Защитить человека

Рассказ о выдающемся петербургском адвокате Семёне Александровиче Хейфеце

ОДНАЖДЫ, в середине 70-х, клуб ленинградских репортеров «Шариковая ручка», которым руководил незабвенный Матвей Ль­вович Фролов, пригласил в гости своих соседей. Мы располага­лись в Доме журналиста, на Невском, 70, и соседей имели са­мых разнообразных: аптеку № 8, кондитерский магазин «Мечта», Дворец пионеров, Городскую коллегию адвокатов... По этому поводу я сочинил «капустник», где о каждом соседе выдал па­родийные куплеты. Например – на мотив очень популярного тог­да вальса композитора Жарковского «В городском саду играет духовой оркестр»: «В городском с у д у играет духовой ор­кестр, на скамейке подсудимых нет свободных мест. Говорит бандит бандиту: «Я защите рад. Хейфец нас не даст в обиду – клёвый адвокат»…» Семён Александрович Хейфец смеялся...

***

А ВЕДЬ мальчик мечтал стать инженером-паровозником, причем этой страсти был обязан железнодорожному кружку во Дворце пионеров. И не знал большей радости, чем снова прийти на совсем не далекий от дома Московский вокзал, дабы посто­ять рядом с паровозом, послушать, как он «дышит», полюбоваться его механизмами. Ну а уж когда локомотив, пыхтя, начинал двигаться, мальчик испытывал подлинное счастье... Чтобы ско­рее поступить в Институт инженеров железнодорожного транспорта, за один год закончил и восьмой, и девятый классы. Но тут – вой­на... Зимой сорок первого занятия в подвале 206-й школы, что на углу Фонтанки и Пролетарского переулка, прекратились, а в доме № 3 по проспекту Нахимсона (так тогда именовался Влади­мирский), мрачном, насквозь промерзшем, голод безжалостно уничтожал людей. Вот и его отец 26 января умер, а мама, кото­рая эвакуироваться категорически отказалась, в конце февраля отправила сына по ладожскому льду на Большую землю... И оказался мальчик под Сталинградом. Ночью в колхозе работал сторожем, а днем ходил за двенадцать километров в совхоз «Красный Октябрь», где была школа. Экстерном сдал эк­замены за десятый класс, и, шестнадцатилетний, осенью, по призыву обкома комсомола, оказался среди добровольцев – за­щитников Сталинграда... Войну закончил командиром самоходно­го орудия в составе легендарной Краснознамённой Гвардейской Таманской дивизии...

***

НО ДО ДЕМОБИЛИЗАЦИИ гвардии старшине было еще далеко. Как-то, оказавшись в кратковременном отпуске на родном невс­ком берегу, увидел вывеску: «Ленинградский филиал Всесоюзно­го заочного юридического института». Зашел: «Можно к вам поступить?» – «Можно, но необходима справка о согласии от командира части». Что ж, комполка не возражал... И в резуль­тате – весной 1950-го расстался с Таманской дивизией, а той же осенью, сдав госэкзамены, получил диплом юриста.

Тогда в стране царил государственный антисемитизм, но – благодаря благородству коллеги-однополчанина – Семён Хейфец стал в Свердловском районе Ленинграда помощником прокурора. В 1957-м их район упразднили – и герой моего повествования был принят в Городскую коллегию адвокатов. 

*** 

ВСПОМИНАЮ старый советский фильм «Обвиняются в убийс­тве» – про то, как четыре юных негодяя убили своего сверс­тника, который заступился за девушку. Тогда, в самом начале 70-х, эта картина зрителей взволновала очень. Так вот, там, в кадрах, повествующих о судебном процессе, и судья, и народ­ные заседатели, и прокурор выглядели весьма благородно, а оба защитника (да, их почему-то было только двое, хотя прес­тупников на скамье подсудимых – четверо, один из которых – предстояло выяснить, кто же именно? – нанес роковой удар но­жом), смотрелись, совсем наоборот, очень противно. Вообще еще со сталинской поры отечественная пропаганда (и киноэкран в том числе) постоянно, и не без успеха, внушала соотечест­венникам, что в стране, переполненной «врагами народа», те, кто их защищает, людьми приличными априори быть не могут.

