«С романсом нужно родиться!»

Девять дней назад не стало Аллы Баяновой

Я всегда приходил к ней с букетом стрельчатых хризантем. Алла Николаевна принимала цветы с благосклонностью дивы, давно привыкшей к знакам внимания. Мы усаживались на диване в тесноватой, по-румынски завешанной коврами и заставленной старомодной мебелью комнате. В последнее время я украдкой разглядывал безупречный макияж, миндалевидной формы ухоженные ногти, совсем не по-домашнему нарядный костюм… Она смотрела мне прямо в лицо так внимательно, что появлялись сомнения – на самом ли деле Баянова практически не видит?.. Несколько ничего не значащих фраз о поклонении таланту… вопросы о здоровье… приветы от питерских знакомых… И – начало неспешного разговора:

– Петербург – мой любимый город, мои друзья там живут, долголетние… В Москве друзей нет, только несколько хороших знакомых. Появлялись, конечно, какие-то новые люди, но у них все время возникали сплетни, недомолвки… Да! Я ведь жила в Ленинграде, у друзей, пока мне не дали эту квартиру. Когда вошла сюда, дом не был закончен, и было даже непонятно, кто в нем будет жить. Но меня соблазнили шкафы, кухня с нишей, все ж таки совсем немаленькая… Там поместился уголок, холодильник. Плита прекрасная, так печет! В общем много великолепных удобств… Но квартира скоро стала для меня мала – очень много народу приезжает из других городов – из Новгорода, из Белгорода, из Петербурга. Мы их на подушках прямо на полу спать укладываем…

К ней действительно приезжали отовсюду. Порой в дверь звонили совсем незнакомые люди, передавали приветы от Лии из Бухареста, от Нины из Ломоносова, от Васи из Воронежа – и оставались ночевать. Одни – только до завтра, другие – на несколько дней, на неделю. Она, пока была в силах, сама готовила, собирала столы – и какие столы! После, когда казалась уже не в силах что-либо сделать, жаловалась:

– Ничего теперь уже не могу сама… Я такой деятельный человек, а приходится только смотреть и говорить другим: «Ты сделай это так, а то – эдак… Вот такая нынче у меня жизнь…

Ей на самом деле было тяжело. И не только потому, что оказалась не в силах заниматься хозяйством. Самой большой печалью стала невозможность помочь всем сирым и убогим, как того требовала душа. Материальная невозможность. И еще – боль за Россию, где «почти все построено на том, что самые важные решения принимаются не по уму, не по-хозяйски». А она слишком любила эту землю. Рассказывала:

– Когда я в Россию перебиралась насовсем, ехала через Москву. Сошла на перроне Ленинградского вокзала. И на меня накатило желание поцеловать перрон, эти камни… Как Вертинский. Но удержалась – не показывать же себя сентиментальной дурочкой!

Я всегда была страшная патриотка России, безумно люблю эту землю! Так люблю, что иногда хочется прижать к себе березку или молодой каштан, положить голову на ствол и слушать биение его жизни. Очень люблю все русское! Но… Я все же чужая в России и с каждым годом все острее это ощущаю. Вот смотрела недавно по телевизору юбилей какой-то передачи. Там были все! Абсолютно все известные артисты – человек двенадцать! Сидели за столом, пили шампанское. А обо мне даже не вспомнили… Но вы не обращайте внимание на мои слова – у меня последнее время часто мысли путаются. Все как-то промелькнуло, смешалось в душе…

Ее обида, глубоко угнездившаяся в душе и периодически прорывавшаяся наружу, не имела ничего общего с актерским тщеславием или боязнью забвения. Аллу Николаевну мучило другое:

– Теперь ведь все лезут в романс! Но, если подумать, они ведь его только ломают, портят и рвут! Романс надо пропускать через свою душу, через сердце, понимать, что ты поешь! Вот, скажем, «Вернись, я все прощу – упреки, сожаленья, мучительную боль…» – так скажи это! А они просто поют! Поют совершенно отдаленно от прекрасных стихов! И это в принципе понятно. Исполнять романс научиться нельзя. С романсом нужно родиться! Вот, допустим, я или мой отец, или Юрий Морфесси, даже Петька Лещенко, который был моим хорошим приятелем! Нет, Петьку я оставлю в стороне, он тоже пел не так, как надо. Хотя был лучше многих и уж, конечно, лучше теперешнего Лещенко! Я работала у него в ресторане, в Бухаресте. Приходили друзья, подвыпивали, и – гуляй, душа! Петька был певец настроения. Если пребывал в дурном – ничем нельзя было разбудить, а когда в хорошем – брал гитару, и у него получались песни даже типа: «Ну-ка, Прошка, вдарь в гармошку!.. Вдарь, вдарь, вдарь!» Мама моя смотрела с ужасом – как можно петь такие хамские песни?! Но они все-таки нравились публике…

Петр Лещенко, Вертинский, Морфесси, отец – знаменитый на всю Европу Николай Баянов, – люди, навсегда оставшиеся в далеких-предалеких временах, жили в ее памяти. Она говорила, что оставшиеся в прошлом близкие с ней общаются, помогают, советуют, иной раз даже предсказывают. Однажды Алла Николаевна рассказала мне одну из своих многочисленных «мистических историй»:

– Я тяжело болела, через силу дошла из кухни до этой комнаты, где мы сидим, и вижу – в кресле мой отец! Я почему-то даже не испугалась. Сделала шаг к нему навстречу и позвала: «Протяни мне руку!» Он не двинулся, только пристально посмотрел в глаза. Видно, еще рано было ему забирать меня с собой… Кстати, это ведь отец взял с меня слово, что я обязательно буду петь для русских сердец…

И она пела. Пела всегда, независимо от того, что творилось в душе и как себя чувствовала. Ее поклонники прекрасно помнят гала-концерт «Весна романса» в БКЗ «Октябрьский». Когда Баянова вышла, зал приветствовал ее стоя. Она, как всегда, изысканно исполнила «В темном зале». Начала «Чубчик». На последних звуках побледнела… Изящным движением оперлась о рояль… Под руку со вставшим из-за инструмента аккомпаниатором величественно проплыла за кулисы. Тяжело опустилась на стул, прикрыла глаза и прошептала: «У меня инфаркт…» А в это время выходившая из душноватого БКЗ публика, ничего не заметившая, бойко обсуждала, как молодо выглядит королева романса и как лихо она сегодня пела «Чубчик»…

Тогда все обошлось. Сейчас – нет… Вот только очень не хочется верить в то, что от нас насовсем ушла женщина, которая совсем незадолго до фатального дня сказала:

– Да… Это ведь только с годами приходит мудрость. Этой весной я часто смотрела в окно, наблюдала, как листочки на деревьях покрывались блестящим лаком. И была от этого счастлива. Кстати, я ведь и выгляжу – в мои-то безумные годы! – хорошо только потому, что обожаю все молодое и красивое. И сумасшедше люблю жизнь!..