Александра Маринина: «Не принимаю этот мир»

Мастер детективов Александра Маринина входит в десятку наиболее успешных, «раскрученных» и публикуемых авторов. Писательница придумала персонаж, который подобно героине Агаты Кристи мисс Марпл на долгие годы поселился на страницах романов и стал любимой героиней телесериалов – оперуполномоченного Анастасию Каменскую. На днях Александра Маринина приезжала в Петербург, чтобы представить читателям свой новый роман «Смерть как искусство». На сей раз писательница решила поместить Каменскую в необычную среду – театральную.

– Отчего такое решение, Марина Анатольевна (настоящее имя писательницы – Марина Алексеева. – Прим. авт.)? Вы стали театралом?

– Теперь я могу считать себя начинающим театралом. Все пошло от интриги, которую мы с моей помощницей Ириной Козловой решили переместить в театральную обстановку, так как открылась возможность собрать довольно любопытный материал о театральном закулисье. А когда мы приступили к воплощению замысла, возможность эта закрылась. Но мы уже были захвачены идеей и стали усиленно ходить по театрам, у нас даже появилось хобби – смотреть одну и ту же пьесу на разных площадках. В это число попали «Дядя Ваня», «Три сестры», «Васса Железнова»... Мы сравнивали, как одни и те же монологи, реплики произносят разные актеры. Какова Васса в исполнении Татьяны Дорониной и, например, Марины Голуб. В этом столько психологических вещей открылось!

– Что же нового открылось для вас в театральной жизни, о чем вы и не подозревали раньше?

– Мы с Ириной поняли, какой гигантский, кропотливый, кровавый труд стоит за тем сказочным волшебством, которое мы видим на сцене. Мы поняли, что за теми 50 актерами, которые работают на сцене, стоят еще 150 сотрудников, которые обеспечивают возникновение этого чуда. А еще мы поняли, что огромное количество актеров, которых мы видим на телеэкране, совершенно ничего не могут на сцене. И также огромное количество гениальных театральных актеров не умеют ничего особенного сделать в кино. По-дилетантски мы думали, что играть в кино и в театре – одно и то же.

– С кем из актеров подружились?

– Ни с кем. Близко не принимаю этот мир. Я живу в другом измерении, в другом темпе, по другим законам, мне тяжело в этом мире. Я интроверт, я очень домашняя, медленная, спокойная. И все, что связано с любым видом «тусования», мне крайне неблизко.

– Ваше постижение театра будет продолжено?

– Не знаю. У меня же не плановое производство. Я свободна в выборе тем. И у меня нет контракта, по которому я обязана, допустим, выпустить четыре романа за год. Мне могут позвонить из издательства «Эксмо» и спросить, будет ли у меня что-то новое к Новому году. И я вольна ответить, что «да, обязательно будет» или «нет, будет позднее».

– Почему выбрано такое название романа – «Смерть как искусство»?

– Книга должна была называться «Смерть как обстоятельство жизни». Именно об этом роман. Издательство забраковало название. Из того, что они предложили, мы выбрали наиболее приемлемое. В книге нет ничего о смерти как искусстве. Идет речь о смерти как об обстоятельстве нашей жизни. О том, что о смерти надо думать – и чем раньше, тем лучше. И не только о своей. Надо думать о том, что твои близкие уйдут, надо к этому готовиться. И уметь это принять.

– Почему вы задумались об этом?

– Мы потеряли Ириного папу. Он уходил очень долго, тяжело, и пока он уходил, у нас рождалась идея написать роман о смерти. А театр – это лишь антураж.

– Вы с Ириной Козловой сотрудничаете давно?

– Начиная с 1994 года. Без Иры не представляю себе своего творчества. Она мой помощник, вдохновитель, собеседник. Мы с ней записываем, проговариваем все версии развития сюжета, ведем учет всех персонажей, марок машин и так далее. Ира относится ко мне очень по-матерински. Когда я написала свои первые две книги, Ира не могла их читать. Переживала, что вдруг они ей не понравятся и она не сможет мне об этом сказать. Когда у меня уже наполовину был написан «Украденный сон», мы с Ирой поехали в Турцию. Первые два дня мы перемывали косточки мужьям, их родственникам. Потом темы закончились, и я наконец задала свой главный вопрос: «Почему ты не читаешь мои книги?» Рассказала ей об уже опубликованных «Чужих обстоятельствах», о половине «Украденного сна». Ира спросила: «А что там дальше?» – «А дальше я не придумала». И Ира стала вникать, предлагать идеи. Мы плавали в море по часу и обсуждали сюжет. В отеле она попросила у портье бумагу, ручку, и мы стали все это записывать. А потом, когда она уже прочитала дописанный роман, то окончательно поверила в меня как в писательницу. С тех пор и сохранилась наша практика все проговаривать и записывать.

