«Будь я моложе, я стал бы советником при российском флоте»

Собкор «НВ» во Франции встретилась с потомком русских эмигрантов первой волны Как всегда в элегантном костюме, Пьер Брюн де Сент-Ипполит сидит в своем любимом кресле в окружении стеллажей с книгами. Его рабочий кабинет украшен картинами и фотографиями, хранящими семейные предания, а на письменном столе – всегда готовый к работе компьютер. В свой 71 год Пьер не растерял ни капли прирожденного обаяния и энергии, и его сдержанность только подчеркивает сильный характер человека благородного происхождения. Достаточно сказать, что Пьер, или Петр Георгиевич, по матери является Трубецким, а по отцу – Брюном де Сент-Ипполитом. После большевистского переворота обе семьи уехали из страны, в истории которой Трубецкие играли ведущие роли с XIII века, а Брюны, по прибытии в Россию после Великой французской революции, всегда занимали высокие государственные посты.

Пьер великолепно говорит по-русски – с интонациями и выговором, которые, кажется, звучат из позапрошлого века. Оно и неудивительно – дома он всегда говорил с мамой на языке своих предков. Маму звали Прасковья Владимировна Трубецкая, и она была младшей, шестой, дочерью князя Владимира Петровича, бежавшего из России после Октябрьской революции.

– Но выучила меня русскому не она! – вспоминает Пьер. – В семье бабушки, Марии Лопухиной, была гувернантка Лидия Димитриевна Курдюмова. Она смогла спастись от большевиков в поезде главы российского правительства Колчака. В поезде сначала шел его вагон, потом вагон с золотым запасом, а дальше – вагоны для пассажиров. Так вот, Лидия Дмитриевна успела запрыгнуть в самый последний вагон. Когда я родился, ей было уже 83 года, но она сказала: «Я не умру, пока не выучу всех детей русскому языку».

Папа Пьера – Георгий Борисович Брюн – говорил по-французски с ужасным русским акцентом, а Лидия Димитриевна почти не владела французским. В 1941 году, когда Пьер был совсем маленький, Париж оккупировали нацисты. Однажды в их дом постучали немцы. Им открыла Лидия Дмитриевна и на вопрос: «У вас есть иностранцы?» – сказала на ломаном французском: «Здесь нет иностранцев, здесь только русские». Мама Пьера вся побледнела от ужаса, но как-то смогла убедить фашистов оставить их семью в покое. Тем не менее эта история стала одним из ярких воспоминаний его детства.

Отроком Пьер регулярно посещал Четверговую школу, организованную известной русской эмигранткой Антониной Михайловной Осоргиной. Она так называлась, потому что дети русских аристократов ходили в нее во второй половине дня в четверг, когда у всех французских детей был короткий день в школе. И когда французские сверстники играли в футбол и развлекались, Пьер и его друзья ходили в русскую Четверговую школу.

– А по воскресеньям мы ходили на православную службу и дома всегда говорили по-русски. Получается, что пять дней в неделю я жил во Франции, а два дня – в России, – улыбается Пьер.

Православные праздники Трубецкие справляли всей огромной семьей – в их доме собирались по тридцать человек. Главным же из них, конечно, была Пасха. Пьер любит со смехом вспоминать, как на одной из таких посиделок он впервые попробовал водку. Сейчас родственники чаще всего собираются в парижском предместье Кламаре, которое считается сердцем русской эмиграции первой волны, ведь оно дало приют поэтессе Марине Цветаевой, философу Николаю Бердяеву и всему «гнезду Трубецких». Пьер рассказывает, что там его дядя Гриша построил часовню Святого Константина и Елены в их кламарском поместье.

Профессию военного моряка Пьер выбрал во многом под влиянием далекого предка – Франсуа-Ипполита Брюна де Сент-Ипполита. После Великой французской революции он сбежал из Франции в Англию, но вскоре оказался в Турции, где помогал туркам строить военные корабли и организовывать флот. Согласно семейному преданию, весть о славном французе донеслась даже до Екатерины II, которая так представляла себе его дальнейшую судьбу: «Если он мне попадется, сразу в Сибирь сошлю». Пути Господни неисповедимы: когда русско-турецкая война 1787–1792 годов закончилась поражением осман, командующий русским флотом прославленный адмирал Федор Ушаков ходатайствовал о переезде толкового французского инженера в Россию. Однако в Петербург Франсуа-Ипполит прибыл лишь 1 января 1799 года и тут же начал служить в Адмиралтействе сначала императору Павлу I, а затем Александру I в качестве инспектора российского флота. Тогда он и представить себе не мог, что уже в 1812 году будет воевать со своими бывшими соотечественниками и положит начало роду инженеров де Сент-Ипполитов в России.

Сын и внук Франсуа-Филиппа были инженерами, и только его правнук Валентин Анатольевич Брюн де Сент-Ипполит работал прокурором и даже недолгое время занимал пост директора Департамента полиции в Санкт-Петербурге. О своей дружбе с Брюнами оставил яркие воспоминания Александр Бенуа: в детстве Валя и Лева были его товарищами и соседями. Третий брат Брюнов – Борис – стал прапорщиком лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, но после революции был вынужден бежать во Францию в декабре 1921 года. Собственно, это был дедушка нашего героя – Пьера Брюна де Сент-Ипполита.

