня просто втолкнули в зал, где подбирали актеров на картину «Когда сливаются реки». Я там кое-что подсмотрел, понял, ощутил специфику кино и сыграл свою первую маленькую роль. Меня запомнила одна женщина из съемочной группы… Уже после армии, после того, как поступил на юридический, эта женщина меня снова встретила и позвала на площадку. Мне надо было что-то делать – я не знал что. Я смотрел в камеру. А рука – что делать с рукой? Стал сосать рукав. Потом другой. Сняли. Оказалось, что это самое лучшее, что я мог придумать для эпизода. Благодаря этим кинопробам меня пригласил режиссер Витаутас Жалакявичюс в картину «Никто не хотел умирать» – и это был судьбоносный момент. Я понял, что перед объективом смогу исповедоваться. Я как-то хорошо умею смотреть в объектив. Родион Нахапетов прозвал меня «мастером немого крупного плана». Я тогда у Жалакявичюса снимался очень часто – в трех картинах в год.

Однажды Жалакявичюс предложил поступить к нему на курс, убедил в том, что мне надо переходить в иное качество – становиться режиссером. И я стал снимать фильм «Город птиц» по рассказу Юрия Олеши. Очень долго искал ход, решение. Подсказкой стали зеркала – отражения в них, преломление, деформация человека, его сути. В итоге моя режиссерская попытка закончилась полным провалом. Думаю, неудача дала мне больше, чем удача, – заставила задуматься, чего не учел, что не так сделал. Нет, я не хочу возвращаться к профессии режиссера. Ведь сегодня помимо таланта надо еще уметь просить деньги. А я это совершенно не умею! Какое лицо делать, какие глаза? Для того чтобы снимать кино, надо много физических сил, нахальства, смелости, самоотверженности. Я уже усталый человек. Я уже нежный, хороший, не нервный, не злящийся, добрый. На самом деле я бы хотел иметь маленький книжный магазинчик, продавать книги. Хочу выбивать чек через кассу и считать, сколько я напродавал за день книг. В мой магазинчик приходили бы друзья – поэты, писатели, чаю попить, кофе. Если бы у них не находилось денег, я бы их от души угощал. Но это только мечта, потому что помещение дорого стоит.

Я часто бывал в молодости в компании слепых – мой отец обучал невидящих людей валять валенки. Я ходил долгие годы к слепым в общежитие, общался с ними, и они просили читать им книги. За прочитанную книжку мне дарили две. С тех самых пор начала собираться моя домашняя библиотека.

Сегодня книги нас с женой стали вытеснять из квартиры. Они везде – на полках, на полу вдоль стен. Один мой товарищ остроумно заметил: «Книги хорошо утеплили твою квартиру». Жена уговаривает их куда-то отдать. А я смотрю на них и думаю, что же можно оставить, что – отдать? Наберу стопку – и через три дня переставляю в другой угол. Не могу расстаться. Я с книгами дружу, разговариваю. Хочу пообщаться с Маркесом, с Фолкнером или с Аверинцевым, Пастернаком, Ахматовой – протяну руку, и вот они уже со мной.

Как-то подруга моей жены взяла том Цветаевой. Я это сразу увидел, спрашиваю: «Где? Пусть побыстрее вернет». Когда книги нет на привычном месте, мне неспокойно. Книга – такая вещь, она так сделана, что ее приятно в руках держать, гладить, перелистывать, щупать. Я понимаю удобство электронных книг, но сам я никогда не буду их читать.

Роль дегустатора в фильме «Опасный возраст» очень хотел играть Иннокентий Смоктуновский. Но все-таки режиссер Александр Прошкин решил, что Иннокентий Михайлович староват для роли, пригласил меня. А озвучивал моего героя Смоктуновский. И он такой хитрец – специально стал старить меня, может быть, из мести, что сам не играл, кряхтел так характерно. Некоторые эпизоды пришлось переозвучивать. И все же остались нюансы в фильме. Но вообще я рад, что таким образом оказался причастен к Смоктуновскому.

Сам я не обладаю талантом дегустатора парфюма. Окорок и копченую колбасу люблю понюхать, а духи – нет, ничего в них не понимаю… Как-то на площадке жарили яичницу – она пригорела, так противно это нюхать было, и я вату заткнул в ноздри. Прошкин упал со смеху – решили так и оставить. Дегустаторы посмотрели эпизод в картине и сказали: «Абсолютная чушь, но – убедительно».

Совершенно не умею расставаться с вещами, не люблю что-то выбрасывать. Жена приносит в бумажной упаковке чай какой-нибудь, разорвет, выкинет – а я подберу, разровняю пакет, вырежу картинку красивую и положу куда-нибудь. Если бы не жена, я бы погряз в ненужных вещах. Я не могу отдать свои рубашки – они такие ветхие, на просвет в них дырки, будто они расстреляны. Моя невестка-сценограф выпрашивает их, а я не отдаю.

Пальто у меня было черное длинное, мне шил его портной на заказ, замечательное чеховское пальто. Ходил в нем по Невскому гордо. Я таскал его очень долго и в пяти фильмах снимался в нем. Оно уже все облезло. Но я не отдаю его. Жена говорит: «Я его сожгу». Я ей: «Не трогай». Один раз смотрю – вывешено пальто на ветру на балконе. Вот жена какая хорошая! Потом я куда-то уехал и больше никогда уже не видел этого пальто. А люди из кино охотились за ним давно. Я им теперь говорю: «Возьмите у жены. Она знает, где оно». Теперь приходится расстаться с чемоданом – с желтым, кожаным – по командировкам его таскал. И портфель такой же есть. Буду в музей отдавать.

Выставка в Балтийском медиа-центре будет открыта в течение месяца, вход свободный.