«Поодиночке в 42-м мы бы не выжили»

Меня часто спрашивают, как я выжила в блокаду. Чудом. И благодаря брату-двойняшке. По одному мы погибли бы: голод, морозы, в доме ни воды, ни света, ни отопления, даже свечек не было. Мы были добытчиками в семье из шести человек и много ходили: то воды надо принести, то досок достать, чтобы буржуйку натопить, – дрова-то нам не разрубить, от голода сил нет. Приходилось залезать в разрушенные бомбежкой дома, собирать с поврежденных полов по досочке паркет, отрывать со стен, где осыпалась штукатурка, шпон, который горел хорошо. И домой. Только остановишься, расслабишься – умрешь.

Как-то шли за водой, видим – выходит человек из здания военного завода и садится на ящик с песком отдохнуть. А мы с Тамбовской улицы на Обводный канал за водой ходили и обратно на саночках ее везли по очереди. И остановиться боялись, чтобы полозья к земле не примерзли. А когда тянешь их с силой, то половина воды из ведра выплескивается – и мы плачем с досады… И вот возвращаемся обратно, а человек тот, что отдохнуть присел, уже мертв. В ту морозную блокадную зиму больше всего людей умерло. Покойники были везде: в подъездах, на улицах…

До войны у нас в семье была договоренность: старшая сестра закончит институт и будет давать образование мне, старший брат окончит техникум и будет опекать младшего брата, а средняя сестра будет ухаживать за старенькими родителями. Война все разрушила.

Папа умер 6 февраля – самый страшный день для меня. Он еле дошел домой с работы. Думал, что умрет по дороге. Просил постового забрать его куда-нибудь, чтобы не пропасть без вести. И тут вспомнил, что у него в кармане наши детские карточки на сахар. В магазине вместо сахара ему выдали столовую ложку повидла – и у него появились силы добраться до дома. Дома он слег. А утром мама сказала, что папа умирает. Я тогда ничего не поняла, только спросила: «А папа что, больше не будет свой хлеб есть?» И никак не могла поверить, что папа не будет есть свои 125 граммов. Возможно, мы благодаря этому и выжили.

Папины двоюродные братья зашили его в простынь и увезли куда-то на санках. Старшая сестра с документами пошла оформлять смерть отца. Вернулась и сказала маме: «Я так устала, так замерзла. Теперь за папой и моя очередь». Она так и не встала… И в ту же зиму 42-го нам сообщили, что и мой старший брат, связист, пропал без вести в бою за Пулковские высоты.

А весной нас с мамой погрузили на баржу и вывезли из города через Ладогу. Немцы бомбили со всех сторон по расписанию. Мы знали: в семь вечера бомбежка. Одну баржу справа утопили, другую слева. Мы чудом выжили. Потом нас посадили в товарный поезд, обещали отправить в Ташкент, а привезли в Новосибирскую область. Нас приютила хозяйка деревенского дома. Ей и без нас было тяжело: дожди, холод, неурожай. А тут еще четыре нахлебника. Помню, как наша хозяйка терла гнилую картошку на терке. Мы спрашивали, зачем? Она отвечала, пусть хоть крахмал будет. Зимой – морозы под 40 градусов, туалет на улице, у нас без нормального питания постоянные расстройства желудка. Хозяйка нас терпела и помогала. Вспоминаю ее с благодарностью. Всем, кто жил в тылу, было нисколько не лучше, чем блокадникам. Все работали на фронт, стиснув зубы. И это общая наша победа.

Хочется всем сверстникам – и ветеранам, и блокадникам, и труженикам тыла – пожелать огромного здоровья, терпения, удачи во всех делах. И больше радости, оптимизма, всех благ и светлого отношения к жизни. Главное – помогать друг другу, как тогда в войну. Иначе мы бы не выжили.

А молодым хочется пожелать упорства, настойчивости, последовательности. И всегда думайте, прежде чем что-то сделать, чтобы потом не извиняться. Именно так я старалась воспитывать своего сына Сергея. Он с детства упорно шел к своей мечте и осуществил ее – полетел в космос. Главное – никогда не опускать руки, тогда все мечты сбудутся.