«Я не стану прогибаться под формат»

Писатель Аркадий Арканов объясняет, почему его редко можно видеть на телеэкране, и размышляет, почему у нас юмор «ниже пупка» Интервью с Аркадием Аркановым предшествовала презентация новой книги писателя, состоявшаяся  в отеле W St. Petersburg в рамках серии встреч с известными творческими людьми «W miX Talks»' (Беседы в отеле W)

Свою новую книгу «Вперед в прошлое» он выстроил как… шахматную партию: в ней нет глав, зато есть дебют и миттельшпиль, и даже эндшпиль. Жанр повествования писатель обозначил как «откровения», потому что книга эта – честный, искренний, доверительный рассказ о «времени и о себе».

– Аркадий Михайлович, вы неоднократно утверждали, что не любите мемуары…

– Я действительно не очень люблю мемуары. Я не считаю обязательным все, что происходило с человеком в жизни, делать достоянием общественности. Могут быть исключения. Если мемуарист безусловно историческая личность. А то ведь сейчас пишут воспоминания все кому не лень. Зачем навязывать кому-то то, что может представлять интерес только для тебя, для твоих близких. Кому интересно, как звали твою маму, как звали твою первую девушку? Это ты должен помнить. Книга «Вперед в прошлое» задумывалась не как мемуары, а как попытка проанализировать прожитую жизнь. Даже не жизнь а скорее те события, может быть, весьма важные, свидетелем и участником которых я был. Проанализировать, как анализируют только что сыгранную партию гроссмейстеры. Я рассказываю об основных жизненных этапах и разбираю возможные варианты. Мог пойти по такому-то пути, интересно, куда бы он меня привел? На девятом ходу сделал ошибку, и в результате – поражение. А мог выбрать другой вариант и, может быть, прожил бы значительно дольше и выиграл бы эту партию. Каждый этап я проиллюстрировал лучшей, как мне кажется, новеллой, написанной в то время, о котором идет речь.

– В книге есть и воспоминания о близких вам людях – Григории Горине, Александре Ширвиндте, Марке Розовском, Булате Окуджаве. И вдруг – Михаил Светлов, человек вроде бы из другого времени…

– Мне даже трудно представить, что я был знаком с Михаилом Аркадьевичем. В ресторане ВТО меня, юного, подвел к нему артист Алексей Леонидович Полевой. У меня еще не было опубликовано ни одной строчки. Меня не печатали, и я даже гордился тем, что не печатают. Алексей Леонидович сказал Светлову: «Михаил Аркадьевич, я хочу познакомить вас с вашим обратным тезкой, Аркадием Михайловичем. Этот молодой человек очень талантливый писатель. Вы не возражаете, если он присядет с вами». – «Пусть сядет». И я сел напротив Светлова. «Так, значит, вы, молодой человек, писатель?» Я гордо отвечаю: «Да!» – «И что же вы пишете – стихи или прозу?» Я гордо говорю: «Прозу». – «И где же вы печатаетесь?» Я ему гордо: «Нигде! Меня не печатают!» Пауза. И Светлов говорит: «Писать так, чтобы нигде не печататься, может каждый дурак! Давай выпьем!»

Сейчас уже есть люди, которым очень долго надо объяснять, кто такой Михаил Светлов. К большому моему сожалению, мы не умеем передавать эстафету от одного поколения к другому. А ведь жизнь – это и есть передача эстафеты. И когда команда, берущая палочку, роняет ее или неправильно передает, команду снимают с дистанции, с соревнования. Дисквалифицируют. В этом смысл книги, которую я сделал.

– На рубеже 80–90-х одна питерская газета опубликовала материал о Евгении Петросяне «Динозавр вымирающего жанра». Примерно в те же годы ушел из жанра Геннадий Хазанов. Казалось, юмор и тем более сатира остаются в советском прошлом. Мол, зачем фига в кармане, если все можно говорить открыто? Но прошло совсем немного лет – и на телеэкране сплошь юмор и сатира…

– То, что вы назвали «юмором и сатирой», на самом деле к юмору, может быть, и имеет отношение, но к сатире никакого. Прежде писателю, артисту, чтобы донести до читателя, слушателя, зрителя свою мысль, порой крамольную в хорошем смысле этого слова, нужно было облечь ее в некую форму. (А литературного произведения без формы для меня вообще не существует.) И обязательно должен был быть подтекст. То, что читалось между строк. И люди, которые прочитывали этот подтекст, тебя очень ценили. Ты имел двойной успех. Прежде всего за счет подтекста. Такова была жизнь. Но как только в середине 80-х была провозглашена свобода слова, а затем с развитием техники хлынул никем не контролируемый информационный поток – сверху, снизу, по радио, по телевидению, в газетах, через интернет, – у многих людей, которые работали в жанре юмора и сатиры, и у писателей, и у актеров отпала необходимость упаковывать свою мысль, отпала потребность в форме. А конкурировать и иметь успех хотелось очень многим. Но как можно было конкурировать с информацией, которая выливалась уже с утра на человека?! Схема «Утром в газете – вечером в куплете» отмерла. Выйдя вечером на сцену, ты уже не мог быть первооткрывателем. И планочка пошла вниз – постепенно, постепенно опустилась до уровня… то, что мы называем «ниже пупка». Тематика стала примитивной, грубой, жлобской. 