А вот великий юрист России Анатолий Федорович Кони о профессии адвоката рассуждал иначе:

«Он не слуга своего клиента и не пособник ему в стрем­лении уйти от заслуженной кары правосудия. Он – друг, он – советник человека, который, по его искреннему убеждению, не­виновен вовсе или вовсе не так и не в том виновен, как и в чём его обвиняют. Не будучи слугой клиента, он, однако, в своём общественном служении – слуга государства и может быть назначен на защиту такого обвиняемого, в помощь которому по собственному желанию он бы не пошёл. И в этом случае его роль почтенна, ибо нет такого падшего и преступного челове­ка, в котором безвозвратно был бы затемнён человеческий образ и по отношению к которому не было бы места слову снис­хождения».

Однажды Валерий Чалидзе (по профессии – физик, а по всей сути своей – правозащитник) так обратился к Хейфецу в письме: «Вы – представитель единственно существующей легаль­ной оппозиции». Семён Александрович тоже так считает, поэтому о своей профессии говорит с уважением:

– Судьба человека, которому возвращены честь, достоинс­тво, свобода, – это великая цель. Государство должно быть за­интересовано в справедливости, а осуществить справедливость без участия защитника очень сложно. 

Председатель Комитета по конституционному законодатель­ству Совета Федерации Алексей Иванович Александров называет Хейфеца «выдающимся российским адвокатом», продолжающим тра­диции Корабчевского, Плевако, Спасовича, Урусова... А еще – «адвокатом-Учителем». Президент Федеральной палаты адвокатов России, который заодно возглавляет Адвокатскую палату Санкт-Петербурга, Евгений Васильевич Семеняко, и ее же вице-президент Рушан Зайдулович Чинокаев считают, что Семён Александрович вместе со своими коллегами, за чьими плечами – Великая Оте­чественная, привнес в адвокатскую деятельность «особый, вы­сокопрофессиональный и высоконравственный стиль». Ну а ста­рые питерские адвокаты вообще утверждают, что «после Хейфеца в прениях сторон уже и говорить-то не о чем». Сказано, ко­нечно, лихо, но совсем не безосновательно. Лишь такой при­мер...

Много лет назад в областном суде слушалось дело об ар­тельщиках. На скамье подсудимых – двадцать три человека. И вот один за другим поднимались адвокаты: «Моему подзащит­ному вменена накладная номер такой-то и счет от такого-то числа...» А за окном – июль, и в зале – духота... Все уста­ли, люди дремлют. Борется со сном даже председатель... Ну как в таких условиях заставить себя слушать? Наконец, три­надцатым по счету, получает слово Хейфец. Свою речь начал шокирующе: «Советский суд – профанация, в которой не существует ни закона, ни справедливости. Человек, отданный советскому су­ду, обречен. Таковы условия правосудия в этой стране...» Па­уза. Люди мигом проснулись, потрясённо взирают на оратора, который за ТАКИЕ слова может сам очень серьезно поплатиться. А Хейфец после паузы продолжает: «Такую гнусную ложь о нашем правосудии написала газета «Уолл Стрит Джорнал» в номере та­ком-то, за такое число января этого года. Но если бы автор этой гнусной статьи прибыл в этот зал и вместе с нами в те­чение двух месяцев убедился, как скрупулезно, шаг за шагом, суд и участники процесса исследуют доказательства, чтобы ре­шить вопрос, виновны ли эти люди, то он бы понял, что клеве­тать для советского правосудия недопустимо. Он написал неп­равду! Вот в связи с этим...» И далее адвокат, который уже приковал к себе всеобщее внимание, стал предъявлять конкрет­ные доказательства в отношении невиновности своего подзащит­ного...