– Вы по-прежнему новые замыслы обсуждаете в Турции?

– Нет, теперь мы в Турцию не ездим – переместились в Германию. Моря там нет, но есть наша любимая аллея в Баден-Бадене, по которой можно ходить и обсуждать. Можно разговаривать и в термальных ваннах.

– Другое пространство настраивает на другую тональность?

– От места ничего не зависит. Нам все равно: рот открыл – рабочее место готово, рот закрыл – рабочее место убрано. Главное, чтобы у нас была возможность открыть рот.

– Вы пишете каждый день, встаете рано утром?

– Встаю-то я рано, часов в пять или в шесть. Но это не значит, что ради того, чтобы сразу сесть за писание. У меня куча других обязанностей. Я дочь, я жена, я подруга своим двум котам и собаке, я хозяйка своим цветам. Каждая роль требует времени и усилий. Писать начинаю примерно в 8, в половине девятого. Стараюсь делать это ежедневно. Тем более если рядом Ира, то мне просто стыдно не работать, сидеть за пасьянсом на компьютере. Она меня подстегивает к действиям.

– Значит, вы типичный трудоголик...

– Нет, я очень ленивый человек. Думаю, усидчивость выработалась поневоле, когда я начала вести научную работу – занималась изучением личности преступника. Это же и дало мне знание психологии, без которого никакой детектив не напишешь.

– Каменская, я так понимаю, ваш прообраз. Как вы с ней сосуществуете?

– Когда я ее придумывала, она была действительно моим прообразом. Но теперь уже она другая. Мы прожили с ней совершенно разные жизни. Она меня за собой не ведет. Меня за собой ведет объективная реальность: я должна учитывать, что если действие происходит в 2010 году, то Каменской должно быть не 30, а под 50. Или что она имеет какие-то обстоятельства жизни, уже случившиеся с ней. И я не могу их переделать. В этом смысле я вынуждена с ней считаться.

– Она вас чему-то учит?

– Нет, скорее я ее учу. Потому что она все-таки на три года моложе меня. Сначала я дохожу до какого-то понимания, до какой-то мысли, эмоции, и затем, если считаю нужным, важным и правильным, я придумываю ситуацию, в которой Каменская могла бы что-то сделать, принять решение.

– Вы не устали от нее?

– Когда я не хочу о ней писать, так я и не пишу. У меня же огромное количество книг не про Каменскую, я и просто мелодрамы пишу.

– Могли вы в детстве предположить, что когда-нибудь станете писателем?

– Никогда! В семье никаких писателей не было! Дед мой был председателем областного суда, папа – юрист, мама тоже юрист.

– Но ведь мало написать хорошее произведение – надо его еще двигать. Без пиара не обойтись?

– В то время, когда я начинала писать, вообще не «двигали» писателей – не принято это было. Издательства только становились на ноги. Бюджета на рекламу никакого не было. Просто брали у автора рукопись и издавали ее. Отлично, если книга хорошо раскупалась, значит, можно было заказывать автору следующую. Все определялось исключительно спросом.

– Вы когда-то вели научную работу, в которой исследовали коррумпированность власти. Можете ли вы в своих произведениях говорить свободно то, что хочется? До какого места простираются границы дозволенного?

– Обо всем могу! Никто меня ни в чем не ограничивает. Что хочу, то и пишу. Я не чувствую никакой цензуры.

– А что с идеями умеренного феминизма – вы их по-прежнему исповедуете?

– Обо мне как о феминистке когда-то написал журнал «Культ личности». Но я вас уверяю, никаких идей феминизма я не провожу. Если мужчина любит заниматься домашним хозяйством, он должен иметь на это полное право. Точно так же, если у женщины хорошо получается обеспечивать себя и свою семью – никто не имеет права препятствовать ей в этом. Это не феминизм, я ведь отстаиваю точно так же и права мужчин – работать воспитателем в детском саду, быть домохозяином, брать больничный по уходу за ребенком.