Отцу Пьера – Георгию Борисовичу – было всего 12 лет, когда он выехал с семьей из России через Новороссийский порт на корабле «Ганновер». Во Франции он получил образование инженера-аэронавта. Во время Второй мировой войны он был военным пилотом, а в период немецкой оккупации работал с англичанами вместе с инженерами Пьером Риффаром и Юрием Адвеновским. После войны, в 1950-х годах, Георгий Борисович участвовал в создании французского истребителя «Барудер» вместе с Андреем Туполевым, авиаконструктором и автором первого реактивного гражданского самолета Ту-104.

Пьер после школы решил пойти по стопам своих славных предков. Его страсть к инженерному делу и к морю не прошли бесследно – он поступил в Высшую морскую школу имени Святой Женевьевы в Версале. Пьер любит вспоминать о том, как он вместе с другими выпускниками участвовал в традиционном путешествии вокруг света на корабле «Жанна д’Арк» и дошел на нем до берегов Австралии.

Помимо морского образования Пьер также получил «воздушную» специальность. Окончив Высшую школу пилотов, он служил командиром авиаэскадрильи и даже встречался с советским космонавтом Георгием Гречко. Всю жизнь разрываясь между небом и морем, Пьер закончил свою военную карьеру в чине капитана первого ранга французских военно-морских сил. Неудивительно, что именно ему французское правительство доверило сопровождать визит вертолетоносца «Мистраль» из Франции в Санкт-Петербург в 2009 году.

– Я так торопился показать своим французским коллегам Русский музей, что Эрмитаж мы умудрились посмотреть, не останавливаясь ни у одной картины. Вообще, о Санкт-Петербурге и его жителях у меня остались самые прекрасные воспоминания. Будь я моложе, я бы с удовольствием стал советником при российском флоте, как и мой предок, – с улыбкой говорит Пьер.

По материнской линии Пьер принадлежит к старинному роду Трубецких – его мать была дочерью князя Владимира Петровича Трубецкого и Марии Сергеевны Лопухиной. С XIII века представители этого рода неизменно оказывались среди тех, кто определял судьбу России. Неудивительно, что для Трубецких революция 1917 года была равносильна личной трагедии.

У меня в руках – письмо Марии Сергеевны Трубецкой (Лопухиной) от 22 февраля 1919 года, в котором она рассказывает своей матери, как ей удалось бежать из объятой Гражданской войной России. В конце 1918 года она распродала последние вещи, чтобы нарядить елку и купить рождественские подарки для детей, которые очень переживали, что Дед Мороз к ним больше не придет, испугавшись большевиков. 31 декабря Марию Сергеевну пришли брать в заложницы эти самые большевики. Но артистичная женщина каким-то чудом сумела их убедить в том, что они принимают ее за «другую особу», тогда как она – «многодетная жена советского работника». На следующий день Мария Сергеевна, будучи на седьмом месяце беременности, пошла пешком с детьми из Пятигорска к мужу в Ессентуки. Дорога была зловещей. «Была ужасная стрельба, стреляли по дороге с обозами, которые уже ушли вперед. Снаряды и пули то не долетали, то перелетали, свистя над нами. Я не могла больше не о чем думать и боялась только одного – потерять детей, потому постоянно их пересчитывала», – написала она.

Попав в Ессентуки, семья вскоре перебралась в Екатеринодар (будущий Краснодар), а оттуда бежала в Париж. Во французской эмиграции Мария Трубецкая организовала со своими подругами Дом русской моды «ТАО», называвшийся так по первым буквам фамилий ее родовитых основательниц. Все 1920-е годы прошли в Европе под знаком русской моды. В это время князья Юсуповы открыли модный дом «Ирфе», а дом русской вышивки «Китмир» великой княгини Марии Павловны Романовой стал главным партнером Коко Шанель. Именно русские аристократки ввели в моду подиумные показы, выступив в роли первых манекенщиц. Недаром про их мужей в эмигрантской среде тогда ходил такой анекдот: «Жена работает в кутюре, а он, мятежный, ищет бури...»

После Великой депрессии 1929 года дом «ТАО» закрылся и Трубецкие уехали в Нью-Йорк. Однако Мария Трубецкая вернулась вскоре снова во Францию, чтобы быть ближе к семье. Пьер вспоминает, что часто видел бабушку летом в замке Монливо на берегу Луары, являвшейся чем-то вроде летней резиденции Трубецких.

Но чувствует ли наш герой связь с современной Россией? На этот вопрос Пьер отвечает утвердительно. С Морским собранием он уже неоднократно бывал в Севастополе, а также посещал старинные семейные усадьбы – «подмосковные вотчины» Ахтырку и Узкое и имение Казацкое в Херсонской области. В Петербурге ему и его родственникам тоже есть где остановиться.

– Мы купили квартиру на Фонтанке. К тому же в Петербурге живы еще и Гагарины, и Шаховские, и Оболенские. Так что не пропадем! – восклицает Пьер.