«Что делать, Фауст?»

Разговор о фильме «Фауст» в постановке Александра Сокурова, премьера  которого состоялась в Петербурге,  не может получиться простым. Притом что именно эта лента стала победителем 68-го Международного кинофестиваля в Венеции, принеся России нового «Золотого льва». Понятно и то множество смыслов и ассоциаций, которые каждый из зрителей картины-лауреата может воспринимать самостоятельно. В конечном счете с учетом выбора главного героя можно вообще не ограничивать себя в потоке впечатлений и размышлений. Доктор Фауст давно не принадлежит только Германии или Европе. Он – вечный персонаж мировой цивилизации, имевший реальный прототип, живший более полутысячи лет тому назад.

Количество художественных версий биографии средневекового чернокнижника – материал не для одной толстой книги или диссертации. В русской культуре Фауст – фигура значимая и далеко не случайная. Краткая и оригинальная версия Пушкина отлита, например, в знаменитые строки: «Мне скучно, бес!» – «Что делать, Фауст?» А были еще Тургенев и Брюсов, Бродский и Луначарский, Шнитке, Стравинский и Прокофьев. И наконец, вспомним эпиграф к одной из самых знаменитых книг, написанных на русском языке в прошлом веке. «Кто ты?» – «Я – часть той силы, которая вечно хочет зла и вечно совершает благо» (Булгаков, «Мастер и Маргарита»). В сокуровской версии «Фауста» проявилась не только отечественная традиция интерпретации столь многозначительного образа, но резко обозначилась и другая тропинка  интерпретаций – кинематографическая. 

Крестный отец всех киноиллюзий десятой музы и пионер зрелищного кино Жорж Мельес уже на втором году существования «движущихся картинок» предъявил публике фильму «Замок дьявола», в котором сам же и сыграл Мефистофеля. Картина длилась всего три минуты, но их хватило на то, чтобы тема Фауста прочно и навсегда  обосновалась в пространстве мирового экрана. Умные и просвещенные критики уже успели подсчитать перед премьерой «Фауста» Сокурова, что существует более семидесяти картин разных видов и жанров, где так или иначе интерпретируется история доктора Фауста и его интеллектуального соблазнителя Мефистофеля. В списке киноинтерпретаторов на сегодняшний момент значатся имена Фридриха Вильгельма Мурнау и Густава Грюндгенса, Рене Клера и Ричарда Бартона, Яна Шванкмайера и Иштвана Сабо. Но в этом ряду лента нашего соотечественника занимает особое место, ибо в ней предпринята отчаянная творческая попытка не только создать версию, адекватную всему строю немецкой культуры и литературы, но и развернуть ее как в сторону глобальных размышлений, характерных для сегодняшней смены веков и эпох, так и в сторону собственных режиссерских исканий.

Александр Николаевич настаивает на том, что его «Фауст» – завершающая часть тетралогии о природе власти. Особенность же восприятия самого фильма в подобном контексте заключается в том, что главные персонажи трех предыдущих лент тетралогии были реальными историческими персонажами (Гитлер, Ленин, Хирохито), тогда как версия Гёте выглядит явным интерпретирующим вымыслом поэта-творца. Образ Фауста в таком ряду кажется еще более субъективным, чем предыдущие образы реальных исторических личностей, которые Сокуров сотворил в картинах тетралогии ранее. 

Режиссер «заземлил» экс-чернокнижни-ка, превратив его в обыкновенного бюргера, не то лекаря, не то патологоанатома, проживающего в одном из захудалых немецких городков начала позапрошлого века. Под стать ему и его вечный соблазнитель Мефистофель, обретший облик странноватого ростовщика. Та плотская пошлость реальности, в которую погружены исполненные в тексте Гёте образы высоких идей, поначалу удивляет, вводит в состояние психоделической прострации, но в финале ты начинаешь постигать смысл произошедшей экранной метаморфозы. От поисков духа и души классическая пара интеллектуалов немецкого романтизма  обращается к банальным рысканиям выгоды и денег. Каждый за себя и для себя. И Фауст, и Мефистофель. И это очень трудно поначалу принять и понять, ибо шлейф традиций и уже свершившихся интерпретаций тянется за «Фаустом» если не десятилетиями, то столетиями. 

В истории кино герои трагедии Гёте еще никогда не представали на экране столь опрощенными и погруженными в быт. Но и быт сокуровской версии трагедии – это не сверхнатурализм, но картинный образ времени, отсылающий публику к полотнам Брейгеля, Рембрандта, Дюрера. Здесь каждый может выбрать себе эстетический канон для опоры собственного визионерства.   

Киноверсия ключевого текста человеческой цивилизации, сделанная Сокуровым, выигрывает еще и тем, что она озвучена на языке оригинала, – это создает практически аутентичное зрелище. Да, герои его «Фауста» говорят прозой, но эта проза звучит как поэзия. В ней есть интонация, подтекст, игра смыслов и звонкость звучащих пауз, когда пустота становится молчанием, которое ты просто не в силах вынести, но каковое так комфортно тем, кто прячет за ним свои мысли и греховные помыслы.

Здесь режиссер остался верен себе как никогда. Ведь фильмы Сокурова надо не только смотреть, но и слушать. Мир не состоит только из одних «картинок» и полотен живописцев, но еще и звучит, и пахнет, и не всегда хорош на вкус, и груб, если ты иногда  попытаешься прикоснуться к нему так же, как делает это изо дня в день обыватель по фамилии Фауст.  Материализация чувственных идей, которой так увлекались романтики, закончилась печально: либо смертью созданного гомункулуса, либо разрушением достигнутого идеала. Но если не случалось успеха, как у Фауста (по версии Гёте), ни в том, ни в другом, то, по версии Сокурова, сверхжелание превращается во вполне земное влечение к очаровательной Маргарите.

Однако и на сем пути героя ждет душевный коллапс. Цель достигнута. Грехопадение состоялось, причем буквально: герои, словно в мягкие перины, падают в воды озера любви (красивейший эпизод фильма). Реальность и желаемое оказываются взаимообратимыми состояниями. Когда первая теряет для человека смысл, наступает время зияющей виртуальной пустоты, где видимость важнее сути. Ее, конечно, можно желать, коль нет иного выбора. И пошлость обыденной жизни превращается тогда  по мановению взмаха режиссерской (или авторской)  руки в запредельно неземные панорамы исландских ледников, где нет места ни человеку, ни его чувствам…