«Мама поверила в мой выбор недавно»

Мария Максакова, оперная певица, дочь известной актрисы, убеждена, что сильной личности нужны молитва и ум

Солистка Мариинского театра, молодая оперная певица Мария Максакова родом из известной артистической семьи. Мама – народная артистка России Людмила Максакова, ведущая актриса театра и кино. Бабушка – солистка Большого театра Мария Максакова. Куда же было двигаться младшей Марии, как не в мир искусства? Тем более благословил ее в раннем детстве на оперное пение сам Иван Козловский, который часто приходил к ним домой в московскую квартиру. Иван Семенович сказал девочке: «Вот увидишь – будешь петь».

– Мария, чей путь вы повторяете больше – вашей мамы или бабушки?

– Думаю, я на них обеих похожа. Как и моя мама, актриса Людмила Максакова, я поступила в Центральную музыкальную школу. И закончила ее. Только мама почувствовала в себе призвание к актерской профессии и не ошиблась – думаю, не так много столь ярких талантов в театре и кино, как моя мама, – я же вдруг в 15 лет страстно захотела петь. С фанатизмом, повышенным рвением и безоглядностью я относилась к тем, кто мог меня чему-то научить в этом деле. Тогда, видно, и проснулись гены моей бабушки – Марии Петровны Максаковой.

– Слышали вы ее голос?

– Конечно! Ее саму я не застала – она умерла в 1974-м, а я родилась в 77-м. Но у нас дома сохранилось много пластинок. Мама издала пять дисков. Я бесконечно слушаю бабушкин голос. У нее была старая итальянская школа – в голосе некая сладость интонации, но это, мне кажется, очень подходило ее образу – она была нежная, хрупкая, точеная. Мама говорила, что поклонников у бабушки было всегда очень много – та не знала, как от них отбиться. Бабушкино присутствие и сейчас чувствуется в доме – мама даже не переставила в квартире мебель. Очень красиво с ее стороны. Бабушка остается идеалом и путеводной звездой. Конечно, у Марии Петровны Максаковой была непростая судьба. И есть схожесть с маминой. Мамин первый муж эмигрировал в Америку, вторым маминым мужем – то есть моим отцом – стал иностранец, гражданин ФРГ, притом происходило это в разгар советской власти. Бабушкин первый муж и учитель – драматический баритон Максимилиан Максаков – был изначально австрийским подданным, и бабушка, случайно найдя при переезде его паспорт, спешно жгла его на кухне, чему Макс Карлович искренне удивлялся. Второго же бабушкиного мужа, Якова Давтяна, знаменитого «изобретателя» нашей контрразведки, репрессировали и затем расстреляли. Бабушке такая ситуация основательно навредила. Маму же после похожего поворота судьбы и замужества с Петером Игенбергсом перестали снимать в кино. Но советская власть, как ни удивительно тогда казалось, рухнула, и мама, слава Богу, еще многое успела сделать. Ее снимали в кино хорошие режиссеры. В театре с ней работали Петр Фоменко, Роман Виктюк.

– Мама поверила в ваше призвание оперной певицы?

– Далеко не сразу. Потребовались какие-то победы, чтобы она начала гордиться мной и признала, что я выбрала правильный путь. Мама видела меня на другом поприще – в угоду ей я даже параллельно закончила Юридическую академию. И все же желание петь пересилило все. Я подготовила программу для прослушивания в Гнесинку – партию Снегурочки, несколько романсов. Помню, мне аккомпанировала ассистентка Элина. И вот на 28-й раз моего исполнения «Жаворонка» та взмолилась: «Машенька, может, закончим, а то у меня будет жаворонок кишок!»

А если о маме, то, даже когда я стала солисткой театра «Геликон-опера», ее веры в меня еще не хватало. Два года назад она приезжала в Петербург на премьеру оперы «Царица» Давида Тухманова, в которой я пела главную партию Екатерины. На нее это произвело сильное впечатление. И все же, я думаю, окончательно она приняла мой выбор, когда полтора года назад меня взял в труппу Мариинского театра Валерий Абисалович Гергиев и я дебютировала в опере Моцарта «Так поступают все».

– У вашей бабушки было меццо-сопрано, как и у вас. Это тоже наследуется?

– Наверное. Но вообще-то сначала мне поставили диагноз – колоратурное сопрано. С этим диагнозом я долго жила – пела много и относительно успешно. А когда родила второго ребенка, молчала долго, и будто «проклюнулся» мой истинный голос – меццо-сопрано.

– Что стояло за желанием петь – добиться таких же высот, как ваша бабушка?