Так что совсем не случайно Семён Александрович на юрфаке Петербургского университета читал курс «Основы ораторского искусства». Хочу поведать читателю лишь о некоторых эпизодах из его практики...

***

В ДАЛЕКОМ 1966-м два американских офицера, военные лет­чики Краддок Джильмур и Бьюл Вортам, путешествуя на «фолькс­вагене» по Европе, прибыли в Ленинград. И здесь, кроме кра­сот города, в номере «Европейской» привлекла их внимание по­луметровая чугунная фигура медведя, изготовленная за сто лет до того на Каслинском чугунолитейном заводе. Поэтому, покидая отель, косолапого умыкнули, погрузили в багажник, но бди­тельные таможенники на советско-финской границе топтыги­на, снабженного инвентарным номером, обнаружили и по телефону выяснили, что в «Европейской» пропажу ищут уже вов­сю... В общем, американских старлеев арестовали и вернули на невский берег. А тут еще выяснилось, что оба совершали и неза­конные финансовые операции с питерскими фарцовщиками, ко­торые купили у них в несколько приемов около тридцати долларов по цене в полтора рубля за доллар. Хотя его официаль­ная банковская стоимость тогда составляла девяносто копеек. То есть незадачливые «коммерсанты» с каждого бакса поимели незаконные аж шестьдесят копеек. Вот и привлекли их к уголовной ответственности – «за кражу государственного иму­щества и за нарушение правил о валютных операциях, совершен­ных в обход Госбанка СССР». 

Весьма озабоченный всем этим, из Москвы срочно прибыл второй секретарь посольства США мистер Моэм, которому порекомендовали пригласить в качестве защитников Рождественского и Хейфеца. Тогда, во времена «железного занавеса», уголовные дела иностранцев в практике советских адвокатов были большой редкостью, а под питерским небом такое произошло вообще впервые. Не случайно мистер Моэм задал им массу вопросов – о юридическом образовании, стаже профессиональной деятельности, общественном положении в адвокатском сообществе, печатных работах по вопросам уголовного права и так далее. Прозвучало и вовсе неожиданное: «Служили ли вы, господин Хейфец, в армии? Не обижайтесь, пожалуйста: ваш будущий подзащитный – офицер, и, если вы – сугубо штатский человек, вам трудно будет понять душу солдата»… 

Наконец Госдепартамент США обе кандидатуры одобрил, и Хейфец приступил к защите Джильмура. Оказалось, что тот сам вырос в семье американского адвоката (и отец прибыл на процесс), поэтому сразу поинтересовался, может ли рассчитывать на освобождение из тюрьмы под залог до суда. В те годы подобная мера пресечения у нас не применялась, хотя в УПК РСФСР упоминалась, – и Хейфец, к изумлению коллег, добился, чтобы подзащитного под залог в 11 тысяч долларов (которые посольство США внесло в Госбанк) из-под стражи освободили. К тому же Джильмура беспокоил приобщенный к делу личный дневник, где были зафиксированы его негативные мысли насчет коммунизма и советского строя: не станут ли они поводом для несправедливо сурового наказания? Адвокат заверил, что это в суде исследоваться не будет. И вдруг во второй день судебного заседания прокурор спрашивает: «А вы, господин Джильмур, в своем дневнике писали правду?» Подсудимый побледнел: «Значит, адвокат обманул?!» Но Хейфец, прервав обвинителя, заявил, что этот вопрос антиконституционен: «В СССР мысли гражданина и его убеждения государству не подконтрольны, а личный дневник – не больше чем мысли, изложенные на бумаге». И председательствующий протест защиты принял. Тут же из зала суда иностранные корреспонденты ринулись вниз, к телетайпу, чтобы поведать миру: «Сегодня впервые в истории советского правосудия Ленинградский суд провозгласил незыблемость свободы убеждений гражданина!» 

С учетом признания вины, раскаяния в содеянном, безупречного поведения в прошлом и исключительно положительных характеристик Краддока Джильмура суд ограничился для него наказанием в виде тысячерублевого штрафа…

*** 

НОЧЬЮ 12 апреля 1970 года четверокурсник математико-механи­ческого факультета ЛГУ Александр Земцов у дома № 40 по Кировскому проспекту, согласно милицейскому протоколу, «с помощью ключа от квартиры повредил бумажный портрет И.В. Сталина размером 15x18 см, наклеенный на рекламной тумбе по случаю 25-летия Победы над фашистской Германией». Свой поступок студент объяснил тем, что еще совсем недавно, в школе, ему рассказывали о решениях XX съезда КПСС, осудившего сталинский режим, жертвами которого стало огромное количество ни в чем не повинных людей. К тому же Земцов собственными глазами видел, как в школе портреты Сталина снимали, как из школьной библиотеки книги, написанные Сталиным, изымали, – вот ведь и Сталинград в Волгоград переименовали. Поэтому посчитал, что там, на рекламной тумбе, портрет этого человека рядом с изображениями полководцев Великой Отечественной несовместим… Однако Ждановский районный народный суд приговорил «злостного хулигана» к одному году реального лишения свободы… Хейфец, не согласившись с таким решением, доказал в Ленгорсуде, что обвинение его подзащитного в «злостном хулиганстве» абсолютно необоснованно. И «преступника» из-под стражи освободили…

*** 

ПРИМЕРНО в ту же пору органы КГБ арестовали ленинградского литератора Владимира Марамзина, который тогда написал две статьи – «Война против писателей» и «Война против писателей продолжается» – с намерением опубликовать их на Западе. Впрочем, обыск в квартире позволил чекистам изъять не только эти и другие его рукописи, но и произведения Солженицына, Мандельштама, Бердяева, Бёлля… Следователь утверждал, что они «порочат Советский государственный и общественный строй».

 Сразу же в западной прессе появились многочисленные отклики, комментарии. В частности, влиятельная французская газета «Монд» лживо сообщила, что Марамзин – якобы «руководитель Центра по координации деятельности всех разрозненных групп антисоветского подполья в СССР, ставящих перед собой задачу свержения существующего государственного строя». Конечно, эта статья положение заключенного еще более осложнила. И тогда Хейфец предложил своему подзащитному подготовить в «Монд» «открытое письмо». Целую неделю, с утра до вечера, они составляли этот документ, излагая в адрес клеветников убедительные опровержения – с просьбой опубликовать письмо полностью. Что ж, в «Монд» так и поступили. Однако от себя приписали, что Марамзин, вынужденный под давлением сочинить публикуемое «открытое письмо», обречен быть осужденным к семи годам тюремного заключения. А, мол, такое наказание для него, с учетом плохого состояния здоровья, неминуемо повлечет смерть в тюремных застенках. Вот эти-то мрачные (и, в общем, справедливые) предсказания адвокат решил на суде использовать. В своей речи он заявил, что впервые появилась реальная возможность доказать (не только редакции газеты «Монд», но и всем недоброжелателям), что наш суд способен быть гуманным, справедливым и снисходительным даже по делу об антисоветской агитации и пропаганде. И Марамзин, приговоренный к условной мере наказания, был в зале суда освобожден. В ту мрачную пору это стало подлинной сенсацией…

***

ОДНАЖДЫ к Хейфецу пришел знаменитый математик Александр Данилович Александров: «Семён Александрович, хотя я академик, потомки обо мне вспомнят лишь потому, что Александров был оппонентом на защите докторской диссертации Пименова. Вы тоже войдете в историю отечественной науки как его адвокат. Поэтому, пожалуйста, дайте согласие на защиту Револьта Ивановича». Ну как после таких слов отказать?

Всемирно известный ученый Пименов был арестован и привлечен к уголовной ответственности за то, что перевел с чешского на русский («с целью распространения!») статью «Две тысячи слов», которая была опубликована в дни «пражской весны», 27 июня 1968 года, на страницах газет «Праце», «Летерарны листы» и «Млада фронта». (К тому же он взбесил кагэбэшников тем, что распространял свою статью «По поводу речи Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС» и творение известных правозащитников Ларисы Богораз и Павла Литвинова под названием «К мировой общественности».) 

Адвокат, доказав, что «Две тысячи слов» подписчики этих чехословацких газет в нашей стране получили по почте (и что с ними можно свободно ознакомиться и в столичной Ленинке, и в питерской Публичке), попросил изменить меру пресечения подзащитному: освободить из-под стражи. В ответ чиновники прокуратуры обратились в Ленинградский обком КПСС с предложением исключить Хейфеца из партии. (Партбилет Семен Александрович получил в 1943-м, на фронте, и исключение из партии в те годы означало автоматически изгнание его из рядов адвокатуры.) Начались допросы в Смольном, где партследователь задавал адвокату те же вопросы, на которые в тюрьме отвечал Револьт Иванович. В Смольном считали, что ходатайство адвоката в защиту Пименова «не способствовало осуществлению основной задачи КПСС – победе коммунизма во всём мире». Слава богу, партийную «экзекуцию» приостановили до рассмотрения уголовного дела Пименова в суде. Ну а там вершителям его судьбы пришлось изучить представленные адвокатом шесть отзывов о своем подзащитном виднейших академиков, а еще – хвалебную статью о нем же в свежем номере журнала ЦК КПСС «Вопросы философии», а еще – проспект Миланского математического конгресса с восторженным отзывом о Пименове главы американского математического института профессора Буземана. Кстати, свое блистательное «последнее слово», которое было тщательно продумано вместе с адвокатом и продолжалось почти четыре часа, подсудимый закончил так: «Господин Буземан понимает, что в честном научном споре догнать Россию и исследования Пименова уже невозможно. У Буземана вся надежда на вас, граждане судьи! Помогите американской науке! Ну, сделайте же что-нибудь, чтобы они наконец-то вырвались вперед! Спрячьте Пименова в тюрьму, лишите его свободы творчества, Америка ждет от вас этого! Помогите ей – она этого никогда не забудет!» Суд был обескуражен. По приговору Пименову вместо лишения свободы предстояло чуть больше года провести в сыктывкарской ссылке. Потом, в годы «перестройки», в той же Республике Коми Револьта Ивановича избрали депутатом Верховного Совета РСФСР.

*** 

СКОЛЬКО жесточайших битв пришлось вынести этому отнюдь не богатырского вида человеку… Например – в сражении за честь и достоинство начальника Балтийского морского пароходства Виктора Ивановича Харченко, «дело» которого из-за личной неприязни подло подстроили некоторые высокопоставленные лица. Результат грязных козней оказался плачевным: вместо имевшихся в БМП на день ареста Харченко ста семидесяти восьми судов их скоро осталось всего пять. Число моряков с пятнадцати тысяч сократилось до нескольких сотен. Долги БМП достигли гигантских размеров, и оно обанкротилось. Выступая в суде, Хейфец заявил: «Не ходите на балтийские рейды встречать теплоходы под флагом России. Вы их не увидите. Плывут корабли под латвийским, эстонским, финским, шведским и многими другими флагами, а под нашим – нет. Я человек пожилой и, наверное, не дождусь, а вы, присутствующие здесь, наверняка доживете до того дня, когда места на скамье подсудимых займут те, кто повинен в развале гордости морского флота России – Балтийского морского пароходства». После пяти лет нервотрепки «дело» было прекращено. 

(Стоит добавить, что, когда еще за четыре года до того, в сентябре 1994-го, на Хейфеца было совершено бандитское нападение и он с тяжелым повреждением мозга надолго оказался на больничной койке, следователь предложил Харченко поменять адвоката. Однако Виктор Иванович был непреклонен: «Я верю, что Семён Александрович поправится и продолжит мою защиту». Он оказался провидцем. После трех операций Хейфец провел в коме три недели, а врач, сидя рядом, всё повторял: «Семён Александрович, ну скажите хоть что-нибудь…» И однажды вдруг услышал: «Я – адвокат, и мое слово стоит дорого». Потрясенный врач понял: «Будет жить и работать!») 

Точно так же, как Харченко, был подло оклеветан, арестован и предан суду по несостоятельному обвинению заместитель начальника 6-го отдела оперативно-розыскного бюро ГУ МВД по Северо-Западному федеральному округу, участник боевых действий в Чечне, кавалер высоких правительственных наград, успешно занимавшийся раскрытием коррупционных преступлений в органах государственной власти, подполковник милиции Михаил Александрович Смирнов. И Хейфец добился, чтобы после двух с половиной лет незаконного тюремного заключения его подзащитный был полностью оправдан. 

Но порой, увы, даже такой отрадный финал не приносит адвокату настоящей радости. Вот ведь не дождался в суде о себе добрых слов так же оклеветанный вице-губернатор Валерий Иванович Малышев (кстати, положительную характеристику своему заместителю губернатор Яковлев подписать струсил и перепоручил это другому чиновнику). Не выдержав нервного потрясения, вызванного мерзким наветом, Валерий Иванович скончался…

***

Я МОГ БЫ очень долго вспоминать здесь интереснейшие случаи из досье дорогого моему сердцу адвоката Хейфеца (например, в 1970-м он достойно защитил от произвола КГБ норвежского студента Гунара Гьенгсета, а в 2007-м добился реабилитации расстрелянного еще в 1918-м молодчиками из ВЧК выдающегося финансиста России Игнатия Порфирьевича Мануса), но газетная площадь, увы, этого не позволяет. Добавлю лишь, что однажды, когда Семён Александрович защищал гражданина Финляндии Калле Пекка Тойвола, незаконно обвиненного в шпионаже, его вызвали в обком: «Учтите, это дело на контроле в ЦК!» Хейфец возразил: «Я убежден, что он не виновен». В ответ: «Вы сошли с ума! Есть мнение! Вы рискуете партбилетом!» Адвокат: «Я не могу обменять на партбилет честь и совесть»… А через несколько дней после суда к Хейфецу на дачу позвонили из «Большого дома»: «Семён Александрович, Тойвола помилован, но не желает уезжать, пока с вами не попрощается. Придите, пожалуйста!»

Он не любит бывать там, на Литейном, 4, потому что, следуя по тем коридорам, всякий раз невольно вспоминает о тысячах невинных, для которых этот же путь оказался последним… 

***

КРОМЕ боевых наград, у него – золотая медаль Федора Никифоровича Плевако, памятная медаль Анатолия Федоровича Кони, знак национальной премии в области адвокатской деятельности «За честь и достоинство». К тому же – лауреат премии «За успехи в юридической науке и практике». Но самая большая радость – когда в праздник адвокату позвонит тот, кого он когда-то защитил… 

У Семёна Александровича дивная жена, за которой ухаживал академик Ландау, но она предпочла начинающего юриста. Ирма Ильинична – юрисконсульт. А дочь Марина, естественно, – адвокат. Есть внуки, правнучка… Как он отдыхает? Раньше обожал бывать в опере, при Товстоногове – в БДТ, а ныне чаще всего отводит душу за чтением. Книжки самые разные, но только не детективы, потому что, как сам признается, «вся моя жизнь – сплошной детектив: с чужими проблемами, с чужим горем…» 

Когда-то в шуточной «оде» я ему написал: «Полны Вы яркого огня, Ваш темп – воистину стаккато! Живёте, бережно храня святое званье Адвоката!» А вообще-то, всякий раз, когда разговариваю с Семёном Александровичем, испытываю неловкость – за свою корявую речь…