Мы все время говорили в прежние времена, что наш советский юмор гораздо социальнее и интереснее, чем юмор, допустим, американский. Это правда. Пусть и между строк, но выражалось то, на что следовало обращать внимание. А американцу не нужны были в юморе социальные проблемы. Если они у него возникали, он их решал по-другому. Поэтому американский, западный юмор всегда был легкий, я бы сказал даже, иногда изящный, иногда не очень, но примитивный. Он только для того, чтобы отдохнуть. Но у них уровень жизни был и остается по сей день на несколько порядков выше уровня жизни в нашей стране. И получилось вот что. По уровню жизни мы по-прежнему ниже, а по уровню юмора с ними сравнялись. Во времена Французской революции один историк написал, что мы все были восхищены, заражены блестящими шутками Вольтера и даже не заметили, как над нами навис нож гильотины. Это самое страшное, что только может быть. Люди ни о чем не думают, им главное «ха-ха – хи-хи, хи-хи – ха-ха». 

– Вы хотите сказать, что юмор можно рассматривать как показатель уровня общественного сознания?

– В какой-то степени. Я для себя определяю: у свободы есть две стадии. Первая, самая низшая, – это свобода только что освободившегося раба. Она определяется формулой: что хочу, то и делаю. Мы сейчас находимся в этой стадии. Но есть высшая стадия свободы, достичь которой за одно поколение невозможно. Та свобода определяется другой формулой: чего не хочу, того не делаю. Высшая стадия означает: уровень жизни в стране высок, и можно себе позволить не заниматься тем, чем не хочу. На сегодняшний день, повторяю, мы живем по формуле: что хочу, то и делаю. Но есть люди, которые не хотят что-то делать, а вынуждены. Не их это занятие, а делают. Ради чего? Ради денег. Жить-то надо.

– Кстати, о деньгах. Раньше, как говорит один питерский литератор, гонорар за одну книгу позволял ему безбедно жить год, а сейчас он вынужден зарабатывать чем-то другим. Андрей Кивинов, который довольно-таки неплохо издается, тоже признается, что на книжные гонорары сегодня особо не разгуляешься…

– Абсолютно точно. Вас интересует, чем зарабатывает на жизнь писатель Аркадий Арканов? Могу сказать. Но прежде должен заметить, что я не жалуюсь на свое благосостояние: у меня есть все для нормальной жизни. Когда у меня спрашивают: «А что, по-вашему, богатство?» – я отвечаю: «Богатство для меня – это возможность без особого напряжения обеспечить нормальную жизнь не только свою, но и всех, кто меня окружает, близких, родных, и иметь возможность оказать помощь своему приятелю, знакомому, который в данный момент нуждается в помощи». Всегда должна быть возможность оказать кому-то помощь. С этой точки зрения у меня есть все. Но, когда меня спрашивают, богат ли я, говорю: по сравнению с некоторыми моими друзьями, которые, больные, существуют на одну нашу жалкую пенсию, я – олигарх. Но по сравнению с олигархами, я – бомж. Все же в мире относительно. Основной заработок, конечно же, и у меня не с продажи книг, а с корпоративов (пока еще приглашают), с других каких-то занятий, которые к писательству имеют косвенное отношение или не имеют отношения вообще. Ну, скажем, я уже 8 лет постоянный председатель «Открытого конкурса юмора и эстрады» – мы ищем и находим как у нас в стране, так и за рубежом талантливых молодых людей. Кстати, замечу: чем дальше от мегаполисов, тем их больше – вот что удивительно. Естественно, за свою работу я получаю деньги. А книги… Вот у меня вышла книга – толстая, большая, приличным тиражом…

– Приличным по нынешним меркам?

– Конечно, по нынешним – 30 тысяч экземпляров. Сейчас настоящую литературу в таком количестве не издают. Я не буду называть сумму гонорара, но, поверьте, если книга создавалась больше пяти лет, а полученные деньги поделить на эти годы, они не позволили бы нормально существовать все это время.

– Вы сказали: пока еще приглашают. Для того чтобы приглашали, нужно мелькать в «ящике». А Арканова в нем не очень много…

– Не много, это правда.

– Что, и Арканов не вписывается в формат? 

– Во-первых, в некоторых телепередачах я не принимаю участия, хотя меня туда приглашают. По принципиальным соображениям. Я не стану прогибаться под формат. Принимаю участие я в передачах тогда, когда мне это интересно, когда знаю, что могу сказать, сделать то, за что мне не будет стыдно. Тогда я – с удовольствием. Но таких передач немного. Их почти не осталось. А всякие так называемые развлекательные вроде «Смеяться разрешается», «Измайловский парк», «Кривое зеркало», «Аншлаг»… Ради Бога, я ничего не имею против них, но, извините, ребята, без меня!