– Не думала я о ступенях и высотах, мне хотелось непременно добиться качества звука. Вообще, на этом пути – обучения оперному пению – я увидела, насколько порой мало могут дать педагоги. Об этом отдельную книгу можно писать. Не то чтобы никто ничему хорошему меня не научил, в концертном отношении я много чего не знала. Но те крохи добра, те семена, посаженные во мне, настолько малы по сравнению с теми сорняками, которые преподаватели насаждали с большим энтузиазмом, что, я думаю, во многом мне пришлось делать себя самой как певицу.

– Но все-таки каким-то людям вы остались благодарны?

– Ну есть несколько человек – вначале это были Наталья Шпиллер, Маквала Касрашвили, потом Бадри Майсурадзе, Важа Чачава... Но вообще я сталкиваюсь с настоящей проблемой, когда ко мне приходят за советом, – преподавание оперного пения в наших вузах и училищах на низком уровне.

– Вы желаете музыкальной карьеры своим детям?

– Шестилетний Илья уже занимается в ЦМШ. У него абсолютный слух. Но если в 13–14 лет он скажет, что музыка его не привлекает, что ж, я препятствовать не буду. Если говорить о трехлетней Люсе, то с ней мы только начинаем заниматься. Все впереди. Не хотелось бы видеть ее пианисткой – это совсем не женская профессия. Фортепианную музыку писали в основном мужчины-композиторы для мужчин-исполнителей, а у них по-другому организованы мышцы, иная техника рук, другая реакция, другая выносливость. Может быть, отдадим Люсю на арфу. У арфисток мир гармоничный, умиротворяющий, как и сам инструмент. И драк в этом мире за первенство как будто меньше.

– Я смотрю на вас – красивую, уверенную в себе женщину, мне кажется, у вас очень сильный характер. Ведь для того, чтобы подняться к вершине, надо и локтями работать.

– Мне до недавнего времени тоже казалось, что танк – это хорошо. Но однажды знакомая сказала: «Машенька, прекрасно, когда в женщине есть стержень, главное, чтобы он не превратился в железный лом». Я пришла к выводу, что сильной личности нужны молитва и ум. Умные действия без лишнего ажиотажа и терпеливое обращение к Богу быстрее могут открыть двери.

– Знаю, вы дружите с Анной Нетребко – чему-то учитесь у нее?

– Она мой кумир. Она сложнейшие вещи поет настолько легко, что они кажутся простыми! Анна – само естество. И у нее... звездная миссия: я уверена, что миллионы людей обратили свои взоры к опере именно благодаря Ане, ее манере исполнения, обаянию, душевности.

– Анна поддержала Международный благотворительный балетный фонд для детей из детских домов «Открытый мир». А у вас есть фонд?

– Да, я участвую в работе Фонда Марии Максаковой в Астрахани, отдавая дань памяти моей бабушке, которая родилась в этом городе и долгое время там жила. Отбираем по районам детей, одаренных в области академического искусства – пения, балета, живописи, литературы. Отрадно, что этот фонд поддерживает губернатор и есть много волонтеров.

– Вам приходится много ездить, с кем же остаются ваши дети?

– Быт налажен, с ними няня, очень близкий нашей семье человек, я ее знаю 15 лет. Мама не очень любит такие нагрузки, у нее самой бурлит творческая жизнь. Ну а я еще успеваю в аспирантуре учиться, пишу диссертацию.

– Певице важно быть интеллектуально развитой?

– Я не отношу себя к особым интеллектуалам, таких людей я видела в детстве – меня окружали удивительные люди, впечатление от них – гигантские познания, потрясающая эрудиция. У нас в доме бывали Евгений Симонов, Иван Козловский, Олег Ефремов… Наверное, имеет значение, что я владею четырьмя языками – итальянским, английским, немецким, французским. Когда поют оперную партию и ориентируются только на подстрочник, то, уверена, пение не будет столь глубоким, осмысленным, интересным.

– Чем вы собираетесь удивить слушателей в программе, которую показываете в Санкт-Петербургской филармонии завтра с «Виртуозами Москвы»?

– Я впервые буду выступать с «Виртуозами», и это как претворение моей детской мечты – пока я училась в ЦМШ, все время бегала на их концерты, и мне всегда хотелось соприкоснуться с этими замечательными музыкантами. Впервые буду выступать с джазовым пианистом Даниилом Крамером. Единственный участник нашего действа, с которым судьба мне дарит частые встречи, – это Святослав Бэлза, мы с ним уже почти два года ведем программу «Романтика романса». А интересен концерт еще и тем, что мы постараемся показать, что родоначальниками джаза можно считать, как это ни удивительно, и Моцарта, и Баха. Джазовые стандарты перекликаются с барочной музыкой – в музыке Баха можно отыскать неожиданные джазовые интонации. Надеюсь, мы сможем зародить в зрителе ощущение, что гармония, изначально сложенная, продолжает жить в джазе и она